Ночь грома

— Я очень сожалею, доктор, честное слово, но мне нужно связаться с кем-нибудь из администрации, чтобы удостоверить вашу личность. Понимаю, это лишняя головная боль, это ваша больница и все такое, но отец этой девушки нанял нашу фирму, и его инструкции были совершенно четкими: не впускать никого, не удостоверив личность. Если хотите знать, я уже связался со службой охраны больницы. Сейчас я позвоню в администрацию, — сказал он, доставая мобильник.

У Верна в голове разлилось что-то обжигающее. Несколько лет назад он в подобной ситуации ударил бы молодого охранника в горло, затем лягнул бы второго по яйцам. После чего бил бы обоих ногами по голове до тех пор, пока они не отдали бы богу душу. А потом прирезал бы девчонку ножом, который всегда имел при себе. Но с тех пор Верн стал мягче. Несмотря на нарастающее внутри чувство разочарования, подобное паровому котлу, который готов вот-вот взорваться, он все же сдержал себя в руках.

— Ладно, — сказал он, — в этом нет необходимости. Я обращусь к дежурной медсестре, и она с этим разберется.

— Хорошо, сэр, этого будет достаточно.

— Пошли, Джек, — обратился Верн к своему родному, двоюродному или какому там еще брату, каковым ему приходился Эрни, — пригласим сюда дежурную сестру. Я терпеть не могу нарушать правила.

Двое Грамли неторопливо прошли по коридору в своих «Рокпортах» и постояли, дожидаясь лифта, хотя Верн при этом думал: «Мне нужно кого-нибудь убить или хотя бы оттрахать, предпочтительно молоденькую девочку, и как можно быстрее!»

Глава 7

На следующий день ближе к вечеру он позвонил Джули из Ноксвилла.

— Где ты пропадал? Господи, что происходит?

— Извини, дел было по горло. С Ники все в порядке, по крайней мере насколько этого можно ожидать. Головной мозг работает исправно, просто она остается в бессознательном состоянии. Врачи говорят, после таких аварий люди приходят в себя через одну-две недели и восстановление практически всегда стопроцентное. Так что с медицинской точки зрения все выглядит очень положительно.

— Боб, я звонила в больницу. Ники перевезли!

— Это моих рук дело. Врачи согласились с тем, что на здоровье Ники это никак не скажется, и я устроил ее в частную клинику здесь, в Ноксвилле.

— Неужели в этом…

— Ну, тут кое-что произошло.

— Я не…

— Ничего определенного сказать нельзя, и, может быть, я отреагировал чересчур резко, но сотрудник агентства Пинкертона…

— Сотрудник агентства Пинкертона?

— Я тут кое-что проверил, и, пожалуй, версия с бесшабашным юным лихачом меня больше не устраивает. По крайней мере, целиком. Поэтому я обратился в агентство Пинкертона и обеспечил Ники круглосуточную охрану, три смены по два человека. Короче говоря, когда первая смена заступала на дежурство, они остановили двух врачей, совершающих обход. Ничего особенного, никто не придал этому значения, но врачи ушли за разрешением администрации и больше не вернулись. Тогда я начал расспрашивать, и никто не знает, кто это такие. Никто их хорошенько не рассмотрел. Единственным указанием на то, что это были врачи, можно считать зеленые халаты и бирки с фамилиями, но, черт побери, купить медицинский халат может кто угодно. Тут что-то не так.

— И ты перевез Ники в другую клинику. Мудрое решение.

— Полагаю, сейчас вам уже можно приезжать сюда. Название клиники я назову только тогда, когда вы будете в Ноксвилле. Но я бы предпочел остановиться на севере, в пригороде. Девочке нужна мать. Она выглядит такой жалкой, вся забинтованная, в проводах и трубках, совершенно неподвижная. У меня разрывается сердце.

— Ники крепкая. Она выкарабкается, не сомневайся.

— Хорошо, мой телефон у тебя есть. Когда приедете и остановитесь в гостинице, звякни мне, и я прибуду. А пока что мне нужно кое в чем покопаться.

— В чем дело?

Боб подробно рассказал жене о следах, оставленных колесами, о том, что сказали по этому поводу люди из НАСКАР, о равнодушии управления шерифа, о том, как по мере приближения больших гонок город заполняется болельщиками, зеваками, пьяницами, горячими подростками и прочими паломниками.

— Поэтому я хочу разобраться, что к чему. Понимаю, ты считаешь, что у меня мания преследования…

Он был удивлен тем, что последовало дальше.

— А теперь послушай меня. Столько раз ты ввязывался в опасные авантюры, оставляя меня одну воспитывать ребенка, а теперь мне нужно воспитывать другого ребенка. Да, я считаю, у тебя есть склонность к мании преследования. Однако на этот раз я присоединяюсь к тебе, потому что речь идет о моей дочери. Так что ты действуешь не из какого-то безумного чувства чести, не потому, что якобы в долгу перед своим давно умершим отцом, не ради чего-то такого, что осталось с войны, которой никто уже не помнит. Ты действуешь ради меня. Если ты считаешь, Боб, что кто-то хочет убить нашу дочь, найди этих людей и останови их. Останови их, не дай сделать больно нашей дочери или чьей бы то ни было дочери.

— Хорошо, — сказал Боб. — Да, и еще одно.

— Что?

— Захвати с собой оружие.

Глава 8

Боб не очень-то хорошо относился к газетам и уж определенно до сих пор ни разу не был в редакции ни одной из них. Однако именно к этому стремилась его дочь. Оглядывая просторное помещение, заставленное рядами захламленных столов, заполненное беззаботной молодежью: равнодушными выпускающими редакторами, задерганными младшими редакторами, деловитыми техниками, следящими за работой компьютеров, — Боб недоумевал, почему все это имело для Ники такое большое значение с самого ее детства. У них в роду не имелось ничего такого, чем можно было бы объяснить подобную склонность; возможно, где-то по материнской линии затесался какой-нибудь писатель, но Боб ни о чем таком не слышал. Однако он четко знал вот что: Ники это любит, этим живет, об этом мечтает, этим дышит и питается.

«Ну хорошо, милая, — мысленно сказал Боб. — Раз ты этого хочешь, я постараюсь вернуть это тебе».

Он сидел в комнате для совещаний, за стеклянной перегородкой которой была видна редакция, а Джим Густафсон, главный редактор, и полная девушка Дженнифер, непосредственный начальник Ники, вводили Боба в курс того, чем занималась его дочь.

Суть сводилась к тому, что Ники работала в отделе криминальной хроники и ее главной темой было метамфетаминовое безумие, охватившее сельскую Америку, и, в частности, его последствия в северо-восточной части Теннесси и юго-западной части Виргинии. Ники подготовила получивший высокую оценку материал о детях оптовых поставщиков метамфетамина, направленных в детские дома после ареста своих родителей. Она была лично знакома с шерифами всех семи соседних округов, знала многих полицейских, работников социальных служб, врачей, учителей, ибо проблема затрагивала все эти области. Наркотик был самым настоящим дерьмом; единственное его преимущество заключалось в том, что он был дешевым и обеспечивал сильный, хотя и недолгий кайф. Время от времени кто-нибудь под воздействием его запихивал своего новорожденного младенца в духовку или, приняв родную бабушку за тролля из фантастических миров Роджера Желязны, проезжал по ней на газонокосилке. Но по большей части, как это бывает везде с любым наркотиком, метамфетамин превращал тех, кто к нему пристрастился, в бесполезных тунеядцев, которые проводили целый день, гадая, как бы набрать горсть мелочи на новую дозу, или в химиков-любителей, пытающихся состряпать его самостоятельно, что, как правило, заканчивалось взрывом и глубокой воронкой в земле, а сами бедолаги отправлялись прямиком в преисподнюю. Те, кто поумнее, устраивали крупные подпольные лаборатории, которые и приносили настоящие деньги на этом рынке доморощенного героина.

— Ники готовила новый большой материал о проблеме метамфетамина в районе «Трех городов». Она встречалась с руководством местной полиции, пытаясь разобраться в том, что происходит.