Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 67



Запрокинув голову, царь взглянул на высокое черное небо с мерцающими звездами. Раньше ему казалось, что небо — это шатер, раскинутый над головой. Теперь оно показалось безмерно далеким, отрешенным и безразличным. Что-то чужое и недоступное. Может быть, эти огоньки в небе — лица бессмертных богов?

В ночной черноте оглушительно стрекотали цикады. Стоявший на крыше Минос вдруг отчетливо осознал и свое одиночество, и остроту момента. Тысячи лет его народ владел этой землей. Сколько поколений его предков жили на этом острове и считали его своим! Всегда и всем казалось, что это незыблемо.

А сейчас наступил конец. Под чириканье цикад, среди удушливого дыма костров проходила последняя ночь Кносского царства.

Завтра к вечеру на этом месте будет дымящееся пепелище — обугленные головешки и запах сгоревшей плоти. Кто вспомнит тогда о нем — Миносе, о его народе, обо всей их жизни? Чья память сохранит это?

Новый народ будет жить здесь. Ахейцы — люди, не имеющие памяти. Дикари, не осознающие даже самих себя…

— Царь, тебя зовет богиня, — высунулась снизу голова Гупа-ана, управляющего дворцом. — Богиня велела привести тебя к ней.

Богиня? Сейчас? Зачем царь понадобился великой и безжалостной Тини-ит?

По традиции верховная жрица не только носила имя самой богини, но и считалась ее воплощением. Если жрица говорит или делает что-то — это говорит и делает сама богиня Тини-ит.

Но не сейчас! Сейчас царь должен готовиться к бою!

— Все жрицы собрались в зале богов, — сказал Гупа-ан, вылезая на крышу и становясь рядом с царем, — тебя ждут.

В руке Гупа-ан держал горящий факел. Минос внимательно взглянул на управляющего. Осмотрел знакомое лицо и знакомую фигуру. Он знал этого человека с детства. Гупа-ан достался Миносу в наследство от отца — тоже Миноса. В последние годы своей жизни отец приблизил к себе стройного и красивого юношу, сделал его своим любимым наложником. Гупа-ан в юности был удивительно красив — высокий, с густыми светлыми волосами и пронзительным взглядом. Его атлетическое тело было создано не для тяжелого труда и не для боя. Оно, как истинное произведение искусства, предназначалось только для любви.

Старый Минос так долго наслаждался ласками Гупа-ана, что доверил ему сделать мужчинами своих сыновей.

Сделать из мальчика мужчину — в воспитании самое главное. Такое дело нельзя доверять женщинам. По традиции считается, что больше всего для этой цели подходит сам отец. Именно он в священном акте совокупления с сыном лучше всего способен передать ему мужественность.

Но царь был уже стар и понимал, что не сможет сам передать мужественность девяти своим сыновьям. Неминуемая слабость опозорила бы его. Поэтому царь и поручил своему любовнику Гупа-ану сделать мальчиков мужчинами. Царевичами, восьмерым из которых, правда, предстояло умереть на жертвеннике богини Тини-ит.

Сейчас Минос, стоя на крыше, в последний раз рассмотрел постаревшего Гупа-ана. Седой старик с ввалившейся грудью. Сверкавшие прежде глаза потускнели. Во рту не хватает многих зубов. Десять лет назад, когда Минос стал царем и лично умертвил восьмерых своих братьев на мраморном алтаре, он окунул обе руки в кровь жертв и измазал ею сначала свое лицо, а затем лицо Гупа-ана.

— Назначаю тебя управляющим дворцом, — сказал он тогда и победно покосился на сидевшую на троне верховную жрицу.

Это был момент его торжества. Объявить волю богини и назвать будущего царя — дело жрицы. Но когда царь уже назван, то своих помощников и царедворцев он назначает сам. Пусть жрица молчит.

Сейчас дряхлый Гупа-ан стоял рядом и явно нервничал.

— Пойдем, царь, — прошамкал он снова, — Тини-ит зовет тебя, не медли.

— А что им нужно? — раздраженно поинтересовался Минос. — Утром начнется штурм. Днем мы уже совершали обряд.

Царь раздраженно обернулся и посмотрел на хорошо видное сверху низкое здание зала богов. Плоская крыша была украшена каменным изваянием бычьих рогов, которые торчали к небу как знак жертвы богам.



— Богиня сама тебе скажет, — улыбнулся старый управляющий, показывая беззубый рот.

Они двинулись в путь через бесчисленные комнаты и коридоры. Поднимались по одним лесенкам и спускались по другим. Заворачивали из одного здания в другое — до самого зала богов. Успевшие уже заснуть воины, которые сидели и лежали повсюду, зажав в руках копья и мечи, во сне поджимали ноги при звуке шагов. Наконец, перешагивая через лежавших, царь Минос вступил в святилище.

По углам горело несколько факелов, чадил большой масляный светильник возле самого алтаря из черного мрамора. Колеблющееся пламя светильника плясало и отбрасывало блики на точно такие же, как на крыше, бычьи рога с края жертвенника.

На деревянном троне с высокой резной спинкой сидела верховная жрица Тини-ит. Царь уже встречался с ней днем, во время церемониальной процессии. Жрицы во главе с Тини-ит и мужчины-жрецы медленно прошли длинной вереницей, ступая шаг в шаг, через площадь посредине дворца-города. Музыканты играли устрашающую музыку, которая всегда сопровождала жертвоприношения. Протяжно завывали длинные деревянные трубы, ритмично и гулко били обтянутые кожей барабаны.

Обнаженные тела жрецов-мужчин были с ног до головы покрыты багровой охрой, а тела жриц — ярко-желтой, сваренной из весенних цветов. Двигавшаяся через двор к залу богов вереница красных и желтых фигур выглядела торжественно, и собравшиеся вокруг люди надеялись, что богиня Тини-ит будет довольна оказанными почестями.

Перед входом в зал каждый участник процессии надевал маску, изображающую волчью морду. Такие маски делали специальные умельцы-ремесленники. С головы убитого волка сдирали шкуру, а затем, после обработки, натягивали ее на каркас.

По площади в процессии шли еще люди, хоть и выкрашенные в ритуальный цвет, а в зал богов входили уже волки, готовые терзать жертвы.

В жертву Тини-ит были поочередно принесены пять девушек и пять юношей. Жертвы разделись, а затем каждому из них на голову надели маску — только уже другую — бычью. И принесенный в жертву человек таким образом становился уже не человеком, а быком. Бык — желанный для богов символ заклания.

Обнаженные люди с волчьими головами окружали человека с бычьей головой, склонялись над ним, а затем кверху стремительно взлетал обоюдоострый топорик. Долю мгновения топорик ослепительно сверкал в солнечном луче, струившемся из окна в крыше, а затем падал вниз, и слышался короткий предсмертный крик.

Пять девушек, не знавших мужчин, и пятеро юношей, не прошедших еще обряда передачи мужественности. Все понимали, что меньшим количеством жертв нельзя ограничиться — богиня будет недовольна, а грозные ахейцы близко от Кносса.

Но все это было днем. Жертвы уже принесены.

Зачем же теперь, ночью, еще одно богослужение?

Царь как раз собирался задать верховной жрице этот вопрос. Однако, едва войдя, он увидел посреди зала у самого алтаря пять больших сундуков. Сундуки были открыты, и тусклый блеск золота сразу бросился Миносу в глаза.

Сначала он не поверил своим глазам. Священное золото кносских царей — сокровищница, накопленная столетиями!

Из рода в род, из поколения в поколение эти богатства собирались царями Кносса — трофеи в победоносных войнах, добыча из разграбленных городов, захваченных на море судов. Все это хранилось в пяти сундуках, и даже входить в помещение, где они стояли, мог только царь.

— Что это? — спросил Минос, сделав два шага в сторону сундуков. — Кто посмел вытащить царские сокровища?

В свете факелов золото блестело и переливалось. Его блеск внезапно показался царю зловещим. А еще более зловещим показался ему голос верховной жрицы.

— Остановись, Минос, — сказала она, — Тини-ит позвала тебя в последний раз. Ты нужен богине.

Верховная жрица поднялась с трона. Ее тонкая фигура теперь возвышалась над царем. Жрица была облачена в ритуальный наряд: открытая грудь с темными ореолами маленьких круглых сосков и короткая, не доходившая до колен пышная юбочка, открывавшая стройные ноги. Вокруг каждой руки жрицы обвивались, играя, ритуальные змеи.