Плач волчицы

Джек.

Самый подозрительный, как нам кажется, человек — твой любовник… Но чтобы быть уверенным, чтобы убедиться, нужно иметь достаточно доказательств. Более чем достаточно.

— Господи Боже, — прошептала она, слова застревали у нее в горле. — Да он же стряпает дело против Джека. Ее будто током ударило, так поразила ее эта догадка, ее буквально подбросило на сиденье. Никто так не владеет подлинными уликами, как настоящий убийца. Никто не был более сведущ в судебных делах, чем Стефан Данжермон. Расчетливый и честолюбивый Стефан Данжермон.

Чувство страха и отвращения пробрало ее до костей, когда она только представила, что это значит. Для него не было большей награды, чем успешно разоблачить преступника, полтора года терроризирующего Южную Луизиану. Сенсационное преступление. Сенсационный судебный процесс. Имя адвоката на устах у всей Америки, имя Победителя Смерти.

Это был бы знаменательный день для прессы, Данжермона превозносили бы как героя, а люди носили бы его на руках, даже не подозревая, что это его руки обагрены кровью. Случай помог бы ему вознестись так высоко, как бы он только пожелал.

Если никто его не остановит.

Он бросил ей вызов. Сначала он выбрал ее в советчики, а потом… а потом просто повернулся к ней задом, как будто ему на все на свете наплевать, как будто он знал, что у нее нет ни малейшей возможности перехитрить его. Он был больше, сильнее, его умственные способности были отточены, как острие бритвы. Им восхищались, его обожали. А она была всего лишь маленькой и слабой женщиной, которая бьет ложную тревогу, доверие к которой подорвано, а ее боевое искусство ослабло и притупилось. Но она была единственной линией сопротивления между Стефаном Данжермоном и его блестящим будущим.

Если бы из этого вышло хоть что-то хорошее, она бы прервала молчание и закричала.

Еды в доме хватило бы на то, чтобы кормить целый полк в течение недели. Густой острый аромат икры и тушеных овощей смешивался с менее пикантными запахами всяческих запеканок с грибной подливкой и сладкими благоуханиями, исходившими от свежих пирогов с фруктовыми начинками и кексов со всевозможными пряностями. Подношение от соседей и друзей, которые знают, что этим, конечно, горю не поможешь, но всегда готовых продемонстрировать свое участие.

Сидя как бедная родственница за столом в коридоре, Лорел безучастно думала, принес ли кто-нибудь закуску или пирог из тех, кто был в Бовуаре. Наверняка хоть кто-нибудь, думала она. Не те люди, которые считают себя солью земли, которые приходили утешить Маму Перл, или пестрая компания Каролины, а женщины из младшей лиги и больничного персонала. Они непременно считают, что должны сдобрить свое чертово мясо с пряностями или салат с цыпленком хилой дозой сочувствия. Огорченные лица и лицемерные извинения. Бедная Ви-виан, какое несчастье потерять дочь (хотя, ведь сказать по правде, она была потаскушкой). Бедная Вивиан, ты, наверное, вне себя (ах, какая скандальная смерть). А Вивиан должна кивать и прикладывать к мокрым глазам платок, бросая украдкой взгляды, чтобы удостовериться, что Ридилия Монтроз положила зелень в салат с цыпленком.

— Лорел?

Она едва удержалась, чтобы не закричать, так были напряжены ее нервы. Ей хотелось проскользнуть наверх незамеченной. Хотя страхи ее были ни на чем не основаны, но ей казалось, будто все ее подозрения написаны у нее на лице, что, едва взглянув на нее, каждый может догадаться, о чем она думает, и готов пальцем покрутить у виска по поводу ее бредовых измышлений.

Пытаясь успокоиться, она медленно подняла голову и заметила с беспокойством сквозь очки, что Каролина вышла из гостиной и приближается к ней, простирая руки. Лорел пожимала кончики пальцев тетушки, но ее пристальный взгляд был прикован к высокой своеобразной фигуре с рыжими волосами, в темно-желтом платье, маячившей позади Каролины у самых дверей.

— Лорел, это Маргарет Аскот, — представила Каролина, оглянувшись. — Маргарет — моя подруга из Лафейетта.

Маргарет взглянула на нее с подлинным сочувствием в больших темных глазах.

— Сожалею о том, что случилось с вашей сестрой, Лорел, — тихо произнесла она.

— Спасибо, — пробормотала Лорел, почти обезумевшая от горя, чтобы задуматься, какого рода подругой могла бы быть Маргарет. Единственное, что она смогла, подумать, — это что она завидует Каролине, что с ней оказался хоть кто-нибудь, кому было бы можно открыть сердце! В то же мгновение она подумала о Джеке, но тут же отбросила мысль о нем, словно выключила свет.

Каролина участливо наморщила лоб:

— Милочка, но ты же бледная как полотно. Ты же, должно быть, совершенно измучилась. Поди-ка сейчас приляг.

Но она не могла. Не могла она вот так просто разлечься и делать вид, будто она понятия не имеет о том, кто убил ее сестру, и не может рассказать им — и кому бы то ни было — об этом. «Никто мне не поверит», — подумала она, сердце ее бешено стучало. Каролина, конечно, скажет, что она просто в сильном шоке. Остальные заявят, что это очередное бредовое признание неуравновешенного сознания.

Нужен план. Нужно было заставить мозги шевелиться, пока не сойдет вся ржавчина и мотор начнет работать тихо и плавно.

— В самом деле, мне, пожалуй, лучше подняться и прилечь, — сказала она, удивившись, что ее мозг и речь совершенно не связаны друг с другом. Ее взгляд упал на застывшую, как статуя, мисс Аскот. — Мне бы не хотелось показаться неучтивой…

— Ну что вы, — возразила та. — Я же пришла затем, чтобы поддержать вас, протянуть руку помощи, а не развлекаться.

— Постарайся немного отдохнуть, сердце мое, — сказала Каролина, проводя рукой по щеке Лорел. — И пусть Перл положит тебе что-нибудь на тарелку, возьмешь еду с собой. Тебе нужно подкрепиться, а ей хлопоты только полезны.

— Так я и сделаю.

День показался Лорел годом, проведенным в тюрьме. Лорел вытянулась на постели, тело ее начало отдыхать, но мозг ее был слишком переполнен и истощен, чтобы переварить принимавшие все более реальные очертания обвинения. Через силу она заставила себя поесть и не выплюнуть все обратно, непрестанно размышляя об убийстве и утраченном доверии. Как только она закрывала глаза, перед ее мысленным взором вставал Дан-жермон. Слишком красивый, со слишком правильными чертами лица и привлекательной улыбкой. Из его зеленых глаз, уставившихся прямо на нее, исходило какое-то нечеловеческое свечение.

Но, правда, если он был тем, кем представал сейчас в ее мыслях, тогда «человеческий» было не совсем уместным определением. И если он совершил все те вещи, в которых она его теперь обвиняла, тогда у него не было ни души, ни совести, что превращало его в животное. Самый коварный, самый опасный зверь в цепочке эволюции.

Необходимы были факты, и в их поисках она пролистала те номера выходящего в Лафейетте рекламного еженедельника, которые она откопала в груде хлама в гараже, читая и перечитывая все, что можно было-найти по делу «душителя с залива». Но сообщения были скудными по сравнению с полицейскими отчетами, в которые она привыкла уходить с головой, и она знала, что главная информация по служебным причинам скрывается, — чтобы отвести подозрения от бедных сумасшедших, которые готовы сознаться в каждом преступлении, случившемся в округе. Когда подробности злодеяний становились все более отвратительными, Лорел понимала, что, значит, улик слишком мало или они утрачены, поэтому-то репортеры описывали сцену убийства во всей ее ужа» сающей наготе брошенный труп…

О Господи, брошенный труп. Она закрыла глаза, чтобы не дать воли вновь подступившим слезам. Труп, в который превратил ее живую, прекрасную, трепещущую сестру Стефан Данжермон.

Его надо остановить, и она должна это сделать.

Со жгучей обидой она подумала о своем томительном пребывании в комнате для дачи свидетельских показаний в конторе шерифа, вдруг подумала, что хорошо было бы просто предстать перед глазами Данжермона и нажать на спусковой крючок. Но она знала, что это невозможно.