Круг

Не затем высокаВоля правды у нас,В соболях-рысаках,Чтоб катались, глумясь.Не затем у врагаКровь лилась по дешевке,Чтоб несли жемчугаРуки каждой торговки…

— А где ты взял Хлебникова? — некстати спросила Оля.

— Дубинина давала, ей какой-то поэт принес… — сказал и спохватился, попытался отвлечь Кисю от сказанного, но уже не получилось. Она надулась, замолчала. У дома, вместо прощального приветствия, она заявила:

— Вот что, дорогой мой князь Игорь, или я, или Дубинина. Понял? — Слезы были наготове.

— Хорошо, Кися, — согласился Игорь, — Я подумаю. — Лицо его стало суровым, чужим, как тогда на вечере.

У Оли перехватило дыхание. Все испортила. Испортила! Опрометью бросилась она в подъезд. Прижавшись к стене, приходила в себя, надеясь, что Игорь войдет следом. Но Игорь не шел. Она выбежала на улицу, плохо соображая, что делает. Игоря там не было. Навернулись злые, непрощающие слезы.

Впервые в жизни она не могла сразу получить то, что хотела.

8

Олеся Дубинина, как могло показаться на вечере, не была человеком злым, тем более мстительным. Но Киссицкая, который уж год, раздражала ее своим высокомерием, категоричностью, шумным поведением. Олесе казалось, что Киссицкая нарочно создает видимость бурной деятельности, чтобы покрасоваться, оказаться в центре внимания. Олеся презрительно называла Киссицкую «деятельницей» и подчеркнуто сторонилась ее.

Не могла простить Олеся и давней обиды. Киссицкая со своей предводительницей Мухой устроили ей однажды судилище на совете пионерской дружины. Как они унижали ее! За что? Не пришла собирать макулатуру и схватила двойки. Так макулатура сгнила потом на школьном дворе, а двойки она исправила. Не поинтересовались «деятельницы», почему у нее двойки? Почему она не таскала бумагу? А от них с мамой уезжал отец, и маме было очень плохо. Но разве Киссицкую могла взволновать чья-то судьба?..

Все видели, что Киссицкая Оля и Оля Дубинина питают недобрые чувства друг к другу. Но кто мог предположить, чем это обернется?..

Да и не до того было ребятам. Почти всякий день выясняли они отношения с завучем, с учителями, с классной, бунтовали, качали права, обдумывали дальнейшую тактику сражения. Это сделалось главным, выматывало, держало в напряжении. Беспокойная жизнь, когда нервы на пределе, обостряла давнюю неприязнь двух девчонок, сталкивала их, поводы находились.

К праздникам, как всегда, принимали в пионеры и в комсомол. И теперь комитет комсомола распорядился, чтобы в классе, где учились Киссицкая и Дубинина, дали рекомендации троим. Не двоим, не одному, а именно троим, сообразуясь с указанием райкома, который, считалось, лучше знает, скольких ребят в их школе можно принять в организацию.

Комсоргу Валерику Попову, человеку вялому и несамостоятельному, никак не удавалось собрать не только всех комсомольцев, но даже бюро. И обсуждение кандидатов помимо его воли возникло стихийно, на перемене.

— Попик, — дождавшись, когда в кучу сойдется побольше ребят, позвала Валерика Дубинина. — Попик, я все хочу у тебя спросить, почему это вы не приобщаете Машу Клубничкину? Она вроде вполне политически грамотная и патриотически настроенная… О себе, как видишь, Я не пекусь, подружкиной судьбой интересуюсь…

Молчаливая Оля Дубинина с речами не выступала, но если начинала говорить, то сразу же, как только произносила первую фразу, слушатели, и именно те, что ей были нужны, оказывались рядом.

— Да я… я… — растерявшись от неожиданности, мямлил Попов, поглядывая на Пирогова, Кустова, Киссицкую и Холодову. От них зависело все, и Валерик хотел понять их отношение к происходящему, — Лично я не против. Маша мне нравится… — сказал и осекся, смутился, покраснел, стушевался больше прежнего. Вокруг все ехидно заулыбались.

— Достойный аргумент! — съязвила Холодова, и ее глаза, не знающие улыбки, приняли знакомое ироничное выражение. — Если ты «за», то помог бы нравящейся тебе Маше исправить двойки. Как ты, Мария, насчет улучшения показателей? — Вопрос, обращенный к Клубничкиной, прозвучал примирительно, и все поняли, что Холодова возражать не станет.

— Дружбаны, что тут происходит? — шумно ворвался в образовавшийся кружок Вениамин Прибаукин. — Обсуждаются показатели Клубничкиной? На мой взгляд, они у нее вполне подходящие! Улучшать не надо!

— Что ты паясничаешь! — раздраженно оборвала его Киссицкая. — Идет серьезный разговор. Мог бы он идти и не на перемене, — она неприязненно посмотрела на Попова, — тогда бы те, кому не положено, не совали нос не в свои дела. Комсомол, между прочим, не кружок для начинающих клоунов, а Коммунистический Союз Молодежи.

— Ну, мне-то, если ты меня имеешь в виду, — оборвал Киссицкую Вениамин, — сто лет твой комсомол не нужен. А вот, если по тебе судить, драгоценная ты наша Цица, то принимают в комсомол начинающих демагогов. Чем тебя не устраивает Дубинина или Клубничкина, чем? Власть свою показываешь? Принципы у тебя! А в чем принцип-то?

— Учатся Дубинина и Клубничкина кое-как, хуже, чем могли бы, — откровенно высокомерно стала перечислять свои претензии Киссицкая. — Обещали сводить всех в театр, не получилось.

Маша Клубничкина вскипела от возмущения, тряхнула бронзовой гривой, приготовилась к бою. Но Олеська легким прикосновением руки остановила ее.

— Я не закончила свою мысль, — медленно и очень спокойно проговорила она. — Наш класс, руководимый Коммунистическим Союзом Молодежи, давно уже ни на какие совместные действия, кроме выяснения отношений с учителями, не способен. Мы достали билеты в театр, ждали вас, никто не пришел. У кого же не получилось? И потом, нам, таким-сяким, с кого пример брать? У вас даже бюро вовремя провести не получается… — И она скользнула колючим взглядом мимо Киссицкой к Попову.

— Да, у нас с этим туго, справедливая критика, — забеспокоился, невольно подыгрывая Дубининой, простодушный Попов. Он вечно перед всеми оправдывался, чувствуя, что не справляется с обязанностями комсорга. — Но ничего же нет страшного в том, что мы советуемся с народом? Правда?

Все захохотали, а Дубинина тут же воспользовалась ситуацией:

— Ах, с народом? Это хорошо! Это демократично! Вот ты меня как представителя народных масс и просвети. Маша в Академию наук баллотируется или в молодежную организацию хочет вступить, которая, кстати, призвана воспитывать? Комсомолу люди нужны или отметки? А тех, у кого отметки похуже, их куда, за борт?

— И за борт ее бросает… — дурачась, в полный голос запел Прибаукин. — Стенька Разин… Пирогов… — И, покровительственно похлопывая по плечу Пирогова, спросил озабоченно:

— А кто княжна-то, князь Игорь, вот в чем еще вопрос?..

Пирогов понял, что на сей раз ему не отмолчаться. Правила игры требовали пошутить:

— Господа! — Он сделал шикарный мушкетерский реверанс. — Не будем ссориться, господа. Хорошие люди нужны всем. И комсомолу тоже. Должен вам совершенно конфиденциально сообщить: нынче дефицит… на хороших людей, — И он долго продолжал раскланиваться и расшаркиваться, возможно, затем, чтобы не встречаться глазами ни с Дубининой, ни с Киссицкой.

Дубинина немедленно согласилась с ним:

— Игорек прав. На хороших людей дефицит. Слишком много развелось болтунов и демагогов, — Она неторопливо перекинула свои золотистые волосы на плечо, скрутила их жгутом. По плечу поползла золотая змейка. И вдруг — о чудо! — на глазах у всех рассыпалась, обернулась искрящимся золотым дождем.

Мальчишки завороженно смотрели на Дубинину. Киссицкая сразу заметила, что и Пирогов, ее Пирогов, тоже не спускает с Олеськи восторженных глаз. Она почувствовала, что у Игоря к Дубининой возникает нечто такое, что ей не преодолеть, не переменить… И она уже плохо владела собою. А Прибаукин, демон человеческих отношений, раздувал пламя, нарочно распаляя страсти.

— Кстати, — тараща глаза и изображая удивление, осведомился он, — не вступая в комсомол, хорошим человеком не станешь, что ли? А я, непросвещенный, собирался. Вот дурень!..