Страница 17 из 18
Я сорвался с места и слишком поздно понял, что он заманил меня в ловушку. Стальные зубья огромного капкана с лязгом впились мне в ботинок, и я упал на колени. Гхотак выбежал из своего укрытия и, подбежав ко мне, двинул мне сапогом по зубам так, что у меня искры посыпались из глаз. Мой пистолет отлетел в сторону, и монах расплылся в дьявольской улыбке.
— Я мог бы сейчас же прикончить тебя, чужестранец, — сказал он. — Но эта победа досталась мне слишком дорогой ценой. Поэтому ты умрешь медленной и мучительной смертью.
Я изловчился и врезал ему по голени носком ботинка.
— Ты похож на кобру — крайне опасен, пока жив! — охнув от боли, воскликнул он, доставая коробок спичек. Гхотак одарил меня прощальной иронической ухмылкой, поджег тюк сена и сбежал по ступеням лестницы вниз. Пламя быстро набирало силу.
Я сел и стал разглядывать капкан. Разжать его зубья можно было только с помощью специального ключа. Длинная цепь позволяла мне подползти к самому краю балкона, и я воспользовался этим. Монах распахнул двери и, усевшись верхом на осла, стукнул его пятками по бокам. В этот момент я размахнулся и метнул в Гхотака стилет. Лезвие вошло в основание черепа и вышло из горла. Беглец попытался нащупать рукоятку слабеющими пальцами, но силы покинули его, руки упали, как плети, Гхотак в последний раз посмотрел на меня, обернувшись, и рухнул на землю с раскрытым ртом и остекленелым взором.
Между тем дым становился все гуще, пламя уже лизало потолок. Обмотав голову платком, я подполз к тому месту, где штырь кольца цепи был вбит в стену, и что было сил ударил по ней ногой. Штырь не поддавался, как ни дергал я за цепь. Задыхаясь от едкого дыма и обливаясь потом, я принялся лупить ногой по алебастру, рискуя переломать кости ступни. Реальная угроза мучительной смерти подстегивала меня лучше кнута. Дергая кольцо резкими рывками, я содрал на ладонях кожу. Над головой у меня уже трещала кровля, но толстый штырь не желал вылезать из стены.
В конце концов я уперся, стиснув зубы, в стенку обеими ногами и, поднатужившись, потянул на себя цепь. Штырь поддался и пополз из стены. Я дернул сильнее — и он выскочил из гнезда, словно пробка из бутылки. Я упал на спину, но тотчас же вскочил и на ощупь дополз до лестницы. Ничего не различая слезящимися глазами и задыхаясь от дыма, я скатился кубарем по ступеням вниз и на четвереньках выбрался из конюшни.
Потом я долго лежал на земле, раскинув руки, и жадно пил ртом свежий воздух, прежде чем встать и оглядеться. Ослики спокойно бродили неподалеку от меня, я доковылял до одного из них, сел на него верхом и поехал на нем в поселок. Остальные животные, в том числе и запряженные в повозку, последовали за мной. За моей спиной раздался страшный треск: это обвалилась крыша конюшни. Но на душе у меня было спокойно. Несмотря на боль в ноге я испытывал странное удовлетворение, быть может потому, что в этом очистительном огне сгорало величайшее зло.
Глава девятая
Я въехал верхом на осле в поселок и с невозмутимым видом слегка утомленного шерифа из кинобоевика вывалил золото и драгоценные камни на ступени храма. Потом кузнец освободил меня от капкана, мне перевязали ногу, и я пошел в опустевший дом Кхален. Там я быстро собрал в сумку свои вещи и поспешно покинул свое временное пристанище, пока мною не овладели сентиментальные воспоминания.
Лодыжка побаливала, но благодаря тугой повязке ступня не вихляла, так что я лишь слегка прихрамывал, когда входил в номер Хилари Кобб, дверь которого оказалась незапертой.
Хилари молча подскочила ко мне и влепила мне оплеуху.
— Отдай немедленно мои батарейки, паршивая гнида! — закричала она, занося руку для новой пощечины, но я успел присесть, и ее рука просвистела у меня над головой.
— О чем ты говоришь, моя прелесть? — с невинной физиономией поинтересовался я у нее. — Какие батарейки?
— Я тебя убью! — взревела она, бросаясь на меня с кулаками, но я мягко отпихнул ее на кровать. Она подпрыгнула на матрасе и снова ринулась на меня, так что я был вынужден отступить за столик.
— Ты объяснишь мне наконец, в чем дело? — спросил я.
— Ты сам знаешь, в чем дело, мерзкая жирная вошь! — воскликнула она и вдруг разрыдалась, бессильно уронив руки. — Ты не имеешь права, я рисковала ради этого репортажа своей жизнью!
Я обнял ее и уложил на кровать. Мне стало искренне жаль эту девушку, столько претерпевшую ради сенсационной статьи в своем журнале. Но я не мог допустить, чтобы ее напечатали.
— Послушай, крошка, — сказал я. — Подожди, пока я свяжусь со своим шефом и получу от него разрешение на публикацию этих сведений. Он проконсультируется с британской разведкой, и, если твои соотечественники не будут возражать, ты передашь материалы в редакцию. Договорились?
— В таком случае, — живо вскочила она с кровати, — не будем здесь задерживаться. Приглашаю тебя погостить у меня в Англии! Мы прекрасно проведем время в моем загородном домике, Ник! Ты согласен?
— Что ж, неплохая идея, — сказал я. — Осталось лишь осуществить ее как можно быстрее.
Мы упаковали ее вещи и покинули гостиницу. Нам предстоял нелегкий путь через перевал до Кхумбу, но возвращаться домой всегда легче, особенно, если успешно справился с порученным делом. Главный злодей был уничтожен, а король этого крохотного государства сохранил не только власть, но и свое лицо. Правда, в этой смертельной схватке со злом погибли хорошие люди, но ни одна победа не одерживается без потерь.
По дороге нам встретилась странная похоронная процессия.
— Это хоронят йети, — сказала Хилари, перехватив мой недоуменный взгляд. Лица у людей были скорее веселыми, чем грустными.
Перед моим мысленным взором вновь возникло это жуткое чудовище, и я с горечью подумал о том, что в этом мире еще много неразгаданных тайн, хотя порой мы и не хотим в этом признаться даже самим себе.
Прибыв в Кхумбу, я немедленно связался с президентом британской разведки, и он отправил нас специальным рейсом прямо в Лондон. Оттуда я позвонил в Вашингтон Хоуку и обо всем ему подробно доложил, упомянув и о сенсационном репортаже Хилари.
— Публикация этого материала чрезвычайно важна для нее, — добавил я при этом. — Если он утратил актуальность для нас, то почему бы и не ознакомить с ним мировую общественность?
— В нашем деле ничто не утрачивает актуальность, Ник! — сухо возразил шеф. — Дипломатический скандал порой вспыхивает из-за сущего пустяка, а заканчивается военным конфликтом.
— Значит, репортажа не будет, — упавшим голосом сказал я.
— А знаешь — пусть публикует! — неожиданно воскликнул Хоук. — Китайцы все равно напечатают опровержение и обзовут нас лжецами и интриганами. К их негодующим воплям все уже привыкли.
— Она очень обрадуется, — сказал я.
— И на радостях отблагодарит тебя, как водится, — съязвил Хоук. — К концу недели жду тебя в офисе, так что не увлекайся.
— Так точно, сэр! — ответил я и положил трубку.
Хилари тотчас же повезла меня знакомиться с ее родителями и младшим братом. Как и любой подросток, он был полон энергии и энтузиазма. Он засыпал меня вопросами, а потом потащил нас с Хилари в свою комнату и с гордостью продемонстрировал клетку со своим любимцем.
— Это черный полоз, — пояснил он. — Очаровательное существо, не правда ли? Хотите подержать его в руках? Вы ведь не боитесь змей?
У меня вытянулось лицо, а Хилари прыснула со смеху.
— Ты что-то говорила мне об уютном домике в деревне, — напомнил ей я.
— Сейчас возьму ключи, — рассмеялась она.
Мы попрощались с ее братом и его любимцем и поехали в Суррей. Только там, в тишине английской провинции, я обрел наконец желанный покой. Добравшись до коттеджа уже в сумерках, мы сперва поужинали в местном трактире, а потом уселись возле камина в гостиной на толстом ковре. Щеки Хилари раскраснелись, волосы отливали золоченой бронзой. Мы словно бы снова очутились в пещере в Гималаях. Дрожа от страсти, Хилари упала ко мне в объятия, стаскивая с себя одежду. Я целовал ей грудь, живот и бедра, и ее сладострастные вздохи и стоны становились все громче и пронзительней. Она умоляла меня любить ее еще и еще, и так продолжалось трое суток, в течение которых мир за стенами коттеджа перестал для нас существовать.