Дорога перемен

Еще бы! Что она за мать, если оставляет ребенка в ресторане, потому что по глупости не взяла с собой денег? Я смотрю исподлобья, как она встает и смотрится в зеркальце.

— Я забыла помаду в машине, — щебечет она всем семнадцати Элвисам. — Диана!

Она наступает мне на правую ногу на случай, если я не поняла намека.

— Да, тетушка Люсиль?

— Подожди здесь. Я сейчас вернусь.

По пути она улыбается официанткам. Я барабаню пальцами по пластиковому столу. Делаю вид, что пью из пустого стаканчика с колой. Пересчитываю ряды стаканов за стойкой бара (двадцать семь), пытаюсь угадать имена официанток. Ирма и Флоранс. Делия и Бабз. Элеонора, Уинфред, Тельма.

Наконец я вздыхаю.

— Не знаю, куда она подевалась, но я опоздаю на балет, — громко говорю я, размышляя, посещают ли жительницы Айдахо балетную школу, и подхожу к официанткам. — Вы не могли бы приглядеть за нашими вещами? Похоже, моя тетушка ушла и потерялась.

Я издаю глупый подростковый смешок и развожу руками: мол, что поделаешь?

— Конечно, дорогая. Без проблем.

Я выхожу. Кровь пульсирует у меня под коленками. Вот так и становятся преступниками. Пока мне кажется, что меня видно из закусочной, я иду медленно, а потом мчусь как сумасшедшая.

Мама ждет в заведенной машине. Я запрыгиваю в салон и облегченно вздыхаю. Мама все еще парализована страхом или волнением — не знаю, чем именно. Я касаюсь ее руки, лежащей на ручке настройки, и кажется, что воздух выходит из нее, как из спущенной камеры.

— Чуть не попались, — говорит она.

Мама вытирает верхнюю губу воротником рубашки. Я не знаю, плачет она или смеется. Опускаю окно. Что будет дальше? И с улыбкой поворачиваюсь к ней — только потому, что так ветер не бьет мне в лицо.

61

Джейн

Этой ночью мне снится, что я летаю. Я часто видела этот сон: в детстве, когда вышла замуж за Оливера, перед рождением Ребекки. Сон всегда одинаковый: я бегу что есть мочи, а потом подпрыгиваю, оттолкнувшись ногами, и взлетаю. Чем выше я поднимаюсь, тем страшнее становится. Люди внизу кажутся крошечными, а машины игрушечными, и тут я начинаю терять контроль над собой. Начинаю беспокоиться, как буду приземляться: боюсь, что обязательно столкнусь с деревом, полечу кувырком и посадка окажется не слишком мягкой. И все-таки это удивительный сон. В детстве я мечтала, чтобы он снился мне каждую ночь. Я думала, если часто буду видеть его, то наконец научусь приземляться.

— Привет, — говорит Сэм, когда я просыпаюсь, и это самое прекрасное слово, которое мне доводилось слышать.

Он входит в комнату с плетеным подносом, на котором дыня, хлопья и свежая малина.

— Я не знаю, любишь ли ты кофе.

— Люблю, — отвечаю я. — Со сливками и без сахара.

Он поднимает палец вверх и исчезает, а потом возвращается с исходящей паром чашкой и присаживается на край кровати. Он смотрит, как я пью кофе. Я ожидаю, что буду испытывать неловкость от его взгляда, но ошибаюсь. Если честно, я никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Сегодня мне все нипочем. Я могла бы пешком пройти километров восемьдесят. Или просто следовать за Сэмом по пятам — вот было бы здорово!

— Как спалось?

— Отлично, — отвечаю я. — А тебе?

— Отлично.

Наши взгляды встречаются, и Сэм краснеет.

— Послушай, я кое-что хотел сказать о вчерашней ночи.

— Ты же не станешь извиняться, нет? И говорить, что это была ошибка?

— А ты? — смотрит на меня Сэм.

Я не могу сосредоточиться под его пристальным взглядом, от него у меня дух захватывает.

Эти глаза… Боже мой!

— Я думаю, — нерешительно говорю я, — мне кажется, что я тебя люблю.

Сэм не сводит с меня глаз.

— Я беру выходной.

— Тебе нельзя. Нужно управлять садом.

— Я заметил, что когда ты рядом — целуешься или ругаешься, неважно, — мне на все наплевать.

— Начнутся разговоры. Дойдет до Ребекки.

— Она все равно узнает. Она умная девочка. Кроме того, я заслужил отдых. Для этого у меня и работает Хадли. Зачем брать заместителя, если никогда не покидаешь свой пост? — Он наклоняется и целует меня в лоб. — Я скажу им, что мы возвращаемся в постель.

— Сэм! — восклицаю я, но, к своему удивлению, ничуть не огорчаюсь. Хочу, чтобы весь мир знал, как мне хорошо, как я способна любить!

Я переставляю поднос на пол, беру ягодку и вытягиваюсь на скомканных простынях. Моя ночная рубашка — та шикарная шелковая, что я купила в Северной Дакоте, — вывернута наизнанку.

Раздается стук в дверь. Я встаю с кровати и открываю.

— Сэм, — говорю я, но это Ребекка, и мы в унисон зовем Сэма.

Она застывает в нерешительности, в ту ли комнату постучала. Я тяну за ворот, чтобы прикрыть вырез ночной рубашки, мысленно подивившись точности выражения «схватить за шиворот».

— Сэма нет, — негромко отвечаю я.

Ребекка продолжает осматривать комнату в поисках улик. Наконец наши взгляды встречаются.

— Вообще-то я искала тебя. Хотела спросить Сэма, не знает ли он, где ты. По всей видимости, знает, — медленно говорит она.

— Это не то, о чем ты подумала, — поспешно оправдываюсь я.

— Держу пари, это именно то, о чем я думаю.

Прямо в сердце, но мне становится лучше — разве не этого я ждала?

— Я пришла сообщить тебе, что сегодня мы с Хадли собираемся съездить в город. Хотела спросить, не хочешь ли и ты с нами. — Она вновь смотрит поверх моего плеча. — Но, вероятно, у тебя есть дела поинтереснее.

— Вы не можете ехать в город. Хадли не может. Сэм пошел сказать, что сегодня он здесь главный.

— Скажите пожалуйста! Прямо из уст босса?

— Держи себя в руках! — спокойно предупреждаю я.

— Держать себя в руках? Мне? Кажется, проблема не во мне. Это не я изменяю своему мужу.

Инстинктивно я вскидываю руку для удара. Потом, покачав головой, опускаю ее.

— Мы позже это обсудим.

— Ты просто омерзительна! — кричит Ребекка, бессильно сжимая кулаки. — Поверить не могу, что ты так поступила с папой! Поверить не могу, что ты так поступила со мной! Что бы ты ни думала, он все равно тебя любит. Ты же знаешь, он едет сюда. И что ты намерена делать?

Она разворачивается и убегает по лестнице.

Сэм застает меня у открытой двери.

— Она была здесь, — говорю я. — Ребекка. Теперь она меня ненавидит.

— Она не может тебя ненавидеть. Дай ей время.

Но его слова не могут сдержать моих рыданий. Он обнимает меня, гладит по плечам. Ночью эти руки творили чудеса, но сейчас все изменилось. Между мной и моей дочерью произошел разлад. Этого он исправить не в силах.

В конце концов Сэм оставляет меня одну. Говорит, пойдет убедиться, что Джоли знает, что и чем сегодня опрыскивать. Он целует меня перед уходом и говорит, что я красавица. У двери он оборачивается:

— У тебя рубашка надета наизнанку.

Я бросаюсь к окну, которое выходит в вымощенный кирпичом внутренний дворик перед домом. Если прижаться щекой к подоконнику, лицо не так горит. Я такая эгоистка! «Ладно, Джейн, — успокаиваю я себя. — Побыла счастливой — и хватит. Просто забудь. Придется как-то собирать себя по частям. Когда Сэм вернется, я так ему и скажу. Скажу, что все могло бы сложиться в другое время и в другом месте. Если бы я была лет на десять моложе, если бы он занимался интеллектуальным трудом. А потом пойду искать дочь. Понимаешь, скажу я, ты опять должна меня полюбить. Неужели ты не видишь, от чего я ради тебя отказалась?»

Я рассеянно смотрю, как вверх по холму идет Хадли. На нем синяя фланелевая рубашка, которая тут же напоминает мне об оттенке глаз Сэма. Неожиданно входная дверь Большого дома распахивается и выбегает Ребекка. Она все еще в слезах — я вижу это по тому, как вздрагивают ее плечи. Она подбегает к Хадли и прижимается к нему.

На секунду я вспоминаю, что Хадли и Сэм ровесники.

Хадли оглядывается. Я вижу, что он переводит взгляд на второй этаж, и отступаю от окна. Подглядываю из-за притолоки, как Хадли поцелуями высушивает слезы с лица моей дочери.