Страница 77 из 91
Потренировавшись минут двадцать с ручкой двери собственной спальни, я могу легко беззвучно проникнуть внутрь. Когда я приоткрываю дверь, полоска света из коридора падает на пол комнаты, освещая дорогу к ножкам кровати. От двери мне видны лишь скомканные простыни и одеяла.
Я делаю глубокий вдох и сажусь на край матраса, но слышу лишь дрожь собственного горла.
— Я знаю, что ты не спишь, — говорю я. — Я знаю, ты тоже не можешь заснуть.
«Джейн, ты отсюда не уйдешь, пока не скажешь то, что хотела сказать», — говорю я себе.
— За всю жизнь у меня был только один мужчина — Оливер, — произношу я, снова и снова смакуя эти слова. — Я даже ни с кем больше не целовалась. По-настоящему. За исключением сегодняшнего дня.
Я протягиваю руку — а коснусь ли я чего-нибудь?
— Я не говорю, что случившееся сегодня — твоя ошибка. Здесь нет виноватых. Я просто хочу тебе сказать, что не знаю, насколько я в этом деле хороша.
Почему мне никто не отвечает? А если он об этом вообще не думал?
— Ты спишь? — спрашиваю я, наклоняясь в ночь, а потом что-то смыкается за моей спиной.
Оно окутывает меня настолько плотно, что я начинаю кричать, пока не чувствую прижатую к губам руку, которую тщетно пытаюсь укусить. Меня затягивают на кровать, поворачивают на спину, прижимают за плечи, и все это время я пытаюсь закричать, и вдруг у меня перед глазами проясняется и в нескольких сантиметрах от себя я вижу Сэма.
Он отпускает руки.
— Что ты делаешь? — задыхаясь, спрашиваю я. — Почему ты не в кровати?
— Я был в ванной. Зашел туда по пути в твою спальню.
— Правда?
Я сажусь на край кровати. Наши руки со сплетенными пальцами лежат на моем колене.
— Да, кстати, — продолжает Сэм, — я думаю, ты очень хороша в постели.
Я опускаю глаза.
— И что ты слышал?
— Все. Стоял у двери и слушал. Ты не можешь злиться на меня за то, что я подслушивал, потому что думала, что я лежу в кровати.
Он кивает на клубок одеял и подушек на кровати. Берет мою руку и большим пальцем поглаживает теплую кожу моей ладони.
— А что ты делаешь в моей спальне? — Он наклоняется ближе.
Я откидываюсь на подушки.
— Жду, когда придет чувство вины. Я решила, что если почувствую вину, то смогу себя наказать и мне станет легче. Продолжаю ждать, думаю о тебе, но вины все равно не чувствую. Поэтому начинаю верить, что я в себе обманывалась. А потом мне приходит в голову: если я поступаю так ужасно, то не заслуживаю того, чтобы даже думать о тебе. — Я вздыхаю. — Ты думаешь, я сумасшедшая?
Сэм смеется.
— Хочешь знать, зачем я отправился к тебе в спальню? Поговорить о свадьбе. Клянусь Всевышним! Я хотел, чтобы ты знала, что сводишь меня с ума, потому что я думаю о вещах, о которых думать не должен, ведь я знаю, что у тебя семья и все такое. Но хуже всего: я верю в институт брака. Я не женился, потому что не встретил ту, единственную. Всю жизнь я ждал какого-то знака свыше, какого-то щелчка, понимаешь? А сегодня я лежал здесь, размышлял о том, как ты выглядела в тот день, когда вышла замуж за Оливера Джонса, — и мозаика сложилась. Неужели ты не понимаешь? Он забрал женщину, которая должна была стать моей женой!
— Когда я выходила замуж, тебе было столько лет, сколько сейчас Ребекке. Ты был еще ребенком.
Сэм ложится на свою сторону ко мне лицом. На нем футболка и широкие спортивные трусы в горошек. Он замечает мой взгляд, тянется за одеялом и оборачивает его вокруг бедер.
— Но теперь я уже не ребенок, — говорит он.
Он протягивает руку к моему лицу, проводит пальцем по щеке, по подбородку. Потом берет мою руку и подносит ее к щеке. Проводит ею по колючей щетине, по ямочке на подбородке, по нежной сухой линии губ. И отпускает.
Но я не убираю руку. Я продолжаю прижимать пальцы к его рту, когда он приоткрывает его, чтобы их поцеловать. Я нежно касаюсь век Сэма, чувствую, как подрагивают под ними его глаза. Касаюсь ресниц, переносицы. Я изучаю его, как будто раньше ничего подобного не видела.
Он не шевелится, пока я провожу ладонью по его плечам, рукам, по углублениям, где соединяются мышцы, по впадине на внутренней стороне локтя. Он позволяет мне коснуться сухожилий на его сильных руках, поворачивает ладони вверх, чтобы я нащупала мозоли и порезы. Помогает мне снять через голову футболку. Я бросаю ее на тумбочку.
Если я буду продолжать вот так его исследовать, мне нечего бояться. Если только не перейду на другой уровень, к интимным ласкам, тогда — берегись! Секс никогда не был для меня тайной. Земля не уходила из-под ног, и ангелов я не слышала, никаких звоночков и тому подобных вещей. Я всегда была немного самоуверенна. С моими скелетами в шкафу нельзя ожидать от занятий любовью какого-то волшебства. Как по мне, я поступила смело: вытеснила из памяти ужасные воспоминания. Первый раз был самым трудным, и, преодолев этот барьер с Оливером, я никогда не думала, что вновь столкнусь с подобной проблемой.
Но когда я почувствовала, как Сэм обнимает меня за талию, нежно проводит пальцами по груди… Я чувствую, как его возбужденная плоть прижимается к моему бедру, и начинаю плакать.
— Что? В чем дело? — Сэм прижимает меня к себе. — Я сделал что-то не так?!
— Нет.
Я пытаюсь справиться с истерикой. Я не могу ему рассказать. Я никому этого не рассказывала. Но неожиданно я больше не в силах носить это в себе, как Атлас свою ношу.
— В детстве…
Я слышу, как шепчу ему в кожу. Я говорю каким-то не своим голосом, словно опять, как тогда, в детстве, подслушиваю кого-то другого, но чем дольше я рассказываю, тем больше становлюсь собой.
Сэм отстраняется на расстояние вытянутой руки, и я поражена: он озадаченно смотрит на меня, ожидая, когда я расскажу ему об отце, но когда я прямо смотрю ему в глаза, то чувствую по его взгляду, что ему уже не нужно ничего объяснять.
— Я знаю, — произносит он, удивляясь собственным словам. — Я знаю о твоем отце. Не знаю откуда, но я могу сказать, в чем ты собираешься признаться. — Он тяжело сглатывает.
— Откуда? — беззвучно, одними губами спрашиваю я.
— Я… не знаю, как объяснить, — отвечает Сэм, — просто вижу это в тебе. — Он морщится и вздрагивает, как от удара. — Ты была еще ребенком, — шепчет он.
Он крепко обнимает меня, я отвечаю на его объятия. Он дрожит, обнаружив те частички меня, которых не хватало, обнаружив те части себя, о существовании которых он и не знал. Все это время я рыдаю так, как никогда не рыдала раньше, выплакиваю те слезы, которые не выплакала, когда мне было девять и папа приходил ко мне в спальню, слезы, которые не пролила на его похоронах. Сэм расстегивает мою шелковую ночную сорочку, и она соскальзывает с моих плеч. Он кладет мои руки на выпуклость на своих трусах. Наша кожа переливается в темноте. Сэм запускает руку мне между ног. Я накрываю его руку своей, тороплю его. Не сводя глаз с моего лица, он вводит внутрь меня, влажной и распустившейся, палец. Можно? И нащупывает мою главную точку. Сэм поцелуями осушает мои слезы, а потом целует меня в губы. Я чувствую на его губах соленый привкус — мою боль, мой стыд.
59
Сэм
Она так прекрасна, когда лежит здесь, на моей кровати. И так печальна. Она все время отворачивается, пытаясь спрятать лицо в подушку. Но я не позволяю ей это сделать, не узнав того, что знаю сейчас. Я веду Джейн за собой.
Я закрываю глаза и целую ее шею, грудь, изгиб бедра. Легонько давлю ей между ног, зная, что она это почувствует. Тогда она берет мою руку и направляет внутрь себя. Я не свожу взгляда с ее лица. Спрашиваю ее, не против ли она. Она хватает меня за запястье, и я вхожу так нежно, как только могу. Внутри все горит и пульсирует. Я чувствую, как возбуждаюсь, и трусь о ее ногу. Когда мне кажется, что я перестаю соображать, я отстраняюсь от нее и провожу языком по ее соскам. Ее глаза открыты, но она смотрит куда-то в пустоту. Джейн не издает ни звука. Иногда мне кажется, что она забывает даже дышать.