Выжжено

Таггард указал на священника, который тихо беседовал с мужчиной и женщиной.

– Это он. Преподобный Эдвард Смолл. Он и те двое, с которыми он говорит, это триумвират, выбранный общиной, который принимает все решения, кроме тех, для которых требуется полный сход.

– Звучит так, будто у вас тут своя Конституция.

– У нас тут даже своя Декларация независимости.

Эдвард Смолл? До чего неподходящая фамилия. С его-то широкими плечами и квадратным лицом он казался скорее воином джунглей, переодетым в священника.

Мужчина, с которым он говорил, носил очки в тонкой оправе, а седые волосы зачёсывал назад. То был доктор Джеймс Хайнберг, врач. Рядом с ним стояла его супруга, строгая матрона с негроидными чертами, заметно моложе него. Она была деревенской учительницей.

Богослужение началось с того, что все запели. На таком старинном английском, что Маркус не понимал слов, однако мелодия звучала скорбно и рассказывала о страданиях. И что-то такое было в том, как слаженно пели сотни сильных голосов.

Затем преподобный Смолл с простёртыми руками обратился к пастве:

– Давайте подумаем о людях, которых нефтяной шок застал неподготовленными. Подумаем о людях, которые не смогли прибегнуть к Божьей милости, приведшей вас сюда. Подумаем о людях, которые в эти тяжёлые времена изведали страдание, поскольку грядёт беда, которую мы с вами сподобились предвидеть. – Он достал из недр своего одеяния бумажку. – Как мы узнали, в Фениксе, штат Аризона, в Альбукерке, Нью-Мехико, а также в некоторых районах Лос-Анджелеса нарушено водоснабжение. В этих областях объявлено чрезвычайное положение. – Он опустил бумажку и обвёл взглядом напряжённо слушающих его прихожан. – Общее для этих городов то, что это города пустыни,которые до сих пор оставались жизнеспособными только благодаря водоснабжению из-за сотни миль, благодаря кондиционерам и транспорту. Теперь всего этого нет, нет бензина и электричества, поскольку сорок процентов электричества в США производилось путём сжигания жидкого топлива.

Таггард наклонился к Маркусу.

– У Джеймса Хайнберга есть коротковолновый радиоприёмник, – шепнул он. – В настоящий момент это наша единственная связь с внешним миром.

– Для затронутых бедствием городов, – гремел преподобный, – удача, что сейчас зима, иначе всё было бы ещё хуже. Однако я говорю вам: это несчастье! Ибо многие люди поддаются искушению остаться в этих бедствующих городах, этих свидетельствах человеческой мании величия, возникшей из веры, что для техники нет ничего невозможного. И что потом? Разве может бедственное положение снова кончиться, теперь, когда нефть на грани исчезновения? Наступит лето, и что? К тому времени уже другие окажутся в местах, куда эти люди могли бы уйти сейчас. Многие из оставшихся погибнут от жажды и жары, и выживших не хватит, чтобы всех похоронить. Начнутся эпидемии, очаги которых, за недостатком медикаментов и невозможностью их доставки, нельзя будет потушить. – Он смолк и снова заглянул в свою бумажку. – Далее мы узнали, – продолжал он, – что в Мехико начались волнения и что число беженцев, переходящих через границу, с каждым часом нарастает. – Он сложил ладони и опустил свою громоздкую голову. – Помолимся за них.

Этот призыв тут же перешёл в продолжительное, страстное моление на все голоса. На слух Маркуса, это звучало почти нестерпимо сентиментально. Он с облегчением вздохнул, когда наконец все снова запели.

Потом последовали наставления. Теперь надлежит, подчеркнул преподобный, держаться вместе, сохранять уединённость общины и придерживаться правил, которые были выработаны на такой случай за минувшие годы и десятилетия.

– Не падайте духом! – воззвал он зычным голосом. – Даже если вас иной раз охватит чувство бессилия перед лицом катастроф, творящихся вокруг, не сдавайтесь! Помните о том, что людей, переживших ледниковую эру, было не больше двух тысяч. Всё огромное человечество заново произошло от этих немногих отцов и матерей будущих племён и народов. Точно так же будет и теперь, и от нас зависит, от каждого в отдельности, чтобы это стало возможным.

Затем было чтение Библии. Доктор Джеймс Хайнберг – выразительно и весьма к месту – читал историю Ноя. Маркус поневоле разволновался, слушая эту древнюю историю. Казалось, он вот-вот поймёт, как ему повезло в решающий момент оказаться именно здесь.

Глава 39

Бородатый рыжий мужчина по имени Джек, с огромными, как лопаты, ручищами, должен был определить Маркуса к работе.

– А что вы умеете делать? – спросил он.

Маркус беспомощно пожал плечами.

– Ну, в общем…

– Кем вы работали раньше?

– С компьютерами. В отделе продаж, ну, и всё такое.

– То есть ничего не умеете, – подытожил Джек и взял карандаш, который в его лапах выглядел как детская игрушка (чем они будут писать через десять лет?). – Тогда начнём с сена. Там трудно что-нибудь напортить.

Это значило являться в шесть часов утра на большой сеновал посреди деревни и ворошить вилами запасы сена, чтобы оно не слёживалось и оставалось свежим.

От сена исходил душистый аромат, пахло лугами, цветущими склонами, летом и отдыхом. Но Маркус в первый день не доработал и до обеда, кости и суставы у него разболелись от непривычных нагрузок.

– Тогда задайте корм скоту, – сказал Джек, заглянув к нему узнать, как идут дела. – Это не так тяжело.

Это значило перевезти через заснеженный двор возок сена в тележке и распределить его в хлеву по яслям. Там содержались в основном коровы, эти огромные животные косились на него шоколадными глазами. Сколько же может весить корова? Тонну? Он ещё никогда в жизни не видел корову так близко, не говоря уже о том, чтоб ощущать её специфический запах.

В нескольких боксах стояли и лошади. Они внушали ему особенный ужас. Они всегда беспокоились, когда он входил, начинали пританцовывать в стойлах, как будто прикидывая, как бы перемахнуть через барьер и забить его копытами до смерти. Он старался поскорее задать им корму и уйти.

К счастью, ближе кормушек ему подходить было не нужно. Чистить лошадей скребницей приходила девушка.

Через неделю Маркус понял, что она нарочно приходила именно тогда, когда он находился в хлеву.

Сомнений не осталось, когда он увидел, как она смотрела на него.

Маркус краем глаза разглядел её подробнее. Она была ещё подросток, девочка, грезившая о таинственных незнакомцах. У неё были большие чёрные глаза и густые локоны до середины спины. Кожа была такая чистая, что, казалось, мерцала в сумерках хлева, едва освещенного двумя усталыми лампочками. Одета она была скромно, однако пуговицы ватника застёгивались на груди, казалось, с трудом. Широкие бёдра тоже невозможно было скрыть. Несомненно плодовитое тело, готовое начать историю человечества с начала, если надо.

Чувственность сквозила и в её манере обхождения с лошадьми, и, глядя, как она выгибается и тянется, вычищая животных скребком или щёткой, Маркус ощущал нешуточное напряжение. Она излучала жажду жизни, любопытство, нетерпение. Она была… согласна.

Работа на сеновале спорилась лучше, когда ему было о чём подумать, а дум у Маркуса было много. Так вот, значит, как выглядит его будущее? Это и есть та жизнь, которая уготована ему судьбой? Заниматься физическим трудом, прижиться в Bare Hands Creek, завязать знакомства? Ходить по воскресеньям в церковь, приняв благочестивый вид, чтобы не слыть аутсайдером? Сделать новую карьеру, с другими правилами, но с той же целью, какую карьера имела всегда и во все времена, а именно: подняться выше по лестнице, где бы эта лестница ни находилась и какой бы длины ни была?

В конце концов, жениться на одной из девушек общины, произвести на свет детей и забыть, что когда-то были компьютеры, скоростные автомобили, и телефоны в нагрудном кармане, и космические станции, и роботы для Марса, и небоскрёбы, и автобаны, перекинутые через зияющие пропасти?

Забыть, что когда-то у него была мечта о стеклянной башне, которая носила бы его имя и которую знал бы весь мир?