Возвращение в Бэлль-Эмбер

Именно тогда Кэрин испытала чувство глубочайшего отчаяния. Ее отец всегда и во всем защищал юного Гая Эмбера. Он любил его и восхищался им, постоянно подчеркивая его необыкновенную деловую хватку, которой не хватало его старшему, трагически погибшему брату. Ну как мог Стивен Хартманн так плохо разбираться в людях? Как они с Филиппом могли стать жертвами ошибочных суждений матери? Нет, это невозможно! Письма служили тому доказательством. Гай Эмбер был отпетым негодяем, каким она его всегда и считала.

Его образ возник в ее сознании и гнев тотчас же исчез, как лопнувший мыльный пузырь. Нет, не всегда. Когда-то в детстве, он был для нее кем-то вроде полубога, окруженного сияющей аурой. В те дни она была им по-детски увлечена, хотя и опасалась приблизиться, так как он безжалостно дразнил ее, любил дергать за волосы и называть «кошачьими глазами». Кэрин разрывалась между скорбью и ненавистью. Воспоминания одно за другим выплывали из ее подсознания, и прошлое вновь нахлынуло на нее.

Она снова мысленно вернулась в Бэлль-Эмбер, которая была частью ее существа, самым красивым местом на земле. Там, где заканчивались виноградники, стоял огромный белый дом под величественной крышей, дом, сияющий гордостью от своей красоты и щедрого гостеприимства. Кэрин невольно поддалась чарам своих воспоминаний, и ей стало теплее, как виноградникам под лучами горячего солнца. Когда-то все выходные дни и каникулы проходили в Бэлль-Эмбер. Все дети любили это место — и Кэрин, и Рикки, и Лайана, и малыш Пип. Как хорошо она помнила возбуждение во время сбора винограда, когда гости, как паломники, стекались в знаменитое место, горя желанием стать соучастниками таинства сбора винограда, принимая ритуал и магию, сопровождавшую то, что отец Кэрин называл «приближением к хорошему вину». Она все еще мысленно представляла его, беспечно стоящего, чуть откинувшись назад, и наблюдающего, как гости вглядываются в бокалы вина, иногда хмурятся, побалтывая его и слегка расплескивая; искушенные отпивают большими глотками; новички лишь пригубляют; некоторые с видом знатоков улыбаются какому-нибудь потрясающему открытию; другие уже приняли настолько необычный вид, что на его губах появлялась невольная улыбка. Он часто обращался к тетушке Патриции с каким-нибудь остроумным замечанием и ждал, когда она улыбнется в ответ, ведь при этом, около ее рта, появлялась очаровательная ямочка. Мать Кэрин никогда не любила показывать гостям свои владения и всегда избегала этого, оставаясь дома. Зато это было по душе тетушке Патриции, а отец с готовностью хвастался превосходными знаниями своих детей, удивительными для их возраста. Даже Гай Эмбер не считал за труд поднести несколько бутылок фирменного красного вина к стоящему в ожидании автомобилю, и его манеры отличались таким изяществом и естественностью, что большего гость не мог и желать.

Кэрин стояла, слабо улыбаясь, мысленно пребывая далеко от реальности. Ее воспоминания были так ярки, что она даже чувствовала приятные и не очень приятные запахи, исходящие из погреба: запахи фруктовых масел и тончайших эфиров; запахи едкие и горькие; резкий запах забродившего сока. Она слышала бурное журчание и бульканье в заделанных воском, забетонированных цистернах, наполненных кожицей, косточками и плодоножками виноградных ягод, где совершалось таинство рождения сухого вина Эмберов, чистого каберне-совиньон, удивительного тонкого столового вина, которое делают в малых количествах и при особо благоприятных условиях, и более «скороспелого» шираз-каберне, густого фруктового красного вина, в котором все же узнавался характерный аромат каберне.

Филиппу пришлось трижды звать Кэрин, прежде чем она его услышала. Угроза дальнейших воспоминаний миновала. Она помчалась к двери, влекомая сестринскими угрызениями совести.

— Ну, ну, малыш, через несколько минут запеканка будет готова!

Спустя два дня вечером, когда Филипп был уже давно в постели, а Кэрин проверяла работы по теории музыки, раздался телефонный звонок. Кэрин положила на листы бумаги пресс-папье и подошла к телефону.

— Алло, Кэрин? — раздался на другом конце провода ясный, чистый, хорошо поставленный женский голос, показавшийся Кэрин знакомым.

— Да, Кэрин Хартманн у телефона. Кто говорит? — вежливо ответила Кэрин.

В ответ раздался легкий хриплый смешок, вероятно от волнения.

— Патриция Эмбер, дорогая. Ты, конечно, помнишь меня, Кэрин?

— Вы ошиблись номером, извините, — с недоверием ответила Кэрин и повесила трубку.

Телефон тотчас же зазвонил снова, но Кэрин была слишком подавлена, чтобы ответить на звонок. Она мягко сняла трубку и вновь опустила ее на рычаг. В конце концов, это не друг, подумала она с сожалением. А между тем она теряет время. Кэрин вернулась в гостиную. Ей еще предстояло проверить, по меньшей мере, работ десять. Как преподаватель, подумала Кэрин, она делает несомненные успехи. Общий уровень подготовки у нее высокий. Она снова села за работу, но минут через двадцать тишину нарушил дребезжащий звонок в дверь.

Кэрин резко подняла голову. Тревожиться не стоит: дверь на цепочке. Она пошла открывать, даже не потрудившись пригладить свои взъерошенные темные волосы.

На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти, высокий, крепкого телосложения, но худой. Он, без сомнения, имел успех у женщин, в нем было какое-то мрачное великолепие: прямой классический нос, угловатые линии щек и скул, слишком резкие, чтобы назвать их красивыми. От него исходило ощущение силы и уверенности в себе, о чем говорила гордая посадка головы, широкий разворот плеч, а еще более живое умное лицо с тревожно блестящими черными глазами. Кэрин остолбенела, у нее прервалось дыхание. Кого-кого, а этого человека она будет помнить до конца своих дней.

Он, молча, смотрел на нее, его пронзительный взгляд она чувствовала, почти физически, всем своим существом.

— Почему, черт побери, ты не захотела говорить с Патрицией? Ты ее очень расстроила… — Его глубокий, исполненный высокомерия голос ударил по ней, как электрический ток. — Открой, Кэрин. Мне надо поговорить с тобой.

Он говорил настойчиво, и его вид, мрачно подумала Кэрин, не предвещал ничего хорошего. Эти черные брови и высокие резкие скулы придавали ему почти фантасмагорический вид. У Кэрин учащенно забилось сердце, и в ней заговорил дух противоречия.

— Как вы осмелились прийти сюда? — гневно заговорила она, чувствуя себя не в состоянии сдерживать более свои эмоции. — Это мой дом, и никто из Эмберов никогда не ступит на его порог! Ни одна магическая формула не может стереть из моей памяти прошедшие годы… слезы, пролитые из-за вас. Прошу вас, уходите. Нам не о чем говорить. Как можете вы считать иначе?

Он заговорил бесстрастно, и даже в изгибе его губ читалось ироническое равнодушие.

— Вижу, голос крови не ослаб с годами. Ева говорит в лице своей дочери. Открой дверь, дитя мое. Я не собираюсь ночевать на твоем пороге!

Его взгляд скользнул по ее изумленному лицу, и голос его стал мягко-настойчивым, утратив властные нотки, за что Кэрин готова была поставить ему «А» note 2.

— Пожалуйста, выслушай меня, Кэрин. Я только хочу помочь тебе, хотя тебя научили ненавидеть и презирать меня.

Кэрин затрясло от сознания собственной беспомощности. Спокойный ровный тон подействовал на нее сильнее, чем крик. Он был так мягок, так убедителен, что она поняла всю бесполезность, даже недостойность дальнейших пререканий. Он мог быстро выйти из себя, и Кэрин твердо знала, что тогда он себя покажет. Это слишком! Слишком! Слишком!

Она открыла дверь, и он быстро, как охотник, проскользнул в дом. Его громадный рост сразу заставил ее ощутить свою ничтожность. Она попала в ловушку, и на мгновение почувствовала себя в когтях у великолепной черной пантеры, презирающей общеустановленные правила и обычаи. Его черные, как вороново крыло, волосы блестели при свете лампы, а глаза уверенно встретили пристальный взгляд Кэрин.

Note2

Высшая оценка в школе (Прим. пер.).