Страница 17 из 48
На прогулочной палубе поднялся невообразимый гвалт.
У палача слямзили фотоаппарат, и Сократ Швахта выражал по этому поводу бурный протест. С ювелиром от перенесенных волнений приключилась истерика. Мистер Тео нервно расхаживал по каюте.
Сумерки постепенно сгущались.
И тут на экспедицию обрушился жестокий удар!
Даже годы спустя, дойдя в своем повествовании до этого места, миллионер замолкал, делал несколько затяжек и, нахмуря брови, разглядывал пепел на кончике сигары. Все эти манипуляции должны были подготовить слушателей к значительности последовавших фантасмагорических событий.
Корабль затаился под сенью душной южной ночи. Берег с его экзотической растительностью и расплывчатыми кругами света от фонарей казался призрачным.
Всего лишь минуту назад стюард принес чай и передвинул стрелки настенных часов – это мистер Тео помнил точно. Ночь обещала быть безмятежно спокойной.
И тут, словно возникший из восточных суеверных преданий и религиозных мифов, подобно прихотливым фантазиям опиумных воскурений, подобно злому року, устрашающе грозно явился… господин Вагнер!
Да-да, явился господин Вагнер собственной персоной и застыл на пороге. Зрелище было настолько впечатляющим, что казалось, простому смертному его не пережить. Судите сами: сей господин носил большущую – от висков до середины груди – окладистую бороду… синего цвета!
И не просто синего: борода была сверкающая, сияющая, как сигнальные огни, отливающая ляпис-лазурью, чистого, насыщенного, настолько яркого синего цвета, что при одном взгляде на нее слепило глаза.
Явление более чем мистическое! Впрочем, господин Вагнер во всех своих проявлениях оказывался значительнее того, что подпадает под шкалу обычных человеческих характеристик. Даже его походку враскачку вернее было бы назвать пошатыванием, поскольку господин Вагнер вечно пребывал в той стадии опьянения, которая не идет ни в какое сравнение с обычным алкогольным дурманом. Вдобавок ко всему господин Вагнер вечно пребывал в состоянии блаженства, до краев переполненный чувством счастья и радости бытия, готовый в любой момент обнять весь этот прекрасный мир, где шесть дней длится праздник и лишь седьмой отдан труду, но лучше проспать его с утра до вечера, этот седьмой день. Следует заметить, что Вагнер отличался редкостной, слоновьей некрасивостью и добродушием крокодила – качества в равной степени способные вызвать жалость или зависть. Морщинистая, усеянная бородавками физиономия, толстые, широкие губы, редкие, прокуренные зубы – все это вместе напоминало футляр для пустой черепной коробки, а к котелку вместо цветка была пришпилена свеча.
На Вагнере красовалась майка в сине-бело-красную полоску, опаленные дочерна руки были сплошь покрыты татуировкой, за пояс из веревки был заткнут грузчицкий крюк для переноски тюков и ящиков, а гигантского размера башмаки с отстающими подошвами кастаньетным щелканьем издали оповещали о своеобразных музыкальных наклонностях владельца.
Мистер Тео почувствовал, что зрелище сразило его наповал. Так оно и вышло, только повалился не он, а господин Вагнер. Опрокинулся навзничь и захрапел. Миллионеру с помощью Джимми пришлось выгребать его из четырех углов каюты – столь вольготно развалился он, раскинув в стороны руки и ноги.
Гостя окатили водой и, как сломанную куклу, прислонили к стенке. Он встряхнулся, громко зевнул и хриплым голосом успокоил хозяев:
– Не дергайтесь, со мной полный порядок. Говорить я могу, но вы на всякий случай меня поддерживайте.
Постепенно выяснилось, что визитер в портовых кругах личность известная. Известная под кличками Синяя Борода и Гроза Морей. Происхождение первой понятно: тому, кто блещет растительностью лазурного цвета, как же еще прозываться! Сия косметическая катастрофа произошла при следующих обстоятельствах. Несколькими месяцами раньше господина Вагнера угораздило повздорить с Молчуном Другичем, грабителем, наводившим ужас даже на парней не робкого десятка. Другича обзывали еще Восьмиэтажным, поскольку он не расставался с восьмиступенчатой стремянкой. Для всех оставалось загадкой, чего ради Другич повсюду таскает с собой эту стремянку, если с восьми ступенек и в окно не залезешь, но сам он питал к лесенке нежную привязанность и окрестил ее Мелани.
Так вот, в ходе разногласий Гроза Морей по недомыслию возьми да ляпни, что Другич, мол, еще глупее, чем его стремянка. Другич бережно прислонил Мелани к стене дома и от души врезал приятелю, в результате чего тот загремел в полутораметровый котел со свежей васильковой эмалью для покраски корабельных бортов.
– На кой черт понадобилось вмешивать Мелани в наши мужские дела? – недовольно буркнул Другич вслед нырнувшему в котел Вагнеру, взвалил на плечо стремянку и побрел восвояси.
Проходивший мимо матрос то ли по пьяни, то ли по неведению извлек господина Вагнера из синей глуби, за что впоследствии жестоко поплатился.
Ядовито-синюю растительность, конечно же, следовало бы сбрить, но Вагнер сроднился с нею, как, впрочем, и свежая краска. И то правда: легко ли расстаться с этакой роскошью, способной составить красу и гордость любого мужчины!
В порыве неистребимой любви к человечеству пропитой голос его иной раз срывался на фальцет. Завидев идущего навстречу знакомого, он разражался ликующим воплем: «Ну, что новенького, приятель? Давно вышел из тюряги? Рад за тебя!» Весь мир казался ему единым дружеским кругом, где все – сплошь свои парни, с которыми ты когда-то приятно коротал время на казенных харчах за решеткой или за кружкой пива в таверне. При таком подходе к жизни господин Вагнер нередко становился жертвой оптического обмана. «Ну, что новенького, приятель?» – бросался он к известному дирижеру и шутливо грозил пальцем, когда тот пытался отпереться от знакомства: «Ты мне арапа не заправляй! Обрядился в краденый, фрак и думаешь, я тебя не признаю?!»
К сожалению, даже самые серьезные неприятности не могли разубедить Вагнера в том, что человечество состоит не только из таких добродушных и общительных людей, как он сам. Знакомые, если замечали Синюю Бороду (и такое случалось иногда), издали приветствовали его той же коронной фразой: «Ну, что новенького, господин Вагнер?» На что тот рассеянно отвечал: «Дай Бог и вам того же! Где же это я пропадал, что вы так давно меня не видели?» Бедняга пил не просыхая, а потому никогда не помнил, где он был и куда идет, и был благодарен за любую информацию. Детскую непосредственность его натуры как нельзя лучше отражает такой факт. В скверах, где ему иногда приходилось обитать, господин Вагнер украдкой срывал с клумбы свежий цветок в петлицу, но прежний не выбрасывал, а прятал в карман. Все карманы его были набиты увядшими и засохшими цветами. И это удивительное существо, на почве хронического алкогольного отравления пребывающее в пылкой любви к ближним, издали размахивало шляпой, приветственно восклицая: «Ну, что новенького?»
Однако на сей раз господин Вагнер расстарался, и зачин вышел другим.
– Мистер Тихоокеанский Трест! – несколько торжественно повел речь этот невероятный субъект, в доказательство своего реального существования только что проглотивший остаток сигары. – Я стою перед вами с открытым забралом.
На голове у него красовался всего лишь котелок, действительно круглый наподобие шлема и открытый, потому как вверху зияла дыра размером с ладонь.
– С кем имею честь? – поинтересовался мистер Тео, после того как вновь обрел дар речи.
– Я господин Вагнер! – заявил посетитель с небрежной легкостью человека, привыкшего носить звучную фамилию. Эдисон, Бенджамин Франклин или же однофамилец Вагнера по имени Рихард, вряд ли сумели бы представиться более достойным образом.
– Хоть я и не знаю, кто вы такой и что вам угодно, – оживился мистер Тео, который, как мы помним, коллекционировал чудаков, – однако рад вас видеть. Снимайте шляпу, бороду и располагайтесь как дома.
– Вам никогда не доводилось слышать о знаменитом господине Вагнере?
– Как же, доводилось. Сомневаюсь, однако, что вы та самая знаменитость, – несколько неуверенно добавил мистер Тео, словно допуская возможность лицезреть великого композитора с синей бородой.