Страница 48 из 54
– У Трамаха оно было.
– У меня нет ни малейшего сомнения, но он был слишком молод.
– Он был мужчиной.
– Нет, Этис: он мог быстать им, но Парка не дала ему этой возможности. Он погиб еще ребенком.
Последовала тишина. Гераклес медленно погладил серебристую бородку и промолвил:
– И, возможно, в этом и заключалась его проблема: ему не дали стать мужчиной.
– Понимаю, – Этис коротко вздохнула. – Ты говоришь об этом скульпторе… Менехме. Я знаю обо всем, что между ними было, хотя, к счастью, меня не обязали присутствовать на суде. Да. Трамах мог сделать выбор, и он выбрал его. Мы сами отвечаем за свои поступки, не так ли?
– Возможно, – кивнул Гераклес.
– Кроме того, я уверена, что он никогда не испытывал страха.
– Ты так думаешь? – Гераклес поднял брови. – Не уверен. Быть может, перед тобой он скрывал свой страх, чтобы ты из-за него не страдала…
– Что ты хочешь сказать?
Он не ответил, а продолжал говорить будто бы сам с собой, не глядя на Этис:
– Хотя… кто знает? Может быть, его страх был не так уж нов для тебя. Когда Мерагр погиб, тебе пришлось вынести долгое одиночество, не так ли? Тяжкое бремя двух детей, которых надо воспитать, жизнь в Городе, который захлопнул перед вами двери, в этом мрачном доме… Ибо дом твой, Этис, очень мрачен. Рабы говорят, что здесь обитают привидения… Хотел бы я знать, сколько призраков видели за эти годы вы с детьми… Сколько нужно одиночества? Сколько необходимо темноты, чтобы люди переродились?… В прошлом все было по-другому…
Этис неожиданно мягко прервала его:
– Ты не помнишь о прошлом, Гераклес.
– Стараюсь не помнить, признаюсь, но ты ошибаешься, если думаешь, что прошлое ничего не значило для меня…
Он понизил голос и продолжил так же холодно, будто рассуждал сам с собой:
– У прошлого были твои формы. Теперь я это знаю и могу сказать тебе. Прошлое улыбалось мне твоим юным лицом. Долгое время моим прошлым была твоя улыбка… Не по моей воле, это верно, но это так, и возможно, настало время принять это, признать это… я хочу сказать, признаться перед самим собой, хотя ни ты, ни я уже ничего не можем с этим поделать…
Он говорил быстрым шепотом, не поднимая глаз, не давая тишине передышки.
– Но теперь… теперь я смотрю на тебя и не могу определить, что из этого прошлого осталось в твоем лице… И не думай, что я придаю этому значение. Я уже говорил: все складывается по желанию богов, жаловаться ни к чему. Кроме того, я не очень склонен к эмоциям, ты же знаешь… Но внезапно я обнаружил, что я от них не свободен, хоть они кратки и нечасты… Вот и все.
Он остановился и сглотнул слюну. Его полные щеки покрыл легчайший призрак румянца. «Она, наверное, думает, зачем все эти признания», – подумал он. Затем, немного повысив голос, он бесстрастно продолжил:
– Тем не менее, перед тем как уйти, я хотел бы нечто узнать… Для меня это очень важно, Этис. Это никак не связано с моей работой Разгадывателем, уверяю тебя; это чисто личный вопрос…
– Что ты хочешь знать?
Гераклес поднес руку к губам, будто внезапно почувствовал сильную боль во рту. Помолчав, так и не глядя на Этис, он ответил:
– Сначала я должен тебе кое-что пояснить. С тех пор как я начал расследовать гибель Трамаха, мои ночи тревожил ужасный сон: я видел руку, сжимавшую только что вырванное сердце, и вдалеке солдата, который говорил что-то, что я не мог расслышать. Я никогда не придавал снам особого значения, ибо они всегда казались мне абсурдными, иррациональными, противоречащими законам логики, но этот сон навел меня на мысль о том, что… Короче, я должен признать, что Истина порой проявляется в странном виде. Потому что этот сон напоминал мне об одной детали,о которой я забыл, об одной мелочи, о которой мой мозг, несомненно, отказывался вспоминать все это время…
Он провел языком по сухим губам и продолжил:
– В ночь, когда принесли тело Трамаха, капитан приграничной стражи уверял, что сказал тебе лишь, что твой сын погиб, не вдаваясь в подробности… Солдат из моего сна без устали повторял эти слова: «Она знает лишь,что ее сын мертв ›. Потом, когда я пришел к тебе выразить соболезнования, ты сказала что-то вроде: «Боги смеялись, когда вырвали и сожрали сердце моего сына».Так вот, у Трамаха действительно вырвали сердце, Асхил убедился в этом, осмотрев тело… Но ты, Этис, откуда ты знала об этом?
Впервые Гераклес поднял взгляд к бесстрастному лицу женщины. Он продолжил без всяких эмоций, словно находясь на пороге смерти:
– Простая фраза, и все… Одни слова. Рассуждая логично, нет никаких причин думать, что они – более чем жалоба, метафора, свойственное речи преувеличение… Но логика тут ни при чем: это сон. И сон говорит мне, что эта фраза – ошибка, не так ли?… Ты хотела обмануть меня притворными криками боли, ты упрекала богов, но ты совершила ошибку. Твоя простая фраза осталась во мне, как семя, и оно выросло после этого ужасного сна… Сон говорил мне правду, но я не мог разглядеть, чья рука сжимала сердце, эта рука, заставлявшая меня стонать и дрожать по ночам, эта тончайшая рука, Этис…
На мгновение его голос дрогнул. Он помолчал. Потом снова потупил глаза и спокойно сказал:
– Все остальное просто: ты говорила, что почитаешь Священные мистерии, как и твой сын и как Анфис, Эвний и Менехм… как и моя рабыня, пытавшаяся убить меня сегодня ночью… Но эти Священные мистерии – не Элевсинские, ведь так? – Он быстро поднял руку, словно боялся ответа. – О, мне это безразлично, клянусь тебе! Я не хочу вмешиваться в твои религиозные верования… Я уже говорил, что пришел узнать только одну вещь, а потом я уйду…
Он пристально посмотрел в лицо женщины и мягко, почти с нежностью, добавил:
– Скажи, Этис, ибо душа моя разрывается от этого сомнения… Если верно, что, как я думаю, ты одна из них,скажи мне… Ты ведь только смотрела,или, быть может?… – Он снова быстро взмахнул рукой, как бы показывая, что отвечать еще не нужно, несмотря на то, что она не шевельнулась, не дрогнули ее губы, не мигнули глаза, не было ни малейшего признака того, что она собирается заговорить. Просящим голосом он добавил: – Богами молю, Этис, ответь мне, что ты не причинила вреда своему собственному сыну… Если нужно, солги мне, пожалуйста. Скажи: «Нет, Гераклес, я не принимала в этом участия». Только это. Словами несложно лгать. Мне нужна еще одна твоя фраза, чтобы залечить рану, нанесенную первой. Клянусь Зевсом, мне все равно, в которой из них кроется Истина. Ответь мне, что не участвовала в этом, и даю тебе слово, что выйду через эту дверь и никогда больше не побеспокою тебя…
Последовало короткое молчание.
– Я не участвовала, Гераклес, клянусь тебе… – взмолилась тронутая Этис. – Я была бы не в состоянии причинить боль собственному сыну.
Гераклес собирался ответить, но ему показалось странным, что ясно сложенные в его сознании слова не срываются с губ. Он заморгал, смущенный и удивленный этой неожиданной… [126]
– Мне нужна еще одна твоя фраза, чтобы залечить рану, нанесенную первой. Клянусь Зевсом, мне все равно, в которой из них кроется Истина. Ответь мне, что не участвовала в этом, и даю тебе слово, что выйду через эту дверь и никогда больше не побеспокою тебя…
Последовало короткое молчание.
– Я первая вонзила в его грудь ногти, – невыразительно произнесла Этис.
Гераклес собирался ответить, но ему показалось странным, что ясно сложенные в его сознании слова не срываются с губ. Он заморгал, смущенный и удивленный этой неожиданной немотой. До него донесся ее слабый и жуткий, как болезненное воспоминание, голос:
– Мне безразлично, что ты не можешь этого понять. Что ты вообще можешь понять, Гераклес Понтор? С рождения ты повиновался законам. Что ты знаешь о свободе, об инстинкте, о… гневе? Как ты сказал? «Тебе пришлось вынести долгое одиночество»? Что ты знаешь о моем одиночестве?… Для тебя «одиночество» – всего лишь слово. Для меня оно стало болью в груди, потерей сна и отдыха… Что ты вообще знаешь?
126
Прости, Гераклес, друг мой. Чем я могу помочь тебе? Тебе была нужна фраза, и я как всемогущий переводчик мог тебе ее дать… Но я не должен этого делать! Текст священен, Гераклес. Мой труд священен. Ты просишь меня, умоляешь продолжать ложь… «Словами несложно лгать», – говоришь ты. Ты прав, но я не в силах помочь тебе… Я не писатель, а переводчик… Мой долг признаться терпеливому читателю, что ответ Этис – моя выдумка,и я прошу прощения за нее. Я отступлю на несколько строчек назад и теперь на самом деле напишу настоящий ответ героини. Прости меня, Гераклес. Прости меня, читатель.