Страница 4 из 120
— Я давно научилась не иметь никаких дел с повесами, у которых на языке одни избитые фразы,-сказала она, все-таки сложив руки на груди, несмотря на свое решение спокойно держать их вдоль тела.
Улыбка Джека не дрогнула. Он любил девушек, острых на язык.
— А ты не монашенка ли часом, или, может быть, ангел?
— Нет, я прокурор. Мне нужно поговорить с вами о вашей собаке.
В толпе начали протестовать против того, что нет музыки.
— Эй, Джек, может, хватит заниматься любовью, пора спеть что-нибудь.
Джек поднял голову и рассмеялся, наклонившись к микрофону, который был прикреплен к пианино.
— Тут не любовь, Деде, тут прокурор!-Когда стихла первая волна хохота, он добавил: —А вы знаете, чем пользуются адвокаты, чтобы не рождались дети? — Он выждал немного, а потом, понизив голос до шепота, произнес:-Собственными персонами.
Лорел почувствовала, что краска гнева залила ее шею и подбиралась к щекам, когда услышала, как зашумела и захохотала толпа.
— На вашем месте я не стала бы шутить, мистер Бодро,-сказала она, стараясь говорить так, чтобы ее мог слышать только он.-Ваша собака нанесла значительный ущерб саду моей тети сегодня.
Джек взглянул на нее с деланной наивностью;
— Какая собака?
— Ваша собака.
Он красноречиво пожал плечами;
— У меня нет собаки.
— Мистер Бодро…
— Называй меня Джеком, ангел, — растягивая слова, сказал он и снова наклонился к ней, рукой облокотившись на колено.
Теперь их глаза были на одном уровне, и Лорел почувствовала, как сама наклоняется к нему, как будто он притягивал ее к себе особенной магнетической силой. Его взгляд опустился на ее губы, немного там задержался и откровенно выразил одобрение. Она с трудом проглотила слюну и едва сумела удержаться, чтобы не провести языком по верхней губе.
— Мистер Бодро, — нетерпеливо начала она, стараясь не обращать внимания на бешеный пульс. — Есть здесь более уединенное место, где мы могли бы обсудить этот вопрос?
Он вздернул брови над своими черными, дьявольски горящими глазами.
— А моя квартира будет достаточно уединенна для вас?
Лорел заскрипела зубами:
— Мистер Бодро…
— Вот тебе еще одна избитая фраза, ангел,-прошептал Джек, наклоняясь немного ближе и смотря ей прямо в глаза. Он поднял свой палец и поправил им очки у нее на носу. — Ты хороша, если тебя как следует подзадорить.
Его голос был низким и прокуренным, с примесью кейджунского наречия, с запахом виски, искушающим, как сам грех. Лорел почувствовала, что этот голос и эта улыбка обладают какой-то властью над ней. Она застыла, едва сдерживая дрожь. Этот человек был, по-видимому, полным ничтожеством. Как она могла реагировать на него таким… таким… плотским образом. Ведь она уважаемый человек, с чувством собственного достоинства женщина, которая ожидает-нет, которая просто требует, чтобы к ней относились без каких бы то ни было плотских устремлений.
Медленно и глубоко вздохнув, чтобы немного успокоиться, она высоко подняла подбородок и предприняла еще одну попытку:
— Мистер Бодро…
Он взглянул на нее и опять пододвинулся в сторону микрофона.
— Улыбнись, ангел. Laissez les bon temps rouler[5]. Последнее предложение он произнес рядом с микрофоном, и толпа оживилась. Джек рассмеялся прокуренным голосом.
— Ну разве нам не весело?
Крики, гиканье заполнили зал сверху донизу. Джек кинул долгий и жаркий взгляд на маленькую тигрицу, стоящую у края сцены со свирепым видом, и прошептал:
— А это для тебя, ангел.
Его пальцы пробежали по клавишам разбитого старого пианино и взяли начальные аккорды «Огромных ша-ров». Толпа пришла в неистовство. Едва он успел допеть первую фразу, как не менее пятидесяти человек уже выскочили на танцевальную площадку. Они танцевали под джазовую музыку рядом с Лорел, как в сцене из американского мюзикла. Но ее внимание помимо ее воли было обращено на певца. Она оказалась во власти этого пронзительного темного взгляда, стала его зачарованной пленницей. Он склонился над клавиатурой, его пальцы двигались по клавишам, его губы почти карались микрофона, а его прокуренный голос с чувством исполнял лирическую песню. Он не сводил с нее глаз. Она ощущала, что между ними возникает какое-то влечение, что-то очень интимное, что совершенно не сочеталось с ее воинственным настроением.
Она не опустила глаз и тоже смотрела прямо на него, стараясь не поддаться этому искушению или, можно сказать, унижению. Во всяком случае, отказываясь себе признаться в том или в другом. Он усмехнулся, как будто удивляясь ее выдержке, и, наконец, отвел глаза, сосредоточив все внимание на пианино и полностью отдавшись неистовой музыке.
Он ударял по клавишам, его пальцы мастерски летали по клавиатуре. Эмоциональный заряд, который он хотел передать ей в своем взгляде, он вкладывал теперь в игру. Пряди черных волос, которые разметались у него по лбу, блестели и казались почти синими в свете лампочек, подвешенных над сценой. Капли пота сверкали на коже, струились по вискам. Его выцветшая рубашка прилипла к телу и кое-где на ней проступили темные влажные пятна. Рукава рубашки были засучены, открывая сильные, покрытые черными волосами руки, мускулы которых оживали и взбухали при игре. Исполнение буги-вуги было настолько профессиональным и энергичным, что могло бы соперничать с мастерством самого Джерри Ли Луиса.
Чтобы так игр.ать, требовались силы как физические, так и эмоциональные. Он корчился, как будто из него изгоняли дьявола, и звуки, вырывавшиеся из разбитого инструмента, были первозданны, грубы, чувственны, почти пугаюЩи. Сыграв заключительный, совершенно неистовый пассаж, он почти упал на клавиатуру, тяжело дыша, без сил, в то время как толпа начала вопить, свистеть и кричать, требуя еще.
— Тпру!-Джек набрал воздуха в легкие и выдавил улыбку.
— Bon Dieu! [6] Все, перерыв, ребята. Придется подождать, пока я снова не наберусь силенок.
Когда включили музыкальный автомат, остальные музыканты мгновенно разошлись, покинув сцену, чтобы сесть за столик, который был уставлен множеством высоких бутылок с пивом и стаканов.
Леон, проходя мимо, похлопал Джека по плечу.
— Стареешь, Джек, — поддел он его. — Sa c'est hon-teu, mon ami[7].
Джек глубоко вдохнул горячий, наполненный табачным дымом воздух и огрызнулся на друга:
— Не твоего ума дело, 'tit boule[8]. Иди-ка ты к…
— Я-то пойду, — усмехнулся Леон, тыча большим пальцем в сторону сцены.-А вот у тебя другие заботы.
Джек поднял голову и украдкой взглянул на край сцены. Она все еще стояла там, эта маленькая зануда-прокурор в сарафане, оставшаяся совершенно равнодушной к нему. С ней не оберешься хлопот, это точно. И совсем не такая, которой можно увлечься сразу же. Про курор. Bon Dieu, он-то думал, что распрощался с ними навсегда.
— Хотите выпить, сладенькая?-спросил он, спрыгивая со сцены так близко от нее, что смог бы наклониться и поцеловать ее, если бы ему это пришло в голову.
— Нет,-ответила Лорел, автоматически отступая на полшага назад и ругая себя за это. Этот человек был из тех, кто чует слабость и пользуется ею. Она догадывалась об этом, видела это в том, как его темные глаза старались все подметить, несмотря на то что много выпил. Она глубоко втянула в себя спертый, горячий воздух и расправила плечи.
— Что я хочу, так это поговорить с вами наедине об ущербе, который причинила ваша собака. Его рот искривился.
— У меня нет собаки.
Он повернулся и пошел от нее прочь с нахальным видом.
Лорел наблюдала за ним, возмущаясь тем, насколько бесцеремонно он отмахнулся от нее. При этом женским глазом она успела заметить, как его выцветшие джинсы сидели у него на бедрах. Ей понравилось. Она прогнала эту мысль, чувствуя отвращение к самой себе, и последовала за ним.
5
Пусть никогда не кончается веселье (фр.).
6
Бог мой (фр.).
7
Тебе должно быть стыдно, мой друг (фр.).
8
Толстячок (фр.).