Страница 8 из 30
В его тоне была какая-то мрачная беспечность.
— И ты справился?
— Как видишь, я вернулся. — Он невесело усмехнулся. — Поддался иллюзиям. На какое-то время даже поверил, что родители помирились. Но не прошло и полугода, как стало ясно, что это лишь вооруженное перемирие и отец готов к новым подвигам.
Он резко вскочил, тряхнул головой, словно пытаясь сбросить воспоминания, и, слегка ссутулившись, сунул руки в карманы джинсов.
— Не могу поверить, — услышала она его бормотание.
— Не можешь поверить во что? Во что? — Она хотела услышать ответ, а он смотрел мимо нее, будто раздумывая, продолжать или нет. — Габриэль!
Он быстро расправил плечи, словно отбрасывая колебания, и посмотрел на Рэйчел хмурым взглядом.
— Не могу поверить, что рассказываю все это тебе, ребенку.
Ее словно ударили с размаху о твердую каменную стену.
— Я не ребенок! — Она не смогла скрыть боль в голосе. — Я не в теплице росла, ты знаешь! Пусть я была маленькой, когда все это случилось, но я помню, как умер отец, как трудно было понять, что он никогда не вернется; помню страх за маму и всех, кого я любила…
— О Боже, прости меня!
Габриэль быстро подошел к ней и снова сел на подлокотник кресла. Он поднял ее лицо за подбородок и заглянул ей в глаза. Рэйчел слышала, как он пробормотал, заметив в них слезы:
— Я не подумал! Прости!
Она быстро смахнула слезы ладонью и попыталась придать себе независимый вид.
— Я знаю…
— Я не сомневаюсь, что ты знаешь, — успокоил он. — В конце концов, ты такая серьезная девочка.
Он осторожно убрал с ее лица блестящую прядь и заправил ее за ухо с такой нежностью, что сердце у нее болезненно заколотилось. Ей казалось, она сейчас утонет в темной глубине его глаз.
Неужели… поцелует? Она хотела этого больше всего на свете.
— Я…
Но ей не удалось узнать, что хотел сказать или сделать Габриэль, потому что в этот момент дверь распахнулась.
— Так вот ты где!
Серые глаза Лидии быстро оценили обстановку. Ее тщательно подведенные брови сошлись вместе, недвусмысленно показывая, что она, мягко говоря, недовольна.
— Я, кажется, велела тебе отправляться в свою комнату и заняться уроками! Что ты здесь крутишься?
Рэйчел понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от неожиданности, у Габриэля же не дрогнул ни один мускул на лице. Он неторопливо и, как показалось Рэйчел, нехотя убрал руку с ее щеки, как будто не желал нарушать их хрупкой близости.
— Я… — попыталась протестовать Рэйчел.
— Немедленно к себе!
Взгляд Рэйчел пробежал по его лицу, ища поддержки, но он лишь сочувственно улыбнулся и кивнул в сторону двери.
— Лучше делай, что говорят. Иначе тебе никогда не заработать состояния, которого ты так жаждешь.
Протестующе вздохнув, Рэйчел поднялась и побрела из комнаты. Уже у лестницы она услышала громкий голос матери, несущийся из приоткрытой двери:
— Я была бы вам весьма признательна, Габриэль, если бы вы оставили мою дочь в покое. Я не хочу, чтобы вы забивали ей голову всякими глупостями…
— Вам не о чем беспокоиться, миссис Амис, — отрезал Габриэль тем строгим, официальным тоном, которым он всегда разговаривал с Лидией. — Какие бы коварные замыслы по отношению к Рэйчел вы во мне ни подозревали, они существуют только в вашей голове. Смею вас уверить, что думаю о ней только как о юном друге. Она со мной в полной безопасности.
При этих словах слабая надежда, которая еще теплилась у нее в душе, угасла. Рэйчел вдруг почувствовала себя несчастной и больной: она не желала быть в безопасности с Габриэлем! И меньше всего хотела, чтобы он думал о ней как о юном друге.
Рэйчел вдруг очнулась, словно от внезапного толчка, и обнаружила, что сидит на краю постели, а воспоминания проносятся перед ней, как кадры кинохроники.
Вокруг было темно и тихо; в комнату проникал холод весенней ночи.
Поежившись, она вскочила и потерла руки, чтобы согреться, пытаясь стряхнуть наваждение. Первой мыслью было включить свет, но даже внезапное сияние лампы не могло осветить все потаенные углы ее памяти, где густой и липкой паутиной скопилось прошлое.
Если бы ее оставили в покое! Может быть, тогда она действительно была бы в безопасности.
Но ее нарождающаяся сексуальность, ее женская гордость были уязвлены. В словах Габриэля она услышала отнюдь не декларацию о намерениях, а вызов. Она бросилась в свою комнату, упала на кровать и безудержно зарыдала, колотя сжатыми кулаками подушку. Все ее мысли, как в фокусе, сошлись на том моменте, когда Габриэль коснулся ее лица.
— Он хотел поцеловать меня! Я знаю, он хотел! — повторяла она себе. — И поцеловал бы, если бы не пришла Лидия!
А все, что он сказал потом, — это только чтобы успокоить мать, думает он совсем не так.
Ей почти удалось убедить себя. Что при этом чувствовал или не чувствовал Габриэль, осталось за скобками — она любит его и сделает все, чтобы однажды он об этом узнал.
И вот тогда, клялась она себе, он заметит ее настоящую; признает, не сможет не признать ее взрослой, зрелой женщиной. И он — Рэйчел уверена — никогда больше не будет обращаться с ней как с ребенком и не сможет ограничиться простой дружбой.
Она верила каждому слову этой клятвы, словно присягала на Библии в зале суда. В результате с этого момента она уже никогда не была в безопасности рядом с Габриэлем.
Глава четвертая
— Ждать — хуже нет, не так ли?
— То есть?
Рэйчел испуганно обернулась, оторвав невидящий взгляд от окна, и обнаружила рядом с собой Габриэля. Он подкрался, словно кот, по толстому зеленому ковру гостиной, пока она была занята своими мыслями.
Наконец до нее дошло то, что он сказал.
— О, да. Ждать — хуже нет.
— Ты всегда так говорил, когда я тряслась перед экзаменом или походом к дантисту.
— Которого ты ненавидела, — прибавил Габриэль с едва заметной улыбкой.
— До сих пор ненавижу.
Его улыбка резанула по нервам. Ей с трудом удалось освободиться от воспоминаний о том, более молодом и доступном Габриэле. И зачем? Чтобы узнать его в мужчине, стоявшем перед ней? Черный костюм, мрачное лицо, тени под глазами — похоже, он тоже провел беспокойную ночь. Впрочем, наверняка совсем по другой причине.
— Ждать — хуже нет, потому что, начав, ты уже намного ближе к концу, чем был до этого, — кажется, ты так это объяснял? И обычно бывал прав.
— Обычно?
— Ну, на этот раз я не уверена, что хочу начинать; потому что, когда похороны пройдут, я уже ничего не смогу сделать для Грега.
— Да, это нелегко — сознавать, что ты уже ничего не можешь сделать, — уныло согласился он. — Как держится твоя мать? — Заметив удивление в ее глазах, Габриэль нахмурился. — О, не смотри так испуганно, Рэйчел! Я не настолько бесчеловечен, чтобы не испытывать сочувствия. Ей еще многое предстоит вынести. Кроме того, сегодня я спал рядом с ее комнатой.
И, конечно, слышал, как мать рыдала — после аварии это происходит каждую ночь.
— Сегодня утром она намного спокойнее, — проговорила Рэйчел. — Думаю, ее поддерживает сознание необходимости что-то делать. Я обещала зайти за ней, когда подъедет машина; но мне нужно подготовиться самой.
— Я понимаю, что ты чувствуешь.
Его сочувственный кивок отозвался внезапным толчком в сердце — эти моменты единства и согласия были так редки! Рэйчел пыталась произнести в ответ что-нибудь не слишком сентиментальное. Наконец она вспомнила, что Габриэль выходил, чтобы ответить на телефонный звонок.
— Это была твоя мать? — Лишь вчера вечером она узнала, что мать Габриэля живет в Австралии, куда перебралась после расторжения брака.
— Да. Она просто хотела сказать, что думала обо всех нас сегодня утром.
— Как это мило с ее стороны. «Всех нас»? — Рэйчел не удалось скрыть удивление.
Габриэль понимающе кивнул.
— У моей матери нет ненависти к тебе или к Лидии. Прошло уже семь лет, и, кроме того, она всегда знала, каков Грег. Так что, несмотря ни на что, она жалеет, что не может приехать. Она была бы здесь, если бы не тот несчастный случай.