Демоны без ангелов

В сумерках летнего вечера Галина Шелест увидела, как маленький, отчаянно храбрый песик вьется, рыча, у самой калитки. Кто-то чужой там, за забором. Она спустилась, поймала собаку за ошейник, и песик тут же затих. Она открыла калитку и увидела человека в рясе.

Она сразу его узнала – отец Лаврентий. Этот молодой священник из церкви. Они давно не виделись, с тех самых пор, как пропала дочь. Нет, с тех самых пор, как ее тело нашли в Гнилом пруду.

– Это кто там к нам? – раздался с крыльца пьяный голос мужа. – А, батюшка… его святейшество, или как там вас величать. С утешением скорбящих. А я не нуждаюсь, слышите вы?

– Извините его, отец Лаврентий, – Галина Шелест шире открыла калитку – Проходите.

Она смотрела на него. Он был высок и молод. И борода у него не росла, даже пух не покрывал юношеские щеки.

– Я пришел вам сказать… – Он смотрел на нее. И более внимательного, пристального, изучающего взгляда ей не доводилось видеть ни до, ни после.

– Да что же вы на пороге-то, проходите, пожалуйста.

– Я пришел вам сказать… – он шагнул к ней. И что-то изменилось в его лице – не улыбка, не гримаса, не судорога и не боль. Что-то еще, что ей опять же не доводилось никогда видеть в жизни, – ведь это я тогда убил вашу дочь.

Глава 3Поручение

День представлялся убийственно скучным: совещание в главке. Это означало всеобщее нудное бдение в актовом зале на пятом этаже и затылки, затылки, затылки. Катя – Екатерина Петровская, по мужу Кравченко, капитан и криминальный обозреватель пресс-службы подмосковной полиции, – обычно на совещаниях сидела в последних рядах – так всех выступающих с мест хорошо видно и не надо вертеться, оборачиваться, знай строчи в свой репортерский блокнот.

Почти все начальники, прибывшие в главк из районов, облачились в мундиры, в штатском почти никого не было. Нет, вон там, в середине, в третьем ряду, где густо усижено дюжими полицейскими, маячит круглая как бильярдный шар, лысая голова. Шеф криминальной полиции полковник Федор Матвеевич Гущин, вернувшийся из служебной командировки из Амстердама, где он так настойчиво и въедливо изучал заграничный полицейский опыт.

А то нам своего опыта не хватает! Своими мозгами жили и дальше как-нибудь…

Это с присвистом «охо-хо» просвистел шепотом сосед сбоку. Катя встрепенулась: с совещательной трибуны бубнили как раз про «новый опыт работы». И она трудолюбиво начала фиксировать в блокнот. Слова, слова, слова…

Кислое какое настроение что-то у всех. Никакой радости в глазах. Всего полчаса назад она, Катя, в преддверии большого совещания у себя в кабинете с упоением красила розовым блеском «Шанель» губы и вертелась перед маленьким зеркалом, оглядывая свой, как ей представлялось, безупречный черный брючный костюм (она была в штатском). Но никто из знакомых не улыбался и не говорил ей комплиментов. Все деловито и насупленно проходили в зал и рассаживались, а сейчас так же насупленно и сонно смотрели на трибуну и стол президиума.

Вообще это лето какое-то сумбурное. Очень много разных перемен и преступлений что-то тоже слишком много. И каких! Кате казалось, что ее верный маленький друг-ноутбук распух от фактов, таких потрясающих интересных фактов. Вот бы взять и выдать это все на-гора. Но времени, времени нет. И на себя, любимую, тоже времени совершенно не хватает. Вот уж совсем было собралась в отпуск…

К мужу…

За рубеж…

Разводиться…

Впрочем, это какая-то бесконечная история. Муж – Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне Драгоценным В.А., вот уже сколько месяцев проживающий и путешествующий за границей в качестве начальника личной охраны своего работодателя олигарха Чугунова – пожилого, безмерно больного, капризного как дитя и все больше относящегося к своему начальнику личной охраны как к родному сыну (вот странность-то, а?) по мере ухудшения самочувствия… Короче говоря, муж в разводе категорически отказал. Категорически!

И не приставайте ко мне с этим.

И не звоните даже по этому поводу.

Нет, нет и нет.

Не дам.

Что, Катька, свободы захотела?

А если сама там, в Москве, подашь на развод – застрелюсь сей же секунд.

Катя в это, конечно, не верила – в это самое «застрелюсь». Если бы он звонил, надоедал, клялся – «вот увидишь, застрелюсь!». Но Драгоценный молчал как рыба. Сказал раз – и словно отрезал. И Катя хоть и не верила ни на грош, но все равно в глубине души страшилась.

Боязно…

Хоть бы там, за границей, девицу себе какую-нибудь завел, тогда бы…

А то нет у него там девиц, можно подумать!

Это я тут только службой полицейской занята. Все работаю, работаю. Можно подумать, что он там, в клинике в Кельне у постели работодателя, только и делает, что сидит, сказки старику вслух читает.

Хоть бы позвонил.

Дожидается, чтобы я первая…

Не дождется.

У Кати тут на совещании отчего-то вдруг зачесались глаза. И крохотная предательская слезинка… А генерал с трибуны бу-бу-бу… Совещаетесь все, планы борьбы с преступностью на перспективу строите, а здесь личная жизнь разваливается на куски. И делать-то что не знаешь… Ну, положим, во многом она сама виновата. Доля вины во всем этом и ее тоже есть, но…

Хочет, чтобы я первая позвонила. Ну позвоню. А что он скажет? Во-первых, возомнит о себе сразу бог знает что. Перья распустит как павлин, это ж Драгоценный. Во-вторых, скажет: бросай все… О, как в фильме: бросай все, я твой, и… бери визу, мчи ко мне. В Кельн, Баден, а потом… потом куда с полуживым работодателем Чугуновым? Куда врачи старика пошлют? И кем мы там, сладкая парочка, будем? Прислугой?

А работа… служба… работа моя как же?!

– Екатерина, здравствуй. Подросла ты, что ли, еще или опять похудела?

Катя снова встрепенулась – ага, совещанию-то капут! Наконец-то! И как все оживились сразу. Поднимаются, говорят, шутят. На этот раз обошлось – никого не сняли из начальства, никого не турнули. И Гущин – старый добрый полковник Гущин вернулся из Амстердама, ждет ее в проходе.

– Здравствуйте, Федор Матвеевич! Это я на каблуках.

Катя глянула: Гущин-то словно меньше ростом стал. Отчего так бывает, когда кто-то возвращается после долгого отсутствия из стран заморских? Загар темнее, потолки ниже, коридоры уже, а эти вот морщинки-лучинки в уголках глаз…

– Екатерина, дело у меня к тебе. Поручение, даже два поручения. Зайди минут через двадцать ко мне.

Краткие минуты ожидания Катя провела с пользой – «забила» часть информации по совещанию в компьютер и… и, естественно, снова вертелась перед зеркалом, подкрашивая блеском «Шанель» губы. Затем придирчиво проверила, не появились ли от солнца веснушки на носу. Потом показалось, что туфли жмут – новые, и она сняла их под столом, но тут же снова надела.

Пора. Начальник криминальной полиции вызывает сам (самолично!) криминального обозревателя пресс-службы. Это достойно занесения в красную книгу редкостей. И наверное, дело того стоит.

Чувствуя сладкий вкус блеска на губах, ласточкой беспечной летя по коридорам подмосковной полиции, Катя и представить себе не могла, с каким делом столкнется с легкой… нет, нелегкой руки полковника Гущина.

Какие странные, пугающие события впереди!

– Как Амстердам, Федор Матвеевич? – спросила она светски, заходя в кабинет Гущина.

– Глаза б мои его не видели. Но сначала понравилось. Они там особо не церемонятся. Чуть что – за дубинки… Вежливые, но заводятся с пол-оборота, моментально. Что-то как-то все чужое. Черт с ним, с этим Амстердамом, – Гущин кивнул на стул в самом начале длинного совещательного стола. – Дело у меня к тебе важное. Только приехал, думал, отдохну маленько, а тут муть эта двойная. Прямо несчастье на мою голову.

– Несчастье?

– Погоди, об этом потом, это второе у нас на очереди, – Гущин говорил как-то странно, путано. – Сначала про дело. А то второе из первого логически вытекает.

«Что из чего вытекает?» – удивилась Катя.