Радуга любви

Зеленые глаза оценили персиковый румянец, заливший белоснежную кожу.

— Ты так юна, так прозрачна, птичка-радужка. Тебе не кажется странным, что ты так легко и беспричинно возненавидела меня?

— Получается, что я волнуюсь по пустякам? — Она подняла на него испуганный взгляд, в котором первый раз проступила вина.

— К чести, тебе хватает совести, чтобы стыдиться этого!

— Ни в коем случае! — Нетерпение не помешало ей адресовать ему улыбку. — Вы ведь нарочно делаете так, чтобы я злилась, мистер Бенедикт!

Его улыбка была ослепительной, хотя и не без цинизма, и она почувствовала нелепое желание задержать эту улыбку подольше. Но торопливо отвела от него взгляд, боясь, что он обнаружит ее слабость. Безусловно, Тай Бенедикт может свести с ума любую женщину!

— Разве такую юную даму, как ты, никто не научил быть вежливой? — спросил он с холодным равнодушием, вытягивая руку, чтобы открыть для нее дверь.

Она взглянула ему прямо в глаза.

— Вы разве мне не верите?

— Не совсем! — неожиданно мягко рассмеялся он, снова сбив ее с толку. Господи, как же с ним нелегко! От него не укрылась ни ее юная неуверенность, ни явные сомнения в себе самой.

— Возможно, юная Пейдж, мы сможем стать просто друзьями.

— Это возможно, — легко согласилась она, — но маловероятно, мистер Бенедикт.

Его зеленые глаза заблестели, когда он вновь посмотрел на нее.

— Ты опять за свое, не так ли?

— Это вас не касается, — уклончиво ответила она, с облегчением кивнув служащему в окошке регистрации.

Когда они вышли из тени веранды на ослепительное солнце, эффект был такой, словно их ослепило лучом прожектора — таким раскаленным был солнечный свет. Зной брал свое, и сухой ветер пустыни поднимал пыль вокруг их ног.

До взлетной полосы Тай Бенедикт вел джип на большой скорости, положив на руль уверенные мускулистые руки. Затянувшееся молчание словно подтверждало взрывоопасность слов. Впереди в небе вытянулась бесподобным клином стая птиц, и Пейдж сидела не шевелясь, наблюдая за ними и все время чувствуя рядом присутствие уверенного в себе властного мужчины. Если земля все еще хранила опустошительные следы засухи, то птицы в небе были великолепны, яркое их оперение красочно выделялось на безоблачном, переливчато-синем фоне. Пейдж смотрела по сторонам как завороженная, запоминая и охру земли, и невыносимый блеск голубого неба.

Время от времени она мельком поглядывала на темный, суровый профиль Тайрона Бенедикта. Вообразив, что он забыл о ее существовании, она почувствовала неожиданный укол обиды и уставилась на бесконечную дорогу впереди них.

— Приехали, крошка! — Пейдж вздрогнула. Такой голос мог кого угодно напугать, не то что отвлечь от мечтаний.

— Ну вот, ты снова испугалась. Прекрати копаться в своей душе.

Она вернулась к реальности и пригладила волосы, слегка влажные у висков.

Джип резко остановился, из-под тяжелых шин брызнула пыль, и он легко поднял ее из машины, обхватив руками тонкую талию, как будто она была ребенком, обузой для мужчины. На краю полосы стоял легкий самолет «Пайпер», и Пейдж направилась к нему, словно во сне, пока Тай Бенедикт, развернувшись, поехал к небольшому офису. Через пять минут они уже были в воздухе, направляясь на юго-запад, в сторону Каррендеры, в самое сердце Страны Каналов, на родину гигантских скотоводческих царств с самым необычным пейзажем в мире.

Они летели прямо в сторону солнца, и Пейдж казалось, что мир затерялся в его ослепительной красоте, в окружении серебристо-голубых волн миражей. С самого первого момента ее привлекала эта странная, необычная страна, Пейдж попала под ее смутное, призрачное влияние. Древняя земля была великой святыней темнокожего народа. Смутное мерцание на горизонте выдавало зловещую близость легендарной Радужной Змеи — пустыни Симпсона, третьей по величине в мире. Именно туда изгнала ее Великая Мать-Земля, Ямакуна, за вероломство, зло, коварство, за раздор, который она посеяла между племенами. Местные жители до сих пор называли ее Маратжура, Великая Радужная Змея — пятьдесят тысяч квадратных миль зыбучих раскаленных песков. Пейдж устроилась поудобнее и отдалась созерцанию и запоминанию…

Уже четвертый раз за час Тай Бенедикт выводил ее из оцепенения.

— Твои глаза слишком беспокойно блестят, юная Пейдж. Не уверен, что могу догадаться, о чем ты думаешь.

Она отозвалась не сразу, все еще пребывая в плену собственного воображения.

— Я думала, что для вас я открытая книга.

Улыбка коснулась его губ.

— Временами, но не всегда. Единственное, что не должна терять женщина, это собственную изменчивость, которая всегда позволяет ей быть на два шага впереди мужчины.

Тонкие, темные, с неправильным изломом брови Пейдж взметнулись вверх, она рассмеялась, полная нервного возбуждения.

— Все-то вы обо всем знаете.

Он бросил на нее косой зеленый взгляд.

— Естественно, меня занимают более изощренные женские хитрости! Нет, не надо задирать ваш изящный носик, хотя я и нахожу его весьма привлекательным.

Она резко опустила голову.

— Я никого не стремлюсь привлечь!

В течение долгой минуты он не отводил от нее взгляда.

— Ты хочешь меня в этом убедить? Джоэл, к примеру, вознес тебя на пьедестал.

Она начала улыбаться.

— Какой ужас! Я ведь совсем не переношу высоты.

— Однако нет никаких следов падений!

— Именно!

Они все еще пикировались, но уже более мирно, словесные удары заметно смягчились. Он еще хмурился, но его зеленые глаза продолжали сосредоточенно рассматривать ее. Как будто опускаешься в быстром лифте, рассеянно подумала Пейдж. Возможно, ей не хватало еще обычной сексуальной смелости, о чем она никогда не подозревала, может, требовался обыкновенный, ничем не отличающийся от других мужчина. Такой, как Тайрон Бенедикт, и возбуждал и пугал ее своей нестандартностью, непохожестью на других; исходившая от него темная сила стесняла ее.

Вот и сейчас, глядя на его решительное, скуластое лицо, она не могла бы назвать его добрым. Оно было пугающе иным — бескомпромиссно мужским, несущим печать истинной мужской гордости. Лицо, которое неизгладимо отражало его настоящее, прошлое и будущее: трудный, опасный мужчина, очарование которого соперничало с его умом. Такие мужчины ей еще не встречались, с ними было слишком трудно сладить. Она отвернулась, опустив на лицо легкую маску спокойствия, пытаясь изменить тему разговора, перевести беседу в иное русло, лишь бы ослабить это напряжение.

— Трудно поверить, что ветер так неожиданно стих. — Ей удалось сказать это ровным, легким тоном. — Боюсь, я была не на высоте.

— Неудивительно! — ответил он ей в тон. — Переменчивые ветры вызывают неустойчивость и раздражимость не только на Западе, но и среди аборигенов. Помню, как однажды в детстве я заблудился в Калиджере, среди безводной пустыни во время пыльной бури. Местность изменилась до неузнаваемости. Меня нашел тогда Малабук, наш главный охотник. Он был знаменитым знахарем в племени орлов и ястребов, замечательный, добрый старик, если не сердить его. Он соблюдал все священные ритуалы, чтил все табу этого племени и обладал сильными магическими способностями. Сейчас таких, как он, уже нет. Он мог пересечь самую труднопроходимую, самую безводную часть пустыни. Он знал все скрытые источники, священные места водопоя Великой Водяной Змеи. Вон там, за кончиком крыла, его обитель. Маратжура! Кумбала примыкает к ней одним своим краем. Совершенно безводная местность, кроме тех редких сезонов, когда с северо-запада на нее устремляются ручьи. Тогда высохшие русла превращаются в озера, населенные множеством птиц: пеликанов, диких уток, черных лебедей, крачек. Песчаные холмы покрывают алые, как пламя, цветки дикого городка с черным глазком посередине. Пустыня, и в то же время не пустыня, — задумчиво произнес он, — ибо миллионы семян под поверхностью готовы идти в рост от единственной капли влаги. — Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, и его глаза еще сильнее заблестели. — Если ты посмотришь вниз, то увидишь, что мы летим над Страной Трех Рек: Диамантина, Джиорджина, Купер. Реки и каналы проходят между песчаными холмами. В некоторых местах русла совсем не видно, но когда пройдут дожди, то вода будет повсюду!