Круг

Пирогов вернул ее к неприглядной действительности. Столько сучков и задоринок наросло уже на скрючившемся дереве их школьной жизни, что трудно было проскочить мимо, не зацепившись. Она не пошла искать Холодову, быстро оделась и побежала домой.

Когда Прибаукин, Клубничкина и сама Холодова явились к ней, она передала им сплетни, которые распускает Киссицкая. Ненависть переполняла Олеську.

— Перевернуть бы ее вверх тормашками! Может, утряслось бы все в ее гениальной головке!

— Это можно! — пообещал Венька. Он тоже был ужасно зол на Киссицкую.

Так прекрасно задуманный и разработанный план всеобщего благоденствия неожиданно сорвался из-за Киссицкой. Опять из-за нее! Пора, пора проучить эту умницу, сказать Кисе «брысь»!

— Пора сказать Кисе «брысь»! — произнес Прибаукин вслух.

Но девчонки не обратили внимания на его слова. Они уже обсуждали, как воскресить сорвавшийся план, и Маша уговаривала Олесю успокоиться.

11

Пирогов отыскал Кустова в туалете. Славка сидел на холодном каменном полу, и во рту у него торчала сигарета. Вокруг валялись окурки.

Игорь впервые видел своего друга курящим. И Славкино лицо показалось ему странным, опухшее и тупое лицо, словно он долго плакал, устал и притих.

— Слава! — позвал Пирогов.

Кустов не шелохнулся.

— Славка, ты что? — Игорь тряхнул Кустова за плечи, испугался. — Ты живой?

Кустов, как ватная кукла, подчиняясь рукам Игоря, качнулся, дернулся и принял прежнее положение. Игорь забеспокоился. Послушал сердце — вроде бьется. Поднял за подбородок голову — на него уставились покрасневшие неподвижные глаза. Жутко стало.

С силой выхватил Пирогов изо рта друга сигарету, бросил под ноги и топтал, топтал, пока не превратил в жалкие крошки. Опомнился, кинулся к крану, набрал в ладони воды и, стараясь удержать ее, плеснул в безжизненное лицо. Потом еще и еще раз челноком метался от умывальника к неестественной фигуре на полу, едва удерживая в дрожащих руках воду, прижимая мокрые ладони к Славкиным вискам. Не помогало.

Тогда Игорь схватил под мышки непослушное, отяжелевшее Славкино тело, с трудом оторвал его от пола, поднял, прислонил к стене и задышал в лицо, пытаясь дыханием отогреть, вернуть к жизни. Но и так ничего не получалось.

Поначалу Игорь боялся, что кто-нибудь войдет в туалет и увидит Кустова таким, безумным и ничтожным. Теперь он уже страстно хотел, чтобы хоть кто-то забрел в туалет и помог ему. Но никто не появлялся. Этим туалетом, на первом этаже у раздевалки, пользовались первоклашки, а у них уроки давно кончились.

Игорь опустил Кустова на пол и выскочил в коридор. Вокруг было тихо и пустынно. Во время болезни Виктории Петровны все словно попрятались, замерли. Учителя, он заметил, больше не задерживались, расползались поскорее по домам, а ребята и вовсе не жаждали после занятий оставаться в школе. Не к директору же бежать за подмогой?!

Удрученный всем случившимся, обессилевший от возни со Славиком, Пирогов повернул назад и натолкнулся на ведро у двери. Ведро было грязное. Но теперь ли думать о стерильности?! Игорь несколько раз ополоснул ведро, тщательно протер его под краном руками и наполнил. Поднес к Кустову и резкими движениями стал выплескивать воду в лицо.

Кустов мотнул головой, отряхнулся и с изумлением уставился на Игоря мутными глазами, будто никак не мог освободиться от сна.

— Слава, Славочка, — обрадовался Пирогов и запричитал, как плакальщица на похоронах: — Ну пожалуйста, ну будь другом, ну приди в себя, ну прошу, прошу…

Пусть слабые, но все же признаки жизни появились во взгляде Славы. Игорь похлопал его по щекам, тряхнул легонько, обвил Славкиной рукою свою шею, взвалил на себя бесчувственное тело и поволок на улицу.

Уборщица тетя Таня, как обычно, дремала на своем посту. Ее спокойно можно было вынести вместе со всем школьным имуществом. Сейчас это оказалось как нельзя кстати.

Пирогову повезло. Довольно быстро ему удалось остановить машину, и вскоре они оказались в доме Кустовых.

— Спать хочу, — промычал Славка. — Хочу спать, — и прямо в ботинках повалился на постель.

«Хороший подарочек родителям», — подумал Игорь и представил себе, в какой панике будет изящная, никогда не повышающая голоса, ужасно интеллигентная мама Кустова, когда обнаружит свое дитя в таком состоянии. Он стянул со Славки ботинки, брюки, пиджак, посидел немного рядом и решил ехать домой.

Ездить домой ему теперь приходилось далеко, на другой конец города. Отец согласился на такую отчаянную даль, потому что всю жизнь мечтал о мастерской, вообще об отдельной комнате. А на этой чертовой окраине квартиры строили улучшенной планировки, просторные, с подсобными помещениями. Было куда примостить холсты, кисти, краски и самому спрятаться ото всех.

Дорогой и дома Игорь не переставал думать о Славике. Беспокойство не покидало его. Он хватался то за одно, то за другое, но все валилось из рук. Несколько раз Игорь набирал номер Славкиного телефона, но телефон молчал. Наконец Славина мама подняла трубку, сказала, что сын ее спит. Игорь вроде бы успокоился, но через некоторое время позвонил снова.

— Пойду посмотрю, — пообещала мама Славика, а когда снова взяла трубку, он услышал растерянность в ее голосе:

— Ты знаешь, его нет в комнате. Может, я не заметила, как он вышел за газетами? Прости, кто-то звонит, наверное, он нечаянно захлопнул дверь…

И вдруг ужасный, раздирающий душу стон:

— О, господи, господи! — и страшные, просто нечеловеческие рыдания.

Игорь бросил на рычаг трубку, схватил из ящика тумбочки, где лежали их семейные деньги, десятку и опрометью бросился ловить такси. Он успел раньше «скорой помощи», которую с нетерпением ждали, а она все не приезжала.

Без врачей Славика боялись трогать, и он лежал на полу, нескладный и тощий, с очень бледным, мертвенно-бледным лицом.

…Сквозь дрему Слава слышал, как мама будто ответила кому-то, что он спит. И он понял, что не хочет просыпаться.

«Зачем я живу? Зачем я нужен, если нет настоящего дела и нет любви, которая радует? Зачем…» — эти вопросы преследовали его, не давали спать по ночам и отравляли часы пробуждения, если ему все же удавалось задремать.

Теперь его затягивало в сон, как в болотную трясину. Наконец он все же заставил себя приподняться и ощутил полную апатию и беспомощность. Никогда прежде не испытывал он такого странного состояния безразличия, отупения, душевного паралича. И странно, он видел себя как будто со стороны, маленьким и трусливым, маменькиным сынком, которого вечно гладили по головке, хвалили и извинялись, когда беспокоили просьбами. Он ничего не умеет, ничего толком не знает, он беззащитен и не приспособлен к этой жизни. А другой нет… Другой нет… Так зачем же он живет?.. Зачем?..

Ноги его не слушались. Он едва доплелся до окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Внизу торопились куда-то люди. Много людей. «Все куда-то спешат, — подумал Славик, — у всех дела. Всех ждут. Все кому-то нужны…» Мысли путались. Голова кружилась. Ужасно хотелось заснуть…

Его принесли на руках. К счастью, Славик не разбился насмерть. Кустовы жили на втором этаже, и, падая из окна, он приземлился на здоровенную собаку-водолаза, которая шла мимо со своим хозяином. Великий господин Случай!

Врачи, появившиеся наконец, определили, что переломов у него нет, а ушибы не так уж опасны. Собака пострадала больше…

Но никто, кроме Игоря, не догадывался, как страшны его душевные травмы. Игорь видел, что Славкиной маме кажется: как только вернется с работы ее муж, отец двух ее мальчиков, все обойдется, сразу наладится… Что же, блажен, кто верует…

12

Школа занимала все время Виктории Петровны. В чужих детей (своих у нее не было) она вкладывала немалые силы и делала это беззаветно. Без колебаний готова была она приносить себя в жертву ради общей пользы. Но последнее время в ее жертвенности, казалось, никто не нуждался, и, не признаваясь себе в этом, Виктория Петровна потерялась.