Страница 28 из 70
Они пошли сразу в главную башню, сложенную из серых камней, лишь самый верхний этаж да крыша были из дерева. Пахнуло холодом… это потому что пасмурный день, было бы солнце, можно б сказать — в башне тевтонцев царила приятная прохлада. Наверх — и, кстати, вниз тоже — вела узкая винтовая лестница, по ней и пошли, минуя сумрачно-угрюмые залы с узенькими бойницами-окнами. Чем выше поднимались, тем почему-то становилось радостнее и веселей, может быть, потому что наверху было куда больше света.
— Пришли! — сделав повелительный знак — мол, ждите — кнехт полез дальше, однако заглянул в следующую, деревянную, залу не полностью, высунулся лишь наполовину Что-то спросил… спустился:
— Поднимайтесь. Вас ждут.
Миша с Олексой переглянулись и молча полезли дальше.
Лестница была отгорожена от жилого помещения дощатой перегородкой с резной — очень красивой — дверью, запиравшейся — видно было по петлям — на навесной замок… а ведущий вниз люк — на кованный из железа засов. Без воли хозяев не заберешься, не впрыгнешь — если только долбить перекрытия.
Ратников вежливо постучал в дверь:
— Можно?
— Входите, да, — негромко отозвались по-русски.
Миша вошел, ощущая, как напряженно дышит в затылок Олекса:
— Да поможет тебе Бог, господине!
Герр Якоб, Якоб Штраузе, оказался очень красивым и приятным с виду мужчиной лет где-то около сорока, чуть седоватый, чисто выбритый и с аккуратно подстриженными волосами, он чем-то напоминал знаменитого итальянского актера, любимца женщин Микеле Плачидо. Баллеймейстер — магистр владения, имения, замка. Титул, определяющий власть. Как и лицо, взгляд твердый, но без жестокости, и губы… тонкие, упрямо сжатые губы.
— Садитесь, — герр Якоб кивнул на лавку рядом со входом, сам же он сидел в высоком резном кресле за крепко сбитым столом с большим бронзовым шандалом, в котором, несмотря на день, ярко горели свечи. С плеч немца ниспадала белая мантия с черным крестом на плече, на груди же имелся еще один крест — в виде красных перекрещенных мечей — герб меченосцев, монашеско-рыцарского ордена, лет пять назад, после разгрома, учиненного литовцами у Сауле, слившегося, по указанию папы Григория Девятого и гроссмейстера Германа фон Зальца, с тевтонским, и ныне называемый «Отделение ордена Святой Марии Тевтонской в Ливонии».
— Мы — бедные торговцы, и просим вашего разрешения уехать с караваном дерптских купцов, — осматриваясь, быстро произнес Ратников. — Тимофей Овчина, староста…
— Да, его люди о вас докладывали, — сухо улыбнулся герр Якоб.
Краем глаза Михаил вдруг увидел, как тихонечко, безо всякого скрипа, приоткрылась еще одна дверь, в углу, ведущая в прилегающее помещение, быть может, спальню… Кто-то смотрел оттуда. И слушал. Внимательно так, можно даже сказать — напряженно.
— Кто вам посоветовал плыть с дерптскими купцами?
— Староста и посоветовал. И мы уже договорились с лоцманами.
— Я знаю.
И это знает! Чего ж тогда слушает, не отпускает? Власть свою показывает? Силу? И кто там, за дверью?
Не нравилось все это Мише, и тем не менее нужно было что-то говорить, иначе зачем же пришли? И нужно было что-то делать, Ратников почему-то чувствовал, что чемодан именно здесь, скорее всего — даже в соседнем помещении. Спальне? А вот и посмотреть!
Замолк… обернулся к Олексе, шепнул:
— Дверь!
— Я понял…
— На раз-два…
— Расскажите мне о Торопце? — неожиданно попросил немец.
— О Торопце? Раз-два…
Они не успели. Резко распахнулась дверь, и в келью ворвались вооруженные мечами и короткими копьями кнехты, много, человек десять — особо не рыпнешься, чай, не рембы!
Окружив лжеторговцев плотным кольцом, стражники вопросительно посмотрели на своего господина.
— Вы никогда не были в Торопце, — выходя из-за стола, усмехнулся герр Якоб. — И на торговцев вы не похожи.
— Я поняла это сразу! — раздался вдруг женский насмешливый голос, странно знакомый, с таким, легким акцентом.
Ратников обернулся. Черт! Вот это сука! Так вот кто там прятался вместе с кнехтами… Анне-Лиизе!!! Любовница — теперь уж ясно было — вот этого самого герра Якоба Штраузе. А эта келья — ловушка! Хорошо подстроенная ловушка.
— Здрава будь, Аннушка, — миролюбиво поздоровался Михаил. — Чего нас тут хватают-то?
Женщина повела плечом:
— Просто хотим знать, кто же вы все-таки такие?
Ратников ткнул локтем Олексу:
— Эх, не зря мы все сделали. Так и сделаем, как решили.
— Что это вы хотите сделать?
— Ну конечно, никакие мы не купцы, — Ратников горделиво приосанился. — И прошу обращаться с нами сообразно нашему положению, не такому уж и низкому. Мы — верные люди князя…
Оглянувшись, молодой человек внезапно умолк и презрительно скривился:
— Сколько здесь любопытных!
— Связать их! И выйдите! — герр Якоб махнул рукой, и кнехты, беспрекословно нырнув в люк, загрохотали по лестнице.
— Ну вот, сразу и связать! — Ратников пошевелил связанными за спиною руками и перешел на вполне сносный немецкий, точнее, на тот диалект, принятый здесь, в Прибалтике, которому научился еще в прошлом, сорок втором году, когда исполнял на орденских землях обязанности, сходные с обязанностями герра Якоба Штраузе. — Вам что, недостаточно нашего слова?
— Но, черт побери, кто вы?! — удивленно воскликнул немец. — Кто ваш сюзерен?
— Я?! — Михаил гордо сверкнул глазами… и замялся, переведя взгляд на женщину.
— Анне-Лиизе, подожди в спальне.
Ну, понятно — любовница.
Дождавшись, когда хлопнула дверь, Ратников улыбнулся:
— Я — граф Арнольд фон Шварценеггер, а это мой верный вассал, барон Макс фон Штирлиц.
— Так вы… — понимающая улыбка вдруг тронула тонкие губы немца. — Так ваш сюзерен…
— Да! Наш сюзерен — император Фридрих Штауфен!
— Император Фридрих, — потемнев лицом, эхом повторил герр Штраузе. — Я мог предполагать… и даже об этом думал. Император — враг папы… Заключить союз с русскими… с кем-нибудь из их князей… Почему бы и нет? А почему… Почему вы об этом так спокойно со мной говорите, любезные господа?
Миша улыбнулся еще шире, насколько было вообще возможно:
— А потому, любезнейший господин Штраузе, что мы хотим и вас приобщить к нашему делу. Что же вы думаете, мы просто так сюда явились? В ловушку? Ну да, как же… Думаете, не сообразили, зачем нас так подробно выспрашивала о Торопце ваша, гм-гм…
— Это моя крестница! — поспешно сообщил герр Якоб. — Навещает меня время от времени, исповедуется… заблудшая овечка… Анна-Лиза! Ну, отойди же, наконец, от двери! Здесь совсем не то, что тебе нужно бы знать… Так, значит — император Фридрих?!
— Да! И мы предлагаем тебе, о, достойнейший клирик…
— Подождите, подождите, — тевтонец в волнении заходил по келье. — Вы же сами понимаете — я должен подумать. Нельзя же принять столь важное решение вот так, сразу… И вообще… извините меня, благородные господа за мой, могущий показаться бестактным вопрос — а почему я должен вам верить?
— Резонно, — усмехнулся Миша. — Ну, вы развяжете наконец руки? А то затекли… И я вам докажу… У нас конечно же имеется грамота. Естественно, не при себе… Надеюсь, вам знакома большая императорская печать?
В эти времена еще не обращались конкретно на «вы» — не было принято, — но «ты», произнесенное сейчас Ратниковым — и, кстати, герром Штраузе — во всем контексте звучало именно как «вы».
— Уверяю вас, господа, у нас найдутся знатоки печатей… Сейчас я позову кнехтов — они пойдут с вами. Прошу меня понять, господа… Да, я еще не осмотрел ваши вещи.
Олекса ударил его парабеллумом, едва только любопытный немец вытащил пистолет из котомки. Просто выхватил из рук и ударил. Все произошло настолько быстро, почти мгновенно, что Миша сразу и отреагировать не сумел, а потом уж было поздно. Некогда было даже посмотреть, что там, с завалившимся под стол герром Штраузе? Оглушен или уже мертвяк? Впрочем, пусть Олекса и выясняет…