Зловещее наследство

Стол заволокло сигаретным дымом. Тут все время курили. Мужчина уходил всего на полчаса и, тем не менее, наклонился и поцеловал жену. Она улыбнулась ему, раскуривая очередную сигарету. Когда они ушли, Арчери и она остались одни. Незнакомка пересела в кресло мужа, откуда могла наблюдать за танцующими, многих из которых она, казалось, знала, поскольку иногда махала и кивала, будто обещая скоро присоединиться к ним.

Арчери вдруг почувствовал себя одиноким. Он никого здесь не знал, кроме двух, скорее недружелюбных, полицейских. Его пребывание может продлиться целых две педели. Почему он не попросил Мэри присоединиться к нему? Это могло бы стать праздником для нее, переменой, а она — видит бог — нуждается в переменах. В ту же минуту, как допьет вторую чашку, он может пойти позвонить ей.

Голос женщины напугал его:

— Вы не будете возражать, если я возьму вашу пепельницу? Наши уже полные.

— Конечно, нет. Берите. — Он толкнул тяжелое стеклянное блюдо, но при этом нечаянно коснулся кончиков ее прохладных сухих пальцев. Рука была небольшая, похожая на детскую, с короткими ненакрашенными ногтями. — Я не курю, — добавил он скорее испуганно.

— Вы здесь надолго? — Ее голос был легким и мягким.

— Всего несколько дней.

— Я спросила, — сказала она, — потому что мы часто приходим сюда, и я вас здесь прежде не видела. Большинство здесь завсегдатаи. — Незнакомка осторожно вынула изо рта сигарету и гасила ее до тех пор, пока не исчезла последняя искорка. — Здесь раз в месяц танцы, и мы всегда приходим. Я люблю танцевать.

Впоследствии Арчери удивлялся, что заставило его, провинциального пятидесятилетнего викария, сказать, что он, дескать, тоже не прочь. Возможно, это было смешение ароматов, надвигающиеся сумерки или просто то, что он оказался не в своей тарелке.

— Вы хотели бы потанцевать?

Играли вальс. Генри был уверен, что вальс он одолеет. Они иногда вальсировали на церковных собраниях. Вы просто на раз-два-три переставляете ноги по треугольнику. Но он чувствовал себя смущенным. Что она подумает о нем в его возрасте?

— Я это люблю, — сказал он.

Кроме Мэри и ее сестер, она была единственной женщиной, с которой он танцевал за последние двадцать лет. Он оказался настолько застенчив и настолько поглощен чудовищностью совершаемого, что на мгновение стал глух к музыке и слеп к сотне или около того других людей, которые кружились по иолу. Тогда она была в его руках, светлое создание из аромата и шелка, чье тело, так несовместимо касаясь его, имело текучесть и легкость летнего тумана. Арчери чувствовал, что замечтался и из-за этой совершенной нереальности забыл о своих ногах и о том, что должен делать, а просто двигался с нею, как будто были только он и она. И музыка.

— Я не так уж хорош в делах такого рода, — сказал викарий, когда обрел голос. — Вы не должны обращать внимания на мои ошибки. — Он оказался настолько выше ее, что она была вынуждена поднимать к нему лицо.

Она улыбнулась:

— Трудно разговаривать, когда танцуешь, не так ли? Я никогда не знала, о чем говорить, но что-то же говорить надо.

— Вроде «Не думаете ли вы, что этот пол хороший?». — Странно, но он помнил это со студенческих лет.

— Или «Вальсируете ли вы влево?». Действительно абсурд. Мы с вами танцуем, а я Даже не знаю вашего имени. — Она издала короткий смешок. — Это почти аморально.

— Меня зовут Арчери. Генри Арчери.

— Как поживаете, Генри Арчери? — серьезно спросила она. Потом, когда они двигались в море закатного света, партнерша смотрела на него неотрывно, румянец окрашивал ее лицо. — Вы действительно не узнаете меня?

Он покачал головой, ужасаясь, если делал неправильное движение. Она притворно вздохнула:

— Вот она, слава! Имоджин Айд. Не прозвенел колокольчик?

— Я ужасно виноват.

— Честно говоря, вы не похожи на того, кто проводит время, рассматривая глянцевые журналы. Прежде чем выйти замуж, я была, что называется, топ-моделью. Самое фотографируемое лицо Британии.

Он совершенно не знал, что сказать. То, что приходило в голову, все сводилось к ее экстраординарной красоте, а говорить об этом вслух выглядело неуместно. Чувствуя его замешательство, она прыснула, но это был теплый и добрый смех.

Он улыбнулся ей сверху вниз и вдруг поверх ее плеча наткнулся на знакомое лицо. Старший инспектор Уэксфорд входил с крепкой, приятного вида женщиной и молодой парой. Его жена, его дочь и сын архитектора, предположил Арчери, почувствовав неожиданный укол совести. Он наблюдал, как они садились, и только когда он почти уже отвел глаза, их взгляды встретились. Улыбки, которыми они обменялись, выглядели почти враждебными. Выражение лица Уэксфорда было сродни насмешке, словно он хотел сказать, что танец выглядел весьма легкомысленно в свете его, Арчери, поисков. Он поспешил перевести взгляд на свою партнершу.

— Боюсь, что читаю только «Таймс», — признался викарий, сам почувствовав снобизм слов, едва они вылетели.

— Я была однажды в «Таймс», — сказала она. — О нет, не снимок. Я была в суде. Кто-то упомянул мое имя в деле, и судья сказал: «Кто Имоджин Айд?»

— Это действительно слава.

— Я храню вырезку за тот день.

Музыка, которая только что была так мелодична и текуча, вдруг рванула страшным темпом с грозовыми перекатами барабанов.

— Я не надеюсь справиться с этим, — беспомощно признался Арчери. Он сразу отпустил ее, прямо в центре зала.

— Не берите в голову. Во всяком случае, благодарю вас. Я получила удовольствие.

— Я тоже, в самом деле.

Они начали пробираться между танцующими, которые дергались и подскакивали почти как дикари. Она держала его за руку, и было бы невежливо выдернуть ее.

— Мой муж вернулся, — сказала она. — Не присоединитесь ли к нам на весь вечер, если у вас нет ничего лучшего?

Улыбаясь, супруг Имоджин Айд, подошел к ним. Его смуглое лицо, иссиня-черные волосы и почти женственные манеры придворного придавали ему вид восковой фигуры. Арчери пришла в голову нелепая мысль, что, если натолкнуться на него в салоне мадам Тюссо, где простой посетитель часто ошибается, принимая служителя из плоти и крови за фигуру из воска, то можно пройти мимо него, реального человека, тоже приняв его за копию.

— Это мистер Арчери, дорогой. Я сказала ему, что он должен остаться. Прекрасный вечер.

— Хорошая идея. Взять вам выпивку, мистер Арчери?

— Спасибо, нет. Мне надо идти. Я хочу позвонить жене.

— Надеюсь, мы еще увидимся, — сказала Имоджин Айд. — Мне понравился наш танец. — Она взяла мужа под руку, и они направились в центр зала, тело к телу в сложном ритме шагов.

Арчери поднялся в свою спальню. Если раньше он считал, что музыка будет надоедать ему, то теперь здесь, в фиолетовом сумраке, она очаровывала и тревожила его, пробуждая забытую, неопределенную тоску. Он стоял у окна, глядя на небо с его длинными шлейфами перистых облаков, розоватыми, как лепестки цикламена, но менее материальными. Звуки музыки смягчились, чтобы соответствовать этому спокойному небу, и теперь она казалась ему похожей на отрывки из увертюры к некоей пасторальной опере.

Он сел на кровать и взял в руки телефон. Несколько минут он отдыхал. Что за блажь звонить Мэри, если ему нечего ей сказать и он даже не знает своих планов на утро? Он вдруг почувствовал неприязнь к Трингфорду и его приходским делам. Викарий жил в нем так долго, так замкнуто, а вне его был целый мир, о котором он очень мало знал.

Оттуда, где он сидел, Генри не видел ничего, кроме неба, неспокойных континентов и островов в море лазури. «Здесь мы будем сидеть, и пусть звуки музыки льются нам в уши…» Он убрал руку от телефона и лег на спину, размышляя ни о чем.

Глава 9

Уста их мягче масла, а в сердце их вражда; слова их нежнее елся, но они суть обнаженные мечи.

Псалом 54

— Я думаю, нет ли в этом чего-нибудь?