Перекресток

Надо сказать, большинство такого подхода не понимало. Впрочем, на сообразительность регионального актива национал-радикального движения Интеллектуал и не рассчитывал. Он слишком хорошо знал эту публику с 1979 года. А, надо сказать, именно эта публика в регионах, не имея альтернатив, целиком влилась в ряды Сварожичей, изрядно разбавив молодых технократов на местах, где не было постоянного контроля из центра.

Иногда, слушая доклады Кондора и Полутяжа, Интеллектуал жалел, что он не оставили на развод пару-другую совершенно маньячных организаций, для концентрации там наиболее оголтелых идиотов. Но, что сделано, то сделано.

Совершенно неожиданно даже для многих соратников Интеллектуала, большое внимание и понимание они встретили в Екатеринбурге и Владивостоке. Элитные группировки этих регионов первыми поняли, что им может принести ослабление Москвы, и начали всячески поддерживать Сварожичей. Сначала у себя, а потом, по мере нарастания кризиса, и в соседних регионах.

Зима была ещё в разгаре, но было очевидно, что весной надо ждать полномасштабного краха режима. Возможно, при этом он и удержится. Но ему будет нанесена смертельная рана, после которой может быть только агония. Короткая или долгая, вопрос в сущности, второстепенный.

Интеллектуал в последнюю неделю много ходил на лыжах, по часу в день качал пресс в тесной деревенской горнице и почти каждый день ходил в баню. Колол для неё и для печки массу дров, да носил постоянно воду из колодца. Он всё же привык в отношении воды и тепла жить по-городскому. Вот и приходилось имитировать работу водопровода. Но и то хорошо, хоть какое-то занятие.

Ибо делать было решительно нечего. Он на своём личном опыте поверил, как может быть нечего делать полководцу в решающий момент сражения. Все резервы введены в бой, и уже не он, а его бойцы на переднем крае определяют победу. Он сделал своё дело, он создал наилучшие условия для боя, он завёл свои колонны в тыл и фланг врага, его разведка под его личным руководством выявила всё, что надо. И он может разве только встать в строй простым пехотинцем.

Впрочем, все эти представления были из книг о войнах Средневековья и Нового времени. Наверное, сейчас не так. А может, и тогда было не так. Но вот у него именно так.

Падал пушистый лёгкий снег, и было не холодно. Белорусская зима не в пример мягче ярославской. Лес за заснеженным полем был уже частью Чернобыльской зоны отчуждения. Но Интеллектуал не боялся радиации. «Мне детей не делать, – сказал он однажды приехавшему к нему Алхимику. – А ты уматывай побыстрее.»

Алхимик был у него сейчас вроде начальника группы офицеров связи. Он приезжал раз в три дня из ближайшего райцентра, где он оборудовал центр связи, а, проще сказать, сидел с тремя десятками мобильных и парой спутниковых телефонов и целой кучей помощников.

Вообще-то, наверное, и Интеллектуала, и Алхимика, и всю их группу в Белоруссии можно было накрыть за день. Они болтались там больше трёх месяцев, и, хотя накупили массу конспиративных квартир, по которым регулярно перемещались, российские спецслужбы могли бы их выявить. Тем более что Сварожичи в этих делах оставались дилетантами.

Но этого не происходило. Объяснение могло быть только одно. Белорусские спецслужбы прикрывали их от российских коллег. Ибо путинская Россия давно и откровенно взяла курс на удушение свободной от чеченцев и жидов Белоруссии. И Президент Белой Руси, как любовно называл страну своего нынешнего пребывания Интеллектуал, отплатил своему кремлёвскому врагу по полной программе.

Их руками, в конечном итоге. Но и то сказать, как много приличных людей и здоровых сил достал этот двуличный подлый Кремль. И все радуются пожару, который сейчас полыхает под задницей у российских чинуш и полицаев.

Примерно так думал Интеллектуал, сидя в предбаннике, находясь в настроении расслабленном и успокоенном. Он был требователен к себе. «Не опуститься, не стать шкурой, не уподобиться ИМ, – примерно так говорил он себе каждый день этого бездельного периода. – Но я же не прожираю средства проекта, я же не шикую за счёт соратников! Я не предаюсь оргиям, когда кто-то из наших страдает в застенках, а кто-то, уже непосредственно рискуя жизнью, пробирается на очередной оружейный склад.»

В соседней хате жили пятеро охранников из бывших белорусских афганцев. Их порекомендовал Интеллектуалу его добрый знакомый, бывший зам командира разведроты у генерала Рохлина. Теперь эти ребята получали по белорусским меркам бешеные деньги, хотя служба их была весьма проста. В деревне, кроме них, жила ещё одна бабка. И всё. А со стороны чернобыльской зоны вообще никого не было.

Белорусы относились к чернобыльскому соседству спокойно. Они сами были далеко не мальчиками, и все годы жили не так далеко от этой зоны. И ничего, – как говорил, смеясь, Коля Нестереня, румяный здоровяк, командовавший группой охраны.

В деревню вела только одна дорога, которая вилась по брошенному полю, просматриваемая вплоть до горизонта.

Вечерело. Интеллектуал вышел из бани в валенках на босу ногу, трусах и старом полушубке, надетом на голое тело. К бане быстро шёл Нестереня в зимнем камуфляже, с автоматом и в заполненном всяческим стреляющим железом разгрузочном жилете. Его ребята стояли у своей хаты тоже в полной боевой готовности.

– Иваныч, никого не ждёшь? – спросил он.

– Нет, а что?

– Да, катит тут к нам какой-то УАЗик. Может, грохнем для ясности, а потом как-нибудь отбуксируем в зону?

– А где он?

– Да там, – он указал на дорогу, по которой с трудом преодолевая снежные завалы, медленно катил зелёный УАЗ. До деревни оставалось меньше километра.

– Останови у околицы и спроси, чего надо. Если ко мне, пропусти одного, остальные пусть сидят под прицелом. Я сейчас.

Интеллектуал быстро пошёл в избу. Оделся примерно так, как Нестереня. Хотя признал сам про себя, что, несмотря на спортивность и от природы боевой вид, был он в этом одеянии похож на клоуна. Ну, может, самую малость, но всё же. Впрочем, он всегда был к себе самокритичен.

Он сел у стола.

В комнату вошёл в сопровождении Нестерени человек вполне городского вида в пальто, хороших зимних полусапожках и меховой шапке. Пальто было распахнуто, шарф свободно свисал вниз. Было видно, что человек одет в строгий костюм с рубашкой и галстуком.

– Зачем такой официальный вид, товарищ генерал, – спросил Интеллектуал Бориса Петровича. А это был именно он.

– Вот так, Вячеслав Иванович, интеллигентные люди становятся курбаши! Вы все критикуете азиатов и кавказцев, а чем вы лучше в этом нелепом для вас одеянии?

– Я так нелеп в этом камуфляже?

– Не очень, я видал людей, которым он идёт в гораздо меньшей степени. Но сейчас не о том. Я один, с шофёром. Пусть ваша охрана пустит его погреться.

– Сожалею. Я не профессионал и могу компенсировать свой дилетантизм только повышенной бдительностью. Пусть сидит в машине. Коля, если выйдет, глушите без предупреждения.

Не выходя из двери, все также держа пришедшего на мушке, Нестереня передал команду кому-то за дверью.

– Присаживайтесь, генерал.

– Спасибо, профессор. Но, говорю как профессионал, это игрушки.

– Согласен, генерал. Но не хочется расслабляться. Может быть, уже через месяц это станет образом жизни. Знаете, я где-то читал, что самые большие потери в транспортных ротах в начале войны были за счёт шофёров, которые по гражданской привычке так и не научились сразу останавливаться только под деревьями. Господствующая в воздухе немецкая авиация щёлкала их как орехи на открытых местах.

– Много читали военной литературы?

– В полку была чудная библиотека, а на дежурствах зимой совершенно нечего делать.

– Я к вам по делу.

– Иного и не предполагал.

– Зря. Мне бы хотелось поговорить и просто так.

– Надеюсь, в другой раз нам это удастся. Но всё же, удовлетворите любопытство, как вы меня нашли?

– Помогли белорусские коллеги, но предупредили, что если с вами что-нибудь случиться, я из республики не выйду. Так что, все ваши предосторожности – просто игры дилетантов.