Страница 21 из 48
К рифу, одиноко торчавшему из воды, надо было как-то подобраться. Лодок для этой цели хватало.
Тех, кто доплыл до рифа, встречала кромешная тьма маяка с гирляндами летучих мышей, компанию которым составляли змеи и скорпионы. Посетители недовольны? Ладно, пригласим санитарную службу для основательной уборки помещения. Кстати, жалуются далеко не все, некоторым удается взобраться по лестнице на самый верх и при этом остаться в живых. Правда, тут требуется немалая сноровка, поскольку в стенах зияют провалы и проломы, в лестнице не хватает ступенек, а электрическое освещение завсегдатаи считают блажью. Можно воспользоваться «лифтом», для этого только и требуется, что дернуть за веревку. Конечно, если за вами числятся хоть какие-то грешки, то на голову вам может обрушиться корзина кирпичей, зато, если совесть чиста, дружки спустят ящик и за тридцать центов доставят наверх в наилучшем виде. Решат потом, что этого все же не стоило делать, беда поправима: сбросят вниз, да и вся недолга.
Джимми взлетел наверх, перескакивая через две ступеньки. Слегка запыхавшись, вошел в затянутое паутиной верхнее помещение маяка, где гнездились совы. Владелец сего великолепия, старик Тодор Пароходный Гудок, дремал, прикрыв глаза покрасневшими, воспаленными веками. Со своим крючковатым крупным носом, белым, как мел лицом затворника, он вполне мог сойти за хищную ночную птицу, которую начали ощипывать с головы.
Джимми От-Уха-До-Уха хорошо знал здешние порядки. Швырнул фуражку на гвоздь и молча уселся.
Приветствиями здесь пренебрегали, как излишними формальностями, точно так же отметая гигиену, психоанализ, радиоактивность и всяческие проявления неврастении.
– Мне нужен господин Вагнер, – сказал он Тодору.
– Других пожеланий не будет? – осведомился хозяин харчевни.
Одинокий посетитель, разместившийся в одной из оконных ниш, напевал себе под нос тихим, монотонным голосом. Это был уже известный читателю Молчун Другич (он же Восьмиэтажный). До разговоров он не опускался, а вот петь любил. Противным писклявым голосом гундел одну и ту же нескончаемую мелодию, словно творение некоего безумного композитора, подверженного амоку. Развлекаться Другич предпочитал вдвоем – на пару с Мелани, своей стремянкой.
– Эй, Другич! У меня к тебе деловое предложение.
– Валяй.
– Надо бы кое-что разведать. Может, и кулаками помахать.
– Мне без разницы.
– Где тебя найти?
– На угольном складе.
Другич продолжил прерванное пение, склонив голову к шестой ступеньке Мелани, что означало очень высокую степень опьянения.
Джимми опрокинул стаканчик спиртного и, слегка расслабясь, не без удовольствия вдохнул в себя затхлый воздух – смесь керосиновой вони, опиума и плесени, покрывавшей волглые стены.
Вдруг под сводами лестницы раздался невообразимый шум, как будто в заведение рвалась вдребезги пьяная компания. Ругань, бессвязные крики, грохот падающих камней и кусков штукатурки… А заявился-то всего лишь один Вагнер. Что, по мнению Тодора Пароходный Гудок, не меньшее чудо наших дней, нежели телевидение, эксгибиционизм, витамин А и прочие последствия плановой экономики.
Дело в том, что господин Вагнер никогда не пользовался подъемником. Пьяный, с трудом держась на ногах, зато распевая во всю глотку, однажды он сверзился в пролом на лестнице, но при падении успел зацепиться за перекладину. Целых полчаса он в подвешенном состоянии взывал о помощи, пока кто-то не вызволил его, не признав в темноте.
Впоследствии спасатель раскаялся в содеянном, но было уже поздно.
Господин Вагнер даже после столь опасного происшествия предпочитал карабкаться в харчевню на своих двоих, и все обходилось без инцидентов. Ему и в голову не приходило запалить прикрепленную к шляпе свечу: подобное пижонство здесь не поощрялось, так же как увлечение танго, графология, расщепление атома и прочие вредные порождения человеческого интеллекта.
Предельно высокий градус опьянения не помешал господину Вагнеру украсить петлицу свежайшей гарденией.
– Приветствую вас, друзья мои! – огласил своды его ликующий вопль. – Что новенького?… С тобой мы уже встречались, – махнул он рукой в сторону Джимми От-Уха-До-Уха. – Ты ведь зубодер из Алеппо! – И едва устоял на ногах, размашистым жестом указывая присутствующим на чудака, который, одиноко сидя в углу, мурлыкал песенку. – Да никак это Другич? Привет, старина! Здорово ты тогда мне врезал промеж глаз!
– Давай потолкуем о делах! – предложил Джимми.
– Давай, – согласился господин Вагнер. – Только пройдем ко мне в офис. Здесь спокойно поговорить не дадут!
В кладовку для инструментов вела деревянная лесенка. Тут, под самой крышей, когда-то хранились буйки и флаг, который вывешивали в случае приближающегося шторма, а теперь, судя по всему, этот закуток обжили крысы.
– Я по поводу сделки, – начал Джимми.
– Можем заключить, – кивнул господин Вагнер, оглаживая свою синюю бороду. – Все двенадцать штук краденого полотна у Пинкертона – это мой приятель барыга, – но если желаешь, уступлю тебе задешево.
– Я по другому поводу. Меня послал Миллионер. Воссоединяться с тобой он не хочет, зато готов купить у тебя этого путешественника.
– Ишь, разбежались! – не без язвительности заметил Вагнер. – Эй, Тодор, друг ты мой ненаглядный! Поднес бы стаканчик-другой, а то я уже успел просохнуть… – И вновь обратился к Джимми: – Значит, хочешь заключить сделку, Другич? Да, кстати, а где же твоя Мелани? Может быть… – Воспоминание о жестокой реакции Другича в прошлый раз заставило Вагнера умолкнуть, однако фразу надо было закончить, и он добавил: – Как поется в «Травиате», «Быть иль не быть, вот в чем вопрос!»
Господин Вагнер даже пропел одну из коронных арий «Травиаты», правда, почему-то на мотив модного американского шлягера. Но поскольку в трезвом виде голоса ему не хватало, он решил обслужить себя самолично и в спешке загремел с деревянной лесенки вниз. Вернулся с довольной ухмылкой и счел, что приспела пора натянуть нитяные перчатки.
– Итак, друг мой Стровачек, будем считать сделку состоявшейся. Все двенадцать штук полотна, которые сейчас у Пинкертона, уступаю тебе. Причем задешево!
– Полотно твое мне и даром не нужно. Зато пропавшего ученого куплю, если это действительно он.
– Готов предъявить доказательства. На, держи!
И Вагнер извлек из внутреннего кармана пиджака целый ворох увядших цветов и переложил в карман штанов. При этом захватил кончик ремня Джимми. Молодой человек рванулся, высвобождая ремень, однако веревка, которая заменяла господину Вагнеру пояс, во время этой возни лопнула, и брюки плавно съехали вниз.
– Вот так катавасия! – весело воскликнул сей неунывающий господин, которому теперь пришлось поддерживать штаны обеими руками. – Шуруй сам, – предложил он. – Во внутреннем кармане. Только не раздави птичье гнездо!
Джимми осторожно запустил руку в карман и рядом с двумя пушистыми комочками и связкой отмычек нащупал какую-то бумагу.
– Она самая, – кивнул Вагнер, которого штаны – как арестанта в тюрьме – лишали свободы действий.
Развернув бумагу, Джимми зачитал вслух:
«Вот что, Вагнер! Готов подождать до вечера, но если и тогда не отдашь мою долю, – порву твою поганую пасть и размозжу твою вшивую башку. Зря трепаться не люблю, рекомендую помнить об этом!
– Ба, да это же рекомендательное письмо! Ну-ка, подержи мои штаны… Спасибо. Поищу сам, так вернее будет. Это не то… Опять не то… Вот, нашел!.. Что же ты не держишь штаны?!
Джимми изучил доказательство и вынужден был признать, что и вправду не стоило беспокоить телеграммой секретаря Торна. Вагнер не соврал, и подтверждением тому служила золотая медаль с надписью: «ГУСТАВУ БАРРУ ОТ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ГОЛЬФСТРИМА».
– Ты ручаешься, что медалька не поддельная?
– Эта? – Вагнер расхохотался. – Такая же настоящая, как мой золотой зуб! – И он продемонстрировал свой раскрытый рот, где золотых зубов вообще не было.