Страница 31 из 186
На краю Борздовки стоял Шванеке, неотрывно наблюдая за медленно ползущей через белое от снега поле к темневшему на горизонте лесу крохотной черной точкой. За Тартюхиным. Точка все уменьшалась, а потом, нырнув в ложбину, исчезла, будто ее никогда и небыло. Уже начинало смеркаться. Шванеке, сплюнув, повернулся и решительно зашагал к деревне. Пора было ехать восвояси. У хаты, служившей операционной, он увидел Дойчмана. Тот, бледный, стоял в дверях, опершись о косяк. Рот был озабоченно сжат. Он был без шинели, но, похоже, ему было наплевать на мороз.
— Время ехать, — напомнил ему Шванеке.
Дойчман кивнул, продолжал стоять.
— Что–нибудь случилось?
— Да нет, ничего.
— Ты слишком впечатлительный, дружище, — усмехнулся Шванеке. — Слишком–слишком. Это ни к чему хорошему не приведет. Отключись, вот что я тебе скажу!
— Трое умерли на столе, а двоим пришлось ампутировать ногу, — как бы про себя произнес Дойчман.
Шванеке пожал плечами:
— И что с того? Когда мы шли в атаку под Орлом, рядом со мной бежал один. Понимаешь, осколком ему снесло полбашки, а он бежит с криком «ура». Бежит, кровища хлестает с мозгами вперемешку, а он бежит и орет «Ура!». Потом свалился, конечно. Так вот, нам тогда даже поблевать некогда было. Мы атаковали. Когда идешь в атаку, уже ни о чем не думаешь. Так что, приятель, отключайся.
— Это всегда удается?
— Учись! Вот что я еще тебе скажу: ты не был на фронте, вот поэтому тебя так и пробирает, хотя ты и врач и, насмотревшись на всякое, вроде бы должен и привыкнуть. Оно и понятно: здесь, на фронте, все по–другому, не так, как в больнице. Поверь мне, если я начну обо всем задумываться, мне только и останется, что пустить себе пулю в висок. Пару минут назад я задумался. И что? Это куда хуже, чем лежать мордой в грязи под ураганным огнем русских. И я дал себе зарок: никогда и ни о чем не задумываться, братец! Ладно, ты давай одевайся, и поехали… Домой, так сказать…
Чему–то усмехнувшись, Шванеке побрел к саням: широкоплечий, а сейчас в этом тулупе квадратный почти. Дойчман посмотрел ему вслед, и по лицу его мелькнула едва заметная, нерешительная улыбка. «Домой…» — подумал он. Вот когда я вернусь к Юлии, тогда и скажу, что я вернулся домой. А теперь? Домой? К кому? К Крюлю? Не задумываться ни над чем… Отключаться… Как это — отключаться? Человеку в двух шагах от тебя сносит полчерепа, он бежит с криком «ура», а ты должен об этом не задумываться? Не замечать этого?! Шванеке вот задумался, и выяснилось, что для него это хуже, чем лежать под ураганным огнем. Как эти люди будут жить безногими? Как жить, если ты даже ходить по–человечески не можешь? Домой… Куда? К Юлии? Или к Крюлю? Бред. Вернувшись в хату, Эрнст стал готовиться к отъезду «домой».
Обер–фельдфебель Крюль был по уши в работе. Перед ним на столе были разложены схемы траншей, которые предстояло вырыть, и он занимался тем, что отмечал красным цветом уже готовые участки. Карта была масштабом 1:2000. В результате его дотошных расчетов выяснилось, что 2–я рота прорыла на целых пятьдесят метров меньше положенного. Следовательно, план был недовыполнен несмотря на то, что всем были выданы кирки, лопаты, даже взрывчатку и ту использовали. Даже невзирая на 10–часовой рабочий день. В глазах Крюля это выглядело невыполнением поставленной задачи, чуть ли не вредительством. А с кого спросят? С него, с Крюля, разумеется. Пятьдесят метров недокопа! Он пересчитал все снова, но эти злополучные полсотни метров как были, так и остались. Судя по всему, оберлейтенант Обермайер пока что был не в курсе. И Крюль живо представлял, как явится пред светлые очи своего непосредственного начальника. Но сначала Крюль, как и все командиры его ранга, призвал к себе старших групп. И поскольку заодно решил пропесочить их и за неуклонно падавшую воинскую дисциплину, приказал всем одеться по форме: ну, там, при ремнях, в одежде по форме, при касках.
Перед тем как войти, унтер–офицер Петер Хефе, многозначительно посмотрев на своих коллег унтер–офицеров Кентропа и Бортке, покрутил пальцем у виска.
— Он сегодня явно в ударе, ребятки! Так что держите ухо востро — наверняка отправит нас потом сортиры драить!
Войдя в канцелярию, все трое, как полагается, доложили о прибытии сидевшему за столом обер–фельдфебелю Крюлю. Перед ним были разложены на столе схемы траншей.
— Ага! — звучно произнес Кентроп.
Крюль тут же взвился:
— Именно «ага»! Наверное, придется всю 2–ю роту распихать по богадельням. Вечно тащится в хвосте. Наверное, думают, что русские будут сидеть и дожидаться, пока 2–я рота изволит прорыть траншеи! Вот здесь…
Крюль кулаком стукнул по одной из схем.
— Вот здесь я все точно рассчитал — на целых 50 метров меньше положенного!
— А ты случаем не ошибся? — вкрадчиво осведомился Бортке.
Обер–фельдфебель побагровел:
— Вы не в кабаке, унтер–офицер Бортке, а на службе! И я требую…
— Заткни глотку! — рявкнул Петер Хефе, которому надоело это представление.
Сняв каску, он уселся на ящик и взял со стола Крюля несколько схем:
— Вот этот кусок можно рыть только по ночам. Когда светло, он у русских как на ладони.
— Ну и что?
Крюль выхватил листок из рук Хефе:
— Вон люди на передовой! Живут ведь как–то! И никто не обсирается от страха!
— На передовой они живут, уже зарывшись в землю. А мы еще только зарываемся.
— Но здесь не курорт!
— Не курорт, это точно. Зато мы для «иванов» — живые мишени. И легкие к тому же. День–деньской роем, роем, роем на глазах у них.
Бортке, по примеру Хефе, тоже снял каску:
— Может, ты как–нибудь сам выберешься к нам да поглядишь что к чему?
— Что–что?
Обер–фельдфебель даже невольно отпрянул, услышав такое.
— Отвечают за все старшие группы, — едва ли не ласково проговорил он.
Но над предложением Бортке призадумался. Да, с этими старшими групп нужно держать ушки на макушке.
— Если батальоном будут недовольны наверху, тут черт знает что начнется!
— Так пусть эти, что наверху, спустятся вниз и поглядят, в каких условиях приходится работать батальону, — недовольно произнес Хефе.
— Ладно, не будем спорить, а то ерунды наговорим, — примирительно произнес Кентроп. — Но сам подумай, кто–нибудь из командования батальоном хоть раз побывал здесь? Может, у тебя есть на этот счет вразумительная идея? — напрямик спросил он Крюля.
Кентроп единственный из всех продолжал стоять, причем даже оставив каску на голове. И спокойно, чисто по–служебному, официально смотрел на обер–фельдфебеля Крюля.
И подчеркнутая официальность Кентропа, причем без намека на подхалимаж, возымела действие. Крюль, лишь мельком взглянув на Кентропа, ничего ему не ответил и тут же повернулся к Хефе:
— Мы должны попытаться работать и в светлое время суток. Кровь из носа, эти пятьдесят метров необходимо нагнать. Вон на передовой наши товарищи ежедневно рискуют жизнью, а мы что? В прятки с русскими играть должны?
— Вот это верно! — произнес незаметно вошедший обер–лейтенант Обермайер.
Он пробрался сюда через боковую дверь из разрушенной части дома. Все вытянулись по стойке «смирно», но Обермайер махнул рукой. Подойдя к столу, он взял схемы.
— Аккуратная работа, обер–фельдфебель, ничего не скажешь.
— С точным соблюдением масштаба, герр оберлейтенант. Так мы можем ежедневно контролировать объемы проведенных работ.
— На самом деле?
— Так точно, герр обер–лейтенант.
— Из–за письменного стола?
Обер–лейтенант Обермайер положил схемы на стол Крюля:
— Но вы же наносили все данные на карту не на местности, а здесь. Кто может быть уверен, что в ваши расчеты не вкралась ошибка? Что эти пятьдесят метров никуда не делись? Лучше будет, обер–фельдфебель, если вы завтра с утра на месте проверите верность своих расчетов. Вместе с ротой выйдете на место работ, там обойдете все прорытые траншеи и согласно масштабу сверите их с картой. Тщательнее всего проверьте именно те участки, которые находятся в пределах видимости противника.