Падшие ангелы

На участке раскольников лежат те, кто не принадлежал к англиканской церкви, в основном католики, а также баптисты, методисты и всякие такие. Я слышала, что там хоронят и самоубийц, хотя Лавинии не стала об этом говорить. Сама я проходила там только два раза. Этот участок не очень отличается от остального кладбища, но мне там было как-то не по себе, словно я попала в чужую страну.

— Идем, Лавиния, — сказала я. Мне не хотелось, чтобы Саймон думал, будто мы осуждаем раскольников. — Это не имеет значения. И потом, разве твоя мама не была католичкой, прежде чем выйти за твоего папу!

Недавно под подушкой в доме Лавинии я нашла четки, а потом их приходящая горничная Элизабет рассказала мне об этом.

Лавиния вспыхнула.

— Нет! А если бы и так, то что с того?

— Да ничего. Я об этом и говорю.

— Ну, хорошо, — вставил Саймон. — Если хотите, можно вернуться мимо спящего ангела. Видели его? Он на главной дорожке и не у раскольников.

Мы отрицательно покачали головами.

— Я вам покажу — это недалеко. Наш па, я счас, — крикнул он в могилу.

Отец Саймона покатился со смеху.

— Давайте быстро. — Саймон побежал по тропинке, а мы поспешили за ним. Теперь даже Айви Мей побежала.

Того ангела, что он нам показал, мы еще не видели. Все остальные ангелы на кладбище идут, или летят, или указывают куда-то, или по крайней мере стоят опустив голову. А этот лежал на боку, сложив крылья, и спал. Я не знала, что ангелам нужен сон, как и людям.

Лавиния, конечно, при виде его пришла в восторг. Я больше предпочитала говорить о могилах и копании, но когда повернулась к Саймону, чтобы спросить у него что-то о лотке, то его уже не было. Он убежал к своей могиле, даже не попрощавшись.

Наконец мне удалось оттащить Лавинию от ангела, но, когда мы вернулись к главным воротам, Дженни там не оказалось. Я так и не поняла, что имел в виду Саймон, говоря о ней и том человеке, а потому немного беспокоилась. Лавинию это мало волновало.

— Давай зайдем к каменщикам и посмотрим на ангелов, — предложила она. — Всего на минуточку.

Я еще никогда не была у каменщиков. На площадке у них было полно всяких камней — большие глыбы и плиты, голые надгробия, постаменты, а еще несколько обелисков в углу, которые опирались один на другой. Там было много пыли, а земля — вся сплошной песок. Отовсюду доносилось «тюк-тюк-тюк» — работали каменщики.

Лавиния вошла во двор.

— Можно нам посмотреть книгу ангелов? — спросила она человека за конторкой.

Я решила, что она очень смелая.

Но он, казалось, ничуть не удивился. Вытащил с полки у себя за спиной большую пыльную книгу и положил ее на конторку.

— Нашего ангела мы отсюда и выбрали, — объяснила Лавиния. — Я люблю ее разглядывать. Тут сотни ангелов. Они такие милые.

Она начала листать страницы. Там были всякие ангелы — стоящие, коленопреклоненные, поднявшие голову к небесам, смотрящие вниз, с закрытыми глазами, держащие венки, трубы, придерживающие на себе туники. Там были ангелы-младенцы, ангелы-близнецы, херувимы, головки маленьких ангелов с крылышками.

— Хорошенькие, — сказала я.

Не знаю точно почему, но мне не очень нравятся кладбищенские ангелы. Они какие-то гладкие и правильные, а глаза у них такие пустые — даже если я встаю прямо перед ними, они, кажется, никогда на меня не смотрят. Какая польза от посланника, если он тебя даже не замечает?

Папочка ненавидит ангелов, потому что, по его словам, это сентиментальщина. Мамочка называет их пресными. Я нашла это слово в словаре — оно означает «неинтересные, пустые». Думаю, она права. Именно такие у них глаза. Мамочка говорит, что ангелы привлекают внимания больше, чем заслуживают его. Когда на надгробии ангел, то все смотрят на него, а не на другие памятники вокруг, но на самом деле — что на него смотреть? Ничего в нем такого нет.

— Почему ты так любишь ангелов? — спросила я Лавинию.

Она рассмеялась.

— Разве их можно не любить? Они посланники Бога, и они несут любовь. Когда я смотрю на их лица, мне становится так спокойно и надежно.

Я думаю, это и есть пример того, что папочка называет сентиментальным мышлением.

— А где именно находится Бог? — спросила я, думая об ангелах, которые перелетают между Ним и нами.

Лавиния была потрясена моим вопросом и перестала листать страницы.

— Там, наверху, где же еще? — Она показала на небеса. — Ты что — ничего не слушаешь в воскресной школе?

— Но там звезды и планеты, — сказала я. — Я знаю — я их видела в папочкин телескоп.

— Осторожнее, Мод Коулман, — сказала Лавиния, — не богохульствуй.

— Но…

— Прекрати! — Лавиния закрыла уши руками. — Я не могу это слушать!

Айви Мей захихикала.

Я сдалась.

— Ну, хорошо. Идем к Дженни.

На этот раз Дженни ждала нас у главных ворот, вся красная и запыхавшаяся, словно ей опять пришлось подниматься в гору, но живая и здоровая, чему я очень обрадовалась.

— Где вы были, девочки? — воскликнула она. — Я тут вся изволновалась!

Мы начали спускаться вниз, когда я спросила у нее, узнала ли она про материю для мамочки.

— Книга! — взвизгнула она и побежала назад на кладбище. Мне очень не хочется думать о том, где она могла ее оставить.

Дженни Уитби

Бегать по поручениям хозяйки мне было ох как не по душе, доложу я вам. И прекрасно знает ведь, как я занята. Встаешь ни свет ни заря и до девяти вечера на ногах. И всего один выходной в году, не считая Рождества и следующего за ним дня. А ей взбрендило, чтоб я отнесла книги и захватила на обратном пути материю — хотя вполне могла бы сделать это сама. У меня на чтение времени нет, даже если бы захотела, да я и не хочу.

И все же день был теплый, солнечный, и, должна признать, выйти на улицу было очень даже неплохо, хоть я и не люблю взбираться вверх по холму в Виллидж. Мы добрались до кладбища, и там я собиралась оставить девочек и пробежаться по магазинам. Но тут я увидела его собственной персоной. Он, шагая чуть подпрыгивающей походочкой, катил по двору тачку. Он повернул голову и улыбнулся мне, и я подумала:

«Ну-ка, погоди минуточку…»

И тогда я сказала девочкам, что у них есть полчаса — не больше, пусть делают что хотят. Они собирались разыскать мальчишку, с которым играют, и я предупредила их, чтобы были с ним поосторожнее, они тут такие грубияны. И чтобы за маленькой присматривали — за Айви Мей. У нее вроде такая привычка — вечно тащиться сзади, хотя, уверена, ей просто так нравится. Я заставила их всех взяться за руки. И они понеслись в одну сторону, а я — в другую.

Ноябрь 1903

Китти Коулман

Сегодня мы с Уотерхаусами ходили на костер на Хите. Девочки этого хотели, мужчины между собой неплохо ладят (хотя Ричард втайне и посмеивается над Альбертом Уотерхаусом), а нам с Гертрудой Уотерхаус остается лишь улыбаться и терпеть общество друг друга, насколько это удается. Мы стояли вокруг огромного костра на Парламент-Хилл, держа свои сосиски и печеный картофель, и восхищались тем, что собрались на том самом холме, где в свое время Гай Фокс [9]ждал, когда взлетит на воздух Парламент. Я смотрела, как люди то подходят ближе к костру, то отодвигаются от его жара, пытаясь найти место, где им будет лучше всего. Но если нашим лицам было жарко, то наши спины мерзли, это как с картошкой: снаружи она подгорела, а внутри — сырая.

Мой порог чувствительности к жару гораздо выше, чем у Ричарда или Мод, да и вообще, чем у большинства людей. Я подходила к костру все ближе и ближе, пока мои щеки не заалели. Когда я оглянулась, кольцо людей было далеко за мной — я одна стояла у самой кромки огня.

Ричард даже не смотрел на костер — его взгляд был устремлен куда-то вверх. В этом весь он — он любит не жар, а холодные пространства Вселенной. Когда наш роман только начинался, он водил меня, прихватив Гарри в качестве компаньона, смотреть на звезды вместе с другими астрономами-любителями. Тогда мне это казалось таким романтичным. Сегодня же, увидев, как он задирает голову к звездному небу, я почувствовала лишь пустое пространство между этими крохотными бриллиантиками и мною, и оно было похоже на тяжелое одеяло, готовое упасть на меня. Я испытала такое же удушье, как при мысли о том, что меня могут похоронить заживо.

9

Организатор порохового заговора.