Медная луна

Кают-компания купалась в переливчатом золотисто-синем свете. Непроизвольно ее рука взметнулась к горлу. Он ей нужен, очень нужен, именно сейчас! Еще чуть-чуть — и она сорвется.

— Ник, обними меня! — шепотом взмолилась Джоанна. — Говори со мной, иначе я этого не вынесу! Мне приснился такой ужасный сон. Обними меня, больше мне ничего не нужно.

Ника точно хлыстом стегнули. Он громко, порывисто вздохнул:

— Но мне-то нужно больше. Джоанна, ради всего святого, будь взрослой!

Она резко выпрямилась. Голос уже не дрожал.

— Тогда поцелуй меня. Займись со мной любовью. Я теряю рассудок, я знаю.

Ник схватил ее за хрупкие запястья и грубо толкнул к стене.

— Ты вынудила нас взять тебя с собой, а теперь не хочешь вести себя как подобает!

Каюта поплыла у девушки перед глазами, а во взгляде появилось странное, недоброе выражение.

— А почему я должна вести себя как подобает? — взбеленилась она. — Кто еще ведет себя как подобает? Только Ник Бэннон. Бэннон предусмотрительнейший! Бэннон наиздравомыслящий! Бэннон наимудрейший! Никогда не берите женщину в джунгли! — передразнила она.

Он свирепо сверкнул глазами и пребольно стиснул ей плечи.

— Вижу, ты пришла в себя. Все, я ухожу.

Нет! Она не могла позволить ему уйти. Она так отчаянно нуждалась в нем! На мгновение мучительное страстное желание судорогой свело мышцы. Что за пытка! И зачем она мучает себя? Это же Ник, и она беззащитна перед страстью к нему. По крайней мере, сегодня.

— О, Ник! — еле слышно выдохнула девушка.

Ее чувства не могли не передаться мужчине. Он еще крепче сжал пальцы, оставляя на коже белые продолговатые пятна.

— Джоанна, ты должна взять себя в руки!

Опять? Господи, он такой холодный, такой сдержанный! Зачем он так больно ранит ее? Горячая волна негодования и обиды обожгла сердце, и девушка не смогла сдержать ее, с вызовом откинула назад голову и принялась неистово колотить его кулаками в грудь.

Свет неровными полосами падал на высокие скулы, отчего его лицо делалось нечеловечески жестоким. Голос неприятно дрожал от едва сдерживаемого гнева:

— Прекрати сейчас же, маленькая сумасшедшая ведьма! Это запрещенный прием, удар ниже пояса.

Как хорошо она знала этот изгиб бровей, этот настораживающий блеск глаз, эти раздувающиеся от злости ноздри! Она еще сильнее забарабанила кулачками, впервые в жизни познав испепеляющую силу любви, ее сумасшедший восторг и страсть, не считающуюся ни с чем — ни с гордостью, ни с моралью, ни с благоразумием, ни с памятью.

Ник уже изрядно устал от ее безумств и в который раз грубо отпихнул от себя.

— Джоанна, прекрати! Ты что, ничего не понимаешь? — Он тряс ее до тех пор, пока волосы не превратились в шелковистую паклю, а голова не поникла, как сломленный цветок.

— О, Ник! — приглушенным от боли голосом простонала она.

В порыве безрассудной страсти он притянул ее к себе и жадно поцеловал в губы. В тот же миг каюта понеслась по кругу в калейдоскопе неземных красок. В висках у девушки застучало, а в голове забушевал безумный сладкий ветер.

— Ты хоть понимаешь, чего хочешь?

Она выдохнула ему в лицо что-то неразборчиво-ласковое, и его щеки обожгло горячим дыханием. Ник впился пальцами в ее тонкую талию, и девушка выгнулась ему навстречу, пылко обняла за шею и увлекла за собой в прохладную кучу подушек, верно хранящих все тайны ночи.

Ник был напряжении Джоанну поразила его явная душевная и физическая отчужденность. Он вырвался из ее объятий, встряхнул и рывком вытащил девушку из постели. Каждое слово острым лезвием ранило беззащитную душу.

— Джоанна, ради бога, очнись! Хоть один из нас должен сохранять благоразумие.

Суровый блеск почти бесцветных глаз вмиг отрезвил ее, точно каскад обрушившейся на голову ледяной воды. Наваждение растаяло, оставляя в душе гнетущую пустоту.

— Ник, как ты можешь? — Она была близка к обмороку. На мраморно-бледном лице живыми оставались лишь огромные черные глаза и алые пылающие губы.

— Прекрати! — сквозь зубы процедил он. — Это безумие. Все равно что бросить горящую спичку в бочку с бензином.

Джоанна закрыла лицо руками. Он не должен видеть, как безудержно дрожат губы, как слезы наворачиваются на глаза и солеными струйками сбегают вниз к подбородку. Почувствовав во рту их горьковатый привкус, девушка судорожно сглотнула.

— Извини, это моя вина. Все, все моя вина!

— Забудь! — грубо осадил ее Ник. — Нечего устраивать трагедии на пустом месте. Ничего не случилось. Джоанна может вернуться домой таким же золотым ребенком, как и приехала.

Ночь, каюта, их молчаливые фигуры — все замерло в напряженном ожидании. Призрачный лунный свет робко заглядывал в окно, напуганный странной тишиной внутри. Джоанну трясло, как в лихорадке. Теперь, когда голос разума вернулся, она ненавидела себя, ругала, проклинала.

— Господи, что же ты сейчас обо мне думаешь? — обреченно вздохнула она.

— Не бери в голову. Я с первого взгляда понял, насколько ты эмоциональный человек. Одно радует — надеюсь, с тобой такое первый раз?

От девушки не ускользнул осторожный блеск его глаз.

— Ты прекрасно знаешь, что первый. И никогда больше не повторится. Извини, я была как во сне, немножко невменяемая… Извини, не могу толком объяснить.

— И не надо, — угрюмо буркнул он. — Одевайся и выходи. Я приготовлю кофе. Остальные придут с минуты на минуту. Господи, что за девушка! Да накинь же хоть что-нибудь! Нет, это судьба. Когда же закончится это проклятое путешествие!

Никогда прежде Джоанна не видела его таким напряженным. Зубы стиснуты, слова резки, желваки так и ходят. «Я для него просто источник неприятностей и злоключений», — подумала девушка. А ведь она его любит! Да, любит — к чему скрывать: никто ее сейчас не видит и не слышит. Губы искривила непривычно горькая улыбка. К добру ли, не к добру, вот только никогда ей не забыть Ника Бэннона и никому другому не занять его место в ее сердце. А он ее не хочет!

Глава 10

Сотни раз после расставания Джоанна вспоминала о том, что Ник однажды сказал ей. Мол, отсутствие опыта, как бы это ни было тяжело, всегда ведет к одному — к проигрышу. Иногда это помогало. Иногда нет, и тогда она горько рыдала, пока не приходил сон, не приходил и не уносил к Нику, безраздельно правящему в ее подсознании. Днем она находила массу способов, чтобы отвлечься, а ночью упрямо возвращался Ник и вел свою собственную, никому не подвластную жизнь. Как она ни старалась, Джоанна не могла изгнать его из своих мыслей, он поселился слишком, слишком близко к сердцу.

Однажды на улице ей показалось, что она увидела его темный, строго очерченный затылок, но лицо оказалось не его, другое. И такое обыкновенное! Она так долго не могла прийти в себя, что пришлось позвонить матери и полным слез голосом просить, умолять избавить ее от этой напасти. Мать знала о Нике все. У них с дочерью никогда не было секретов друг от друга. А кроме того, как было не объяснить перемену в ее настроении — резкую до неузнаваемости, как сказала миссис Коулмэн. Джоанна, естественно, все рассказала. Впрочем, не рассказала, а выпалила и, будучи не в силах сдержать слезы, еще долго плакала у матери на груди, мысленно уносясь в те далекие счастливые времена, когда казалось, что мама может совершить любое чудо и даже повернуть время вспять.

Ни мать, ни дочь никогда больше не говорили о Нике, но обе прекрасно знали, что Джоанна слишком настойчиво пытается сделать то, что подвластно одному лишь времени, — забыть!

Она по-прежнему часто виделась с Мэттом, впрочем на его страх и риск, как она ему и объявила. Молодой человек поселился в Мельбурне и открыл собственную фотостудию, обещавшую немалый успех. Несмотря на полное отсутствие опыта, Джоанна сумела подобрать слова, чтобы объяснить ему, что напрасно даже и думать о любви или о свадьбе, поскольку в ее планы ничего подобного не входило. Мэтт, тоже исходя из своего, но горького опыта, философски отнесся к происходящему. «Вода камень точит», — думал он, ненавязчиво окружая любимую девушку заботой и вниманием.