Страница 27 из 69
Наверняка поводы для страданий у несчастного привидения были серьезнее. Духу Рубакина не давали покоя собственные грехи. Такие подозрения у Маргариты зародились давно, а окончательно окрепли в тот момент, когда в отделе рукописей ей случайно попался забытый миром документ – преинтересное письмо из архива Рубакина. Из текста письма однозначно следовало, что классик российской библиографии был тесно связан с революционными террористами и даже на собственные средства на паях с Максимом Горьким профинансировал убийство Плеве. А ведь поверхностно производил впечатление такого милого и интеллигентного человека!
Что ж, будешь тут выть по подвалам бесплотным духом, когда посмотришь воочию, к чему привели собственные революционные эксперименты…
Наказания без вины не бывает. И похоже, высшие силы решили держать российских библиотекарей поближе к черте бедности, чтобы им больше никогда не пришло в голову на собственные средства заказывать убийцам министров внутренних дел!
Но Маргоша пришла вовсе не для того, чтобы осыпать дух старика Рубакина жестокими упреками. Ею двигали практические интересы…
ГЛАВА 15
Дойдя до замурованной части коридора и очутившись в кромешной тьме (лампочки здесь давным-давно перегорели, и за полной ненадобностью их никто не менял), Маргарита обнаружила, что прекрасно видит в темноте. Наверное, так видят кошки или дикие лисы, не нуждающиеся в ярком свете, чтобы с пользой и интересом проводить темное время суток. Но обдумывать неожиданно открывшееся у нее свойство «ночного видения» Маргоше было некогда. Она тихонечко, словно в дверь чужой квартиры, постучала в грубую кирпичную кладку и спросила:
– Николай Александрович, можно вас на минуту? Я знаю, вы здесь, так извольте показаться.
В том, что дух Рубакина где-то рядом, она была уверена, хотя прежде с ним никогда не встречалась. Но сейчас Маргарита каким-то шестым чувством ощущала присутствие паранормальной субстанции в относительной близости от места, где находилась.
Ее призыв был услышан. Сквозь кирпичную кладку просочилось некое облачко, принявшее форму немолодого мужчины в толстовке, с сутулой спиной и бородкой клинышком. Он не стоял на полу, а свободно парил в воздухе и потому казался выше ростом, чем был при жизни. Впрочем, по молодости лет Маргарита не совпала во времени со знатным библиографом (когда он скончался, она еще даже не родилась), поэтому лично с ним знакома не была и знала его лишь по фотографиям из библиографических пособий. В таких обстоятельствах всякие выводы о росте Рубакина при жизни и прочих его характеристиках неизбежно страдали бы неточностью.
– Здравствуйте, Николай Александрович! Простите, что беспокою вас в неурочное время, но у меня важное дело.
– О, не церемоньтесь, коллега! Я сейчас как раз совершенно свободен и весь в вашем распоряжении. Какое же дело привело столь очаровательную даму к старому, всеми забытому зануде?
– Я работаю в отделе библиографии…
– Знаю-знаю, мадам, я туда к вам грешным делом заглядывал – профессиональный интерес, знаете ли. Присмотрелся к тем, кто там служит в нынешние времена. Приятно, что такая отрасль деятельности, как профессиональная библиография, все еще существует. Но эти ваши адские агрегаты, как их там – компутьеры, кажется, – это, признаюсь, выше моего понимания. Картотек вы теперь почти не ведете, а ведь в нашем деле как ни в каком другом важны традиции…
– Николай Александрович, я к вам как раз с просьбой. Не могли бы вы мне помочь с отбором материала и составлением картотеки, хотя бы в традиционной форме… А в компьютер материал я сама потом введу. Я сейчас как раз в силу обстоятельств осваиваю новый для себя вид деятельности и не могу разрываться между работой и этим… хм, этим делом.
– Ах, мадам, должен вас предупредить: то, что вы называете новым видом деятельности, занятие очень опасное, я бы даже сказал – обоюдоострое. Одно неосторожное движение души – и вы причините большой вред либо себе, либо окружающему миру.
– Вот поэтому мне как раз и необходимо сосредоточиться на магических вопросах. А работа над библиографическим указателем, посвященным столетию парламентаризма в России, забирает очень много времени и сил. Не расцените мои слова за дерзость, но я прошу вас подключиться к этой работе. Мне надо сделать персоналии некоторых известных парламентариев того времени, то есть библиографию и небольшой очерк о каждом. Муромцева, председателя Первой думы, я почти завершила, остались Милюков, Гучков, Родзянко…
– Дорогая моя, это вы мне предлагаете работать ради прославления кадетов и октябристов?
– Николай Александрович, я понимаю, вы при жизни были эсером и стояли на иной платформе, как тогда говорили, но ведь политические распри столетней давности можно было бы и забыть!
– Как забыть? Как можно забыть кадетов? Они погубили Россию! – патетически воскликнул дух Рубакина и взмыл под потолок, продолжая бубнить что-то на тему «безответственной парламентской говорильни».
– Эсеры тоже приложили руку к гибели старой России, – заметила Маргарита. – Но теперь уж, простите великодушно, история вас всех рассудит. Помогите мне, Николай Александрович, вы ведь хорошо знакомы с литературой соответствующего периода, да и самих этих людей при жизни встречали…
Маргарита знала, о чем говорит: Рубакин был не просто знатоком подобной литературы, он даже собрал неплохую подборку книг о думских деятелях в собственной библиотеке. Выписывая литературу по теме из отдела хранения, Маргоша порой натыкалась на книги, украшенные экслибрисом Рубакина. Вот только на прошлой неделе она держала в руках прелюбопытный альбом с портретами депутатов Первой думы, снабженный наклейкой «Н.А. Рубакин. Ex libris». Старый инвентарный номер 60686-48 подсказывал, что книга из рубакинской библиотеки поступила в фонд главного книгохранилища в том самом 1948 году, когда и прах ее владельца был после всех мытарств предан земле.
И портреты первых депутатов России, и подписи под ними были занятными. «Выходец из крестьян Вологодской губернии. Неграмотный, но очень толковый и любознательный» – гласила подпись под фотографией одного из народных избранников, угрюмого чернобородого мужика совершенно разбойничьего вида.
Кстати, экслибрис хозяина книги сам по себе задерживал внимание. Стилистика этого мрачного черно-белого изображения с непонятными деталями наводила на мысль, что его обладатель знаком с масонской символикой, а может быть, и каббалой балуется… Для простого книжного экслибриса здесь было слишком много всего: страшный длинный темный коридор (стены которого, если внимательно приглядеться, состояли из сплошных рядов книжных полок, а полы представляли чередование черных и белых квадратов, и при этом никаких источников света в помещении не наблюдалось) выводил, с некоторым нарушением перспективы, к узкой готической арке, у подножия которой в позе распятого Христа застыл крошечный человечек, а еще дальше, за тонкой линией, видимо, символизирующей горизонт, всходило солнце с восемью лучами, причем два верхних были много длиннее остальных и торчали как усики у жука. На переднем плане композиции изображалась лежащая, словно Евангелие на аналое, огромная распахнутая книга, на страницах которой кривыми буквами без всяких знаков препинания было начертано: «Да здравствует КНИГА – могущественное орудие борьбы за истину и справедливость».
Маргарита сразу же задумалась о внутреннем мире человека, которому могло прийти в голову «метить» тома собственной библиотеки такой неприятной картинкой…
Но сейчас было не до долгих выяснений.
– Вы ведь знали тех людей, о которых мне надо писать? – снова настойчиво спросила она воспаривший дух Рубакина. Николай Александрович не стал отпираться.
– Павлушку Милюкова? Толстяка Родзянко? Еще бы! – Призрак спустился вниз и снова завис над полом. – Вот уж только никогда не думал, что придется поработать над их персоналиями… Тоже мне – персоны! Но, деточка, должен вас уведомить: увы, я не владею новыми правилами библиографического описания. И не желаю унижать себя выполнением подобных предписаний, заводящих библиографическую мысль в тупик. Ваш последний ГОСТ по описанию книг – это что-то чудовищное!