Страница 7 из 129
— О господин, как мы, бедные джелаби, можем наслаждаться ароматом твоего дыхания? Мы остановимся поодаль от вас. Позволь нам только набрать у источника немного воды для нас и наших животных.
— Все люди равны перед лицом Аллаха. Вы будете спать рядом с нами. Я так хочу.
Он сказал это очень настойчиво, и все же джелаби спросил:
— Ты шутишь, господин, не так ли?
— Нет, я говорю вполне серьезно. Мне это будет очень приятно.
— И вашим людям тоже?
— А почему бы и нет?
— Вы бени-араб. Можно узнать, какого племени?
— Из племени хомров.
— Боже милостивый! Разреши нам все же не останавливаться радом с вами!
— Почему?
— Потому что мы не можем вам доверять.
Он принимал чужеземца за одного из хомров, точнее, за их предводителя, и, несмотря на это, не боялся так прямо высказывать ему свои сомнения.
— Ты что, принимаешь нас за воров? — спросил в ответ европеец.
— Хомры — враги шиллуков, на чьей территории мы сейчас находимся, — уклончиво ответил джелаби. — Может легко возникнуть стычка, и в этом случае мы предпочитаем остаться в стороне.
— Твое сердце, кажется, не обладает большим мужеством. Как твое имя?
Человечек приподнялся в седле и ответил:
— Может быть, я и труслив, но тебя это не касается. А если ты хочешь знать мое имя, то слезай и получи его!
Он спрыгнул с осла, отбросил ружье и выхватил нож. Хомры ускакали вперед, а джелаба все еще оставался на месте. Позади того, кто говорил до сих пор, стоял джелаби такого же маленького роста и с возрастающим беспокойством прислушивался к разговору. Услышав последние слова своего товарища, он посчитал нужным вмешаться.
— Извини этого человека, господин, — сказал он, — у него слишком длинный язык, но при этом он всего лишь маленький человек, который ничего не понимает. Его зовут у нас Абуль-джидри, Отец Листьев, или еще Абуль-хадашт-шарин, Отец Одиннадцати Волосинок.
— А почему он получил это второе имя? — поинтересовался чужеземец.
— Потому что в его усах только одиннадцать волосков — шесть справа и пять слева. И все же он необычайно кичится ими и ухаживает за ними так же тщательно, как негритянка из племени нуэр за своим полем сорго.
Таким образом он попытался обратить зарождавшийся конфликт в шутку, он не встретил поддержки у своего спутника, так как тот гневно прикрикнул на него:
— Молчи, ты, Отец Глупости! Мои усы в сто раз ценнее, чем вся твоя голова. У тебя самого слишком длинный язык. Это ведь ты вечно хвастаешься своим родословным древом, в которое никто не верит!
Это оскорбление привело в ярость и второго джелаби, который запальчиво возразил:
— Что ты можешь знать о моей родословной! Вспомни, как звучит мое имя и как твое!
И, обращаясь к чужеземцу, он продолжал:
— Господин, позволь, я расскажу тебе, кто я такой. Меня зовут Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Хаджи Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандези Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки.
Каждый араб придает своему происхождению очень большое значение и считает, что чем длиннее у него имя, тем больше он имеет оснований собой гордиться. Поэтому, представляясь, он не поленится назвать вам все свои имена вплоть до четвертого колена и будет страшно оскорблен, если ваше лицо не изобразит при этом достаточно почтительного выражения.
Завершив, наконец, свою тираду, Хаджи Али вопросительно уставился на чужеземца, ожидая, что тот скажет по поводу его славного имени.
— Итак, тебя зовут Хаджи Али? — спросил Отец Четырех Глаз. — Твой отец, стало быть, звался Хаджи Исхак аль-Фарези?
— Да. Разве ты его знал?
— Нет. А твоего деда звали Хаджи Отайба Абуласкар?
— Да, это так. Может быть, он тебе знаком?
— Тоже нет. А прадеда твоего звали Хаджи Марван Омар аль-Сандези?
— И это верно. Ну, о нем ты, по крайней мере, должен был слышать!
— К сожалению, и он мне неизвестен. И, наконец, твой прадед был правнуком Якуба Абдуллы аль-Санджаки, того самого знаменосца?
— Да, он нес санджак [33]Пророка в бою.
— Это имя я, разумеется, слышал. Якуб Абдулла был, должно быть, храбрым воином.
— Он был героем, о котором до сих пор слагают песни, — гордо подтвердил Али.
— Но он не был твоим предком, — уколол его первый джелаби, — ты незаконно присвоил его имя себе.
— Перестань меня все время в этом обвинять! — взвился Али. — Я все же лучше тебя знаю, от кого я происхожу!
— И так же незаконно ты зовешься Хаджи Али, — невозмутимо продолжал его товарищ, — ибо тот, кто называет себя Хаджи, должен был совершить паломничество в Мекку. А ты там никогда и не был!
— Может, ты был?
— Нет. Я этого не говорю, потому что я не привык лгать.
— Ты и не мог бы этим похвалиться, потому что ты христианин, а христианам посещение Мекки запрещено под страхом смерти!
— Что? Ты христианин? — в изумлении спросил чужеземец первою джелаби.
— Да, господин, — отвечал тот, — я не скрываю этого, так как грешно отрекаться от своей веры. Разумеется, я христианин и останусь им до самой смерти!
До сих пор Отец Четырех Глаз с нескрываемым удовольствием наблюдал за уморительной перепалкой торговцев, готовых, казалось, вцепиться друг другу в волосы. Но теперь его лицо стало вдруг серьезным, и глубокое чувство прозвучало в его голосе, когда он сказал:
— И в этом ты совершенно прав. Ни один христианин ни при каких обстоятельствах не должен скрывать свою веру. Этот грех против Святого Духа не заслуживает прощения — говорится в Китаб-аль-мукаддас [34].
— Грех против Святого Духа? — удивленно переспросил джелаби. — Ты слышал об этом?
— Конечно.
— Может быть, ты знаешь и Священное писание?
— Немного, — улыбнулся чужеземец.
— И ты, мусульманин, советуешь мне не отступать от моей веры?
— Я вовсе не мусульманин, а такой же христианин, как и ты!
— Тоже христианин? Должно быть, коптский? [35]
— Нет.
— Но тогда кто же ты? Я всегда считал, что бени-хомр не может быть христианином.
— Я не хомр, и вообще не араб, и даже не житель Востока, я приехал из Европы.
— Боже мой, возможно ли?! — в необычайном волнении вскричал человечек, — ведь я тоже, я тоже европеец!
— В какой стране ты жил?
— В Венгрии. Я мадьяр. Я…
— Об этом позже, — прервал его собеседник. — Дело в том, что мои спутники ушли слишком далеко от нас, а у меня есть все основания не доверять им. Поэтому мне хотелось бы как можно скорее их догнать. Но прежде скажи мне: теперь, когда ты узнал, что я тоже европеец, ты готов быть на стоянке рядом?
— Охотно, от всего сердца! Какая радость, какое блаженство встретить тебя здесь! Наконец-то мне будет с кем поговорить о родине! Давайте поторопим наших животных, чтобы быстрее догнать хомров и добраться до источника!
Они поехали вперед со всей быстротой, на какую были способны ослы, а эти последние бежали очень хорошо. В южных областях ослы имеют очень мало общего со своими европейскими собратьями. Египетский осел может на протяжении многих часов нестись галопом с каким-нибудь толстяком на спине так легко, как будто и нет никакого груза. Поэтому не прошло и пятнадцати минут, как маленький караван поравнялся с арабами. Хомры не сказали джелаби ни слова и даже не сделали намек на приветствие. Присутствие этих проклятых торговцев рушило все их планы, так как теперь им нечего было и думать о том, чтобы застрелить чужеземца.
Теперь путники ехали шагом в полном молчании. Даже словоохотливый венгр не делал попыток заговорить с Отцом Четырех Глаз: для этого ему пришлось бы сильно задирать голову к сидевшему на высоком хеджине чужеземцу.
Взошли экваториальные созвездия, почти такие же яркие, как Луна, которая сейчас находилась в фазе затмения.
Через некоторое время впереди неожиданно показался холм, как будто вырос из-под земли. Мерцание звезд придавало ему немного таинственный, призрачный вид.
33
Знамя (араб.).
34
Священное писание (араб.).
35
Копты — так называли на рубеже нашей эры коренное население Египта. Позднее основная его часть приняла христианство, со временем это вероучение у коптов приобрело черты догматизма, отличные от аналогичных в европейских христианских течениях. После покорения арабами копты не изменили своей вере.