Включить. Выключить

— Конечно, Джон. Я сейчас же подключу Кармайна и сразу направлю туда Патси.

— Проблемы?

— Еще какие. Сильвестри только что звонил глава Хага, профессор Роберт Смит. У них в холодильнике, в виварии, нашли часть трупа женщины.

— Ч-черт!

Сержанты Кори Маршалл и Эйб Голдберг завтракали в «Мальволио» — закусочной, облюбованной полицейскими из-за близости к зданию окружного полицейского управления на Сидар-стрит. Заходить внутрь Кармайн не стал — просто постучал костяшками пальцев по стеклу возле столика, за которым сидели Эйб и Кори, запивая кофейком из больших кружек горячие оладьи с кленовым сиропом. «Везунчики, — думал Кармайн. — Отправились подкрепиться, а я задержался, чтобы отчитаться перед Дэнни, и вот — остался без завтрака. Одна морока с этими руководящими должностями».

«Форд», который Кармайн считал собственным (на самом деле он принадлежал полицейскому управлению, но имел обычные номера), был оснащен форсированным восьмицилиндровым движком, полицейскими рессорами и амортизаторами. Когда в машину садились все трое, Эйб всегда занимал место за рулем, Кори — рядом с ним, а Кармайн с бумагами разваливался на заднем сиденье. Инструктаж с Кори и Эйбом занял полминуты, поездка с Сидар-стрит до Хага — меньше пяти.

Холломен расположен у береговой линии Коннектикута, его обширная гавань обращена к проливу и Лонг-Айленду. Основанный пуританами в 1632 году, он всегда процветал. И не только благодаря многочисленным предприятиям на окраинах города и берегах реки Пеко.

Немалая часть стопятидесятитысячного населения города имеет отношение к Чаббу — университету из «Лиги плюща», не признающему превосходство даже Гарварда и Принстона. Город и университетский городок — одно неразделимое целое.

Главный кампус Чабба выходит тремя сторонами на центральную лужайку, его строения в раннем колониальном георгианском стиле и готические здания девятнадцатого века соседствуют с современными постройками, с которыми аборигены мирятся лишь потому, что за каждой стоит какое-нибудь августейшее архитектурное имя. Кроме них, есть еще Сайенс-Хилл, расположенный в восточной стороне лужайки: там, в квадратных башнях из темного кирпича и листового стекла, обосновались жрецы естественных наук, а западнее — медицинская школа Чабба.

Медицинским школам свойственно соседствовать с больницами, а больничным районам, особенно в 1965 году, — пользоваться репутацией худших в городе. И в этом Холломен не исключение. Медицинская школа Чабба и городская больница, двенадцатиэтажная громадина, отстроенная в 1950 году, стоят друг напротив друга на Оук-стрит, у южной границы негритянского гетто, прозванного Ямой, потому что раньше здесь было болото. В довершение всех бед в 1960 году нефтяные цистерны из Восточного Холломена перенесли в конец Оук-стрит, на пустырь между шоссе и гаванью.

Центр неврологических исследований Джексона находится там же, на Оук-стрит, напротив жилого корпуса Шейн-драйвер для студентов-медиков: 100 комнат на 100 человек. Рядом — корпус Паркинсона, предназначенный для медицинских исследований.

— А почему Хьюлингса Джексона называют «Хаг»? — спросил Кори, поворачивая машину на земляную дорожку, рассекающую гигантскую автостоянку.

— Наверное, по трем первым буквам имени, — предположил Кармайн.

— Хаг? Несолидно как-то. Почему бы не взять первые четыре буквы? Получилось бы Хью. [1]

— Спроси у профессора Смита, — посоветовал Кармайн, оглядывая местность.

Хаг оказался уменьшенным аналогом Биологического корпуса Берка и Естественнонаучного корпуса Зюсскинда, стоящих по другую сторону Сайленс-Хилла, и представлял собой примитивную приземистую башню из темного кирпича с многочисленными окнами из цельных листов стекла. Ее возвели на трех акрах земли в районе бывших трущоб, которые снесли, чтобы увековечить имя загадочного человека, не имевшего к этому зданию ровным счетом никакого отношения. Да кто он такой, этот Хьюлингс Джексон? Этот вопрос задавал каждый житель Холломена. По справедливости Хаг следовало бы назвать в честь его спонсора — до неприличия богатого Уильяма Парсона, ныне покойного.

За неимением ключа от стоянки Эйбу пришлось парковать машину на Оук-стрит, прямо возле здания, которое, впрочем, выходов на эту улицу не имело. Хрустя гравием, трое полицейских обошли здание с северной стороны и приблизились к стеклянной двери, где их уже ждала необычайно рослая женщина.

«Похоже на детский кубик посреди огромного зала, — думал Кармайн, — здание с длиной стены всего тридцать метров на таком большом участке. А у незнакомки в руках папка с зажимом. Типичный администратор, а не медик.» Кармайн машинально фиксировал в памяти приметы каждого человека, который выплывал ему навстречу из людского моря, поэтому ему было чем заняться в ожидании, пока женщина подойдет ближе: рост — почти метр девяносто, возраст — чуть за тридцать, темно-синий брючный костюм сидит мешком, обувь без каблуков, на шнурках, цвет волос — сероват, нос великоват, подбородок заметно выдается вперед. Даже десять лет назад она не смогла бы претендовать на титул «Мисс Холломен», не то что «Мисс Коннектикут». Но, остановившись перед незнакомкой, Кармайн отметил, что у нее очень чистые, прозрачные глаза цвета льда, а он всегда считал этот оттенок красивым.

— Это сержанты Маршалл и Голдберг. Я лейтенант Кармайн Дельмонико, — коротко представился он.

— Дездемона Дюпре, управляющий директор, — отозвалась она и пригласила всех в тесный вестибюль с двумя лифтами. Но вместо того чтобы нажать кнопку «вверх», Дездемона открыла дверь напротив лифтов, и они очутились в широком коридоре.

— Здесь, на первом этаже, у нас виварий и лаборатории, — сообщила Дездемона с акцентом, который выдавал в ней уроженку другого берега Атлантики. За поворотом оказался еще один коридор. Дездемона указала вперед, на две двери. — Вам туда, в виварий.

— Спасибо, дальше мы справимся сами, — заявил Кармайн. — Пожалуйста, подождите меня у лифтов.

Женщина вскинула брови, но круто повернулась и удалилась, не обронив ни слова.

Толкнув дверь, Кармайн попал в просторную комнату, вдоль стен которой выстроились шкафы и мусорные баки. Высокие стеллажи, заставленные клетками, в которых могла бы поместиться кошка или собака, ровными рядами стояли напротив большого служебного лифта. На других стеллажах разместились пластмассовые коробки, затянутые сверху проволочной сеткой. В комнате стоял свежий смолистый запах, как в сосновом лесу: надо было как следует принюхаться, чтобы различить сквозь него другой, менее приятный.

Сесил Поттер был симпатичным парнем — рослым, стройным, очень опрятным, в отутюженном белом комбинезоне и холщовых бахилах. Кармайн подумал, что Сесил, наверное, часто смеется, но сейчас в его глазах не было и тени улыбки.

В этом году, памятном приказом о басинге [2]и вызванными им беспорядками, Кармайн взял себе за правило учтиво обходиться со всеми чернокожими, с которыми сталкивался по работе или в обществе. Поэтому он пожал руку Сесилу и представился. Кори и Эйб, преданные своему начальнику, в точности повторили его действия.

— Это здесь, — сообщил Сесил, указывая на дверь из нержавейки с рукояткой-замком. — Я ни к чему не прикасался, только дверцу прикрыл. — Поколебавшись, он решился спросить: — Лейтенант, вы не против, если я вернусь к ребятишкам?

— К ребятишкам?

— К обезьянам. Макакам. Слово «резус» вам что-нибудь говорит? Так вот к ним. Они страшно переполошились. Узнали от Джимми, где он побывал, и никак не могут угомониться.

— Джимми?

— Та обезьяна, которую доктор Чандра сунул в холодильник вчера вечером, — видно, решил, что издохла. По правде говоря, это Джимми нашел труп: он изодрал в холодильнике все пакеты, когда очнулся, и чуть не отморозил себе зад. Когда Отис — мой помощник и подручный — открыл холодильник, чтобы опорожнить, Джимми ринулся наружу и поднял крик. А потом Отис нашел это и развопился хуже Джимми. Я пришел, понял, в чем дело, и позвонил профу. А он, видимо, позвонил вам.

1

Первые три буквы в слове Hughlings, Hug, читаются как «Хаг» и созвучны слову «объятия», первые четыре буквы, Hugh, — как «Хью» и созвучны распространенному имени. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Приказ о басинге — распоряжение о совместной доставке в школы белых и чернокожих учеников; характерная примета периода борьбы с расовой сегрегацией в США.