Страница 36 из 43
Тот пожал плечами.
— Считай, я тебя нежно шлепнул.
Она порылась на подоконнике.
— Вот номер его «трубки». Завтра я ему буду звонить в двенадцать.
— А сегодня?
— Сегодня я уже взяла. Нет повода.
— А если для подруги.
— Нет у меня подруг. Он знает. Только завтра.
Ледогоров подумал.
— Хорошо. Завтра в двенадцать я у тебя. И не стоит его предупреждать. Через пять минут «трубка» будет на прослушивании.
Она обреченно кивнула. Вроде поверила в эту чушь. Афган поднялся.
— Пошли, что ли?
На углу Греческого и 9-ой Советской сломался трамвай. Вынужденные объезжать его автомобили нервно сигналили друг другу.
— Спасибо.
Ледогоров протянул Афгану руку,
— Не за что. Дальше справишься?
— Конечно.
— Пойду. Пива еще море. Да «травы» надо нормальной взять.
— Осторожно, а.
— Разберемся.
— Пока.
Солнце палило нещадно. Часы показывали четверть пятого. Хотелось есть. Ледогоров покопался в карманах. После его демарша в «Пит-стопе» денег хватало только на чебурек. Купив плоский теплый треугольник теста, он откусил безвкусный кусочек и зашагал в сторону отдела, ругая себя, что вместо сдачи дел гоняется за ветряными мельницами. Думалось, что он успеет все подбить до понедельника. Хотелось верить, что Татьяна не сдаст. Он так и не мог разобраться, что было важнее.
Телефон звонил не переставая. Замок заело. Ледогоров крутил в скважине гнущийся ключ и гадал, насколько хватит терпения у неведомого абонента на том конце провода. Хватило надолго.
— Алло?
— Саня, ты?
— Я.
— Не узнаешь?
— Нет.
— Зря. Я уже и так богат. Коля Павловский.
Ледогоров хмыкнул.
— Привет.
Павловский уволился года три назад. Точнее, перевелся в таможню аэропорта. Парнем он был умным и деятельным. Часто заезжал в отдел. Пальцы не гнул. Даже как-то раздобыл для оперов «ксерокс», который, правда плотно обосновался где-то в паспортном столе.
— Здорово. Как сам?
— Хорошо
— Слышал, увольняешься?
— Ты-то откуда…
— Город маленький, а ментовский мир еще меньше. Место нашел?
— Есть несколько предложений.
В кабинете захлопнулась форточка и было невыносимо душно. Трубка телефона елозила у мгновенно вспотевшего уха.
— Не торопись. Я хочу с тобой поговорить. Ты завтра как?
— Нормально.
— Звякни мне с утречка. Пиши телефон.
Ледогоров аккуратно записал номер «мобильного»,
— Ну до завтра.
— Счастливо.
Ледогоров положил трубку, влез на подоконник и открыл форточку. Поток теплого, свежего воздуха приятно обдал лицо. Алые солнечные пятна красиво подсвечивали железо крыш и кроны деревьев. Небо темнело, наливаясь сочной вечерней синевой. Ледогоров подумал, что Павловский тот человек, с которым хотелось бы работать. После Полянского, Челышева, Громова…
— Ты чего?
В дверях стоял Вышегородский.
— Побывав в УСБ, решил поступить как настоящий офицер. Смерть превыше бесчестья.
— Ну тебя. Они уже звонили.
— Извинялись?
— Ага. Спросили, откуда ты такой «борзый» взялся.
— Ты сказал, что я — твой воспитанник?
— Сказал, что ты увольняешься. Они скисли. Может, ты слезешь уже?
— Зачем? Мне тут нравится.
— В общем, я обещал им выписку из приказа о твоем увольнении до конца следующей недели. Чтобы они прекратили проверку по материалу.
— Ясно. В результате своевременного реагирования управления собственной безопасности злодей уволен из органов МВД.
— Ты сам все понимаешь.
Ледогоров снова бросил взгляд в окно. На фоне розовой небесной раны, у самого края последних крыш тянулась цепочка каких-то птиц. Он спрыгнул на пол.
— Артур! Можно, я домой пойду. Что-то нехорошо мне.
Вышегородский пожал плечами.
— Мне главное — чтобы ты дела в нормальном виде передал.
— Я в выходные выйду.
— Ради бога.
Когда Ледогоров запирал кабинет, ало-розовая волна достигла подоконника, играя на нем яркими отблесками. Птицы превратились в размытые точки. Кружилась голова.
Дома никого не оказалось. На столе белела записка. «Саша, я поехала к родителям. Скоро буду. Люблю. Юля.»
Он прошел в комнату. За окном висела вечерняя духота. На тахте валялся Юлькин халат. Он лег и зарылся в него лицом, глубоко вдыхая запах ее тела и прислушиваясь, не скрипнет ли в замке ключ.
Тишина. Даже со двора не доносится ни звука. Хочется спать, но сон не идет. В темноте еле слышно похрустывает на легком ветерке занавеска окна.
— Ты спишь?
— Да.
— Ты какой-то другой стал.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да.
Он молчит, чувствуя как она касается кончиками пальцев его волос.
— Все будет хорошо.
— Да.
— Ладно. Спи.
Ночь.
На работу Ледогоров пришел к одиннадцати. Сходка давно закончилась. Вышегородский кивнул в коридоре, не сказав ни слова. Сквозь немытое стекло кабинетного окна уже настойчиво заглядывало неизменное солнце. Ледогоров врубил чайник, дождался, пока он закипит и замешал растворимого кофе. Отхлебнув пару глотков, разыскал записанный на клочке бумаги телефон.
— Алло. Коля? Это я.
— Здорово, брат. Сможешь ко мне сейчас подлететь?
— Куда.
— В «Пулково», вестимо.
Ледогоров посмотрел на часы. Было двадцать минут двенадцатого. До встречи с Татьяной оставалось сорок минут.
«Хрен с ней, — мелькнула мысль, — пора думать о другом».
— Ну так как?
— Не могу, — неожиданно сказал он и соврал, — в двенадцать к шефу вызывают.
— Святое ,— усмехнулся Павловский. — В последний раз. Тогда завтра подъезжай к одиннадцати. Я дежурю.
— Идет.
— Ну бывай.
Ледогоров пояожил трубку и задумчиво посмотрел на аппарат. Было тихо. Только за стенкой что-то бубнил Сонин. Никто не заглядывал в кабинет. Никто не звонил. Он посмотрел на часы и поднялся. Солнце за окном карабкалось выше и
выше.
— Женя? Ты? Просто голос у тебя какой-то… Так похмелись!
У Татьяны было такое лицо, словно она входила в клетку с тиграми.
— Мне надо как всегда. Конечно есть. В четыре?
Ледогоров замахал руками.
— Раньше! Раньше! Умираешь! — зашептал он.
— А пораньше? Загибаюсь я!
Голос Татьяны вдруг окреп, в нем появились истерические нотки.
— В два? У «Октябрьского»? Где кассы? Буду! Спасибо!
Ледогоров поднял большой палец.
— Ты просто актриса!
Она устало посмотрела на него.
— С бодуна он. Как вы все меня достали! Только, чур, я сначала куплю, а то потом кто его знает, как все будет.
Ледогоров кивнул.
— Нет проблем.
Она поднялась.
— Кому как. Ты здесь торчать собираешься? Так может чего-как? Нет? Тогда погуляй где-нибудь.
Дверь за спиной с треском захлопнулась. На дворе те же мужички снова пили пиво. Сквозь пыльную листву меж краев крыш просвечивала синева. Ледогоров вышел на Греческий, зашел в угловую булочную, где купил себе огромный свежий круассан и, перейдя дорогу, устроился в сквере напротив рынка. Мимо шли люди. Что-то вопили дети. Гонялась за воробьями рыжая кошка. Было хорошо сидеть и есть горячую пышную сдобу. Есть, щуриться на небо, закрывать глаза и не думать о том, как жить дальше, перечеркнув больше десяти лет жизни, о том, как начинать заново в мире, который всегда видел с одной стороны, о том, каким он будет — завтрашний день. Обрывки мыслей болтались в мозгу. Он полудремал, сидя под горячими солнечными лучами. Перед глазами скользили Юлька, отец, Кобалия, Тенгиз, Муратова, Вышегородский, мать и снова Юлька. Время ползло с неумолимой быстротой. Словно легкий разряд кольнул в сердце. Глаза открылись сами собой. Без семи два. Затекшая спина хрустнула от резкого движения. Ледогоров пошел через сквер, старательно обходя копошащихся в земле детей.