Водоворот

Полицейский с рацией выключил микрофон и указал на них. Двое других двинулись в их направлении, держа руку на кобуре. Зеваки, привлеченные воем сирены и мигалкой, быстро рассеялись — любопытство уступило место разумному желанию не оказаться вовлеченным в происходящее.

Старший из двух полицейских, седовласый человек с хмурым лицом, нетерпеливо постучал в окно Иэна.

Иэн опустил стекло, напоминая себе, что нужно стараться быть вежливым, как бы юаровец ни провоцировал его. Лежащая у них в багажнике кассета была слишком ценным грузом, чтобы лишиться ее из-за глупой перебранки с полицией.

— Слушаю вас!

— Вы Шерфилд? — Резкий, отрывистый выговор полицейского выдавал в нем африканера.

Иэн осторожно кивнул.

Тонкие губы полицейского растянулись в фальшивой улыбке.

— Прошу всех немедленно выйти из машины. — Судя по его тону, он сильно рассчитывал на то, что они откажутся.

Проклятье! Еще один полицейский в ЮАР жаждет журналистской крови. Иэн заметил, как вопросительно поднялись брови Ноулза, и пожал плечами. Разве у них есть выбор?

Иэн распахнул дверцу и неуклюже вылез из машины. Ноулз и Сибена последовали его примеру. Пот ручьями струился по испуганному лицу чернокожего водителя.

Иэн сложил руки на груди, делая вид, будто происходящее его совершенно не волнует.

— А в чем, собственно, дело?

Улыбочка африканера стала еще противнее.

— Вас и вашего коллегу, — он с особым презрением произнес это слово, — видели снимающими одну небольшую демонстрацию в Витватерсрандском университете. Это серьезное нарушение наших законов.

Черт! Должно быть, их засек кто-то из подразделения по борьбе с беспорядками. Или кто-то выдал. Может, домовладелец, которого они подкупили…

Иэн покачал головой.

— Боюсь, у вас неточная информация. Мы снимали виды вашего города. Ничего политически острого или запрещенного. Ничего, что могло бы вас заинтересовать.

— Надеюсь, в таком случае вы не будете возражать, если мы взглянем на них?

Иэн сдержал улыбку и изо всех сил постарался напустить на себя огорченный вид.

— Если вы настаиваете. Но я буду жаловаться на этот произвол в высшие правительственные инстанции. — Он обратился к Ноулзу: — Пожалуйста, дай этим господам кассету из камеры, Сэм.

Коротышка-оператор сделал кислое лицо, вынимая кассету и с явной неохотой протягивая ее полицейскому. Он уже собрался захлопнуть багажник, где лежала камера, как вдруг…

— Стойте!

Ноулз так и замер; его спина заметно напряглась.

Африканер оттолкнул его плечом и сам склонился над багажником. Порывшись в груде различных приспособлений, он что-то удовлетворенно промычал, обнаружив футляр с немаркированными кассетами.

— А это что, господин Шерфилд?

Иэн постарался, чтобы голос его звучал ровно.

— Чистые кассеты.

— Ясно. — Полицейский медленно кивнул, холодно глядя на него. — Боюсь, нам придется их тоже забрать. Если они действительно чистые, мы вам их вернем.

Черт бы тебя побрал! Еще один репортаж и несколько часов напряженной работы коту под хвост. Стараясь не обращать внимания на отпускаемые Ноулзом проклятья, он твердым голосом произнес:

— Я требую, чтобы мне дали квитанцию на незаконно конфискованное у меня имущество.

— Конечно. — Казалось, это позабавило африканера. Он кивнул напарнику, который был гораздо моложе его и старался держаться так, словно он вообще здесь ни при чем. — Этот парень будет просто счастлив написать любую бумажку, какую вы только пожелаете. Правда, Харрис? — В каждом его слове слышалась издевка.

Иэн с интересом посмотрел на молодого полисмена. Что же такого он сделал, чтобы заслужить подобную ненависть со стороны старшего коллеги? А может, у него просто фамилия подкачала? Некоторые буры даже не стараются скрыть свою закоренелую и чаще всего бессознательную неприязнь к потомкам английских колонистов. В таких случаях англичане обычно отвечают взаимностью.

Ни слова не говоря, старший полицейский повернулся на каблуках и пошел к ожидавшей его полицейской машине, держа футляр с видеокассетами на вытянутых руках, словно они были заразными.

— Мистер Шерфилд? — Молодой полицейский говорил извиняющимся тоном.

Иэн пристально посмотрел на него.

— Слушаю вас.

Парень вынул листок бумаги.

— Вот ваша квитанция.

Иэн взял ее и сунул в карман рубашки. Просто восхитительно! Вместо репортажа, который бы обличил в глазах всего мира репрессии форстеровского режима, он получил подпись младшего полицейского на ничего не значащей бумажке.

Полицейский прочистил горло и, придвинувшись ближе, чтобы не услышали его сослуживцы, приглушенным голосом произнес:

— Мне действительно очень жаль, мистер Шерфилд! Не все из нас одобряют то, что происходит в стране. Но что мы можем сделать? Мы обязаны соблюдать закон.

Иэн подавил желание посочувствовать этому человеку. Частные извинения не могут загладить безобразные, нетерпимые поступки.

— Полагаю, что то же самое нередко говорят русские милиционеры. И если уж на то пошло, такие же извинения, наверно, приносили людям и в фашистской Германии.

Полицейский покраснел и пошел прочь — на его лице застыло удрученное выражение. Те же чувства испытывал сейчас и Иэн.

Хлопнули дверцы, и полицейская машина отъехала от тротуара, плавно влившись в поток машин. Никто из сидящих в ней не оглянулся.

Ноулз с ненавистью посмотрел вслед удаляющимся полицейским.

— Черт вас побери, полицейские ублюдки!

Сибена стоял молча, тупо глядя себе под ноги. Иэн захлопнул багажник и открыл заднюю дверцу.

— Поехали, ребята. Что толку стоять здесь и переживать? — Он постарался смягчить гнев, который явственно слышался в его голосе. — Не первую пленку небось теряем.

Ноулз взглянул на него.

— Это точно. — Он опустил подбородок и принял упрямый вид.

— Забавно, не правда ли? Я хочу сказать, откуда это полицейские всегда точно знают, где мы были и что делали? Как будто они не спускают с нас глаз.

— И как же, ты думаешь, они это делают? — Иэн потряс головой, не очень понимая, что оператор имеет в виду. Он ни разу не заметил, чтобы за ними следовал полицейский автомобиль. И тут он поймал упорный, немигающий взгляд Ноулза и проследил за ним. Оператор, не отрываясь, смотрел на сгорбленную спину и опущенную голову Мэтью Сибены.

Спартанский вкус Карла Форстера еще не нашел своего отражения в обстановке кабинета президента ЮАР. Сосредоточив в своих руках всю власть, он был слишком занят внутренними и международными делами, чтобы позаботиться о перемене интерьера.

И слава Богу, подумал Эрик Мюллер, в кои-то веки сидя в удобном, мягком кресле лицом к простому дубовому столу президента. Может, покойный Фредерик Хейманс и был мягкотелым идиотом, но во вкусе ему явно не откажешь.

Форстер что-то проворчал себе под нос и нацарапал свою подпись под последним из документов. Судя по черному цвету папки, в которой лежал документ, это был смертный приговор.

— Значит, еще один ублюдок из АНК получит свое. Отлично. — На лице Форстера появилось некое подобие улыбки, которая тут же исчезла. — Это все, Эрик?

— Не совсем, господин президент. Еще один вопрос.

— Что там такое? — Ледяные глаза Форстера взглянули на часы, стоящие на столе, потом снова обратились на Мюллера. — Через несколько минут генерал де Вет будет докладывать мне об обстановке на фронтах.

Мюллер стиснул зубы. Верховный главнокомандующий тратил все больше своего драгоценного времени, пытаясь сдвинуть с мертвой точки буксующую намибийскую кампанию. И пока Форстер бессмысленно передвигал по карте флажки, решение по-настоящему серьезных проблем экономики, политики и безопасности постоянно откладывалось.

Мюллер откашлялся.

— От вождя зулусов Мантизимы поступило прошение о выезде из страны. Он получил приглашение от Конгресса США выступить в качестве свидетеля на слушаниях по поводу новых санкций против нас.