Слишком много убийств

Филип Смит выглядел старше своих шестидесяти лет: красивое лицо осунулось, серо-голубые глаза поблекли. Из-за переломов он не мог поворачиваться самостоятельно. Двигались только глаза. Как ни странно, сиделки рядом не было.

— Я вас уже несколько дней жду, — сказал Смит.

— Где ваша сиделка?

— Она идиотка! Я приказал ей сидеть на посту, пока не вызову. Я благодарен за помощь, когда в ней нуждаюсь, а навязчивость ненавижу: «Не хотите ли этого? Не желаете ли того?» Тьфу! Когда мне что-то понадобится, я скажу сам. При таких счетах обивка должна быть из итальянской лайки, — сказал он.

Кармайн сел в кресло, обитое сиреневым винилом.

— Чтобы какой-нибудь карапуз помочился на нее? Помилуйте!

— Верно. Оставим итальянскую кожу для залов заседаний и директорских кабинетов. Там, куда вы отправитесь, мистер Смит, не будет даже винила. Только пластмасса, сталь, жесткий матрас и бетонный пол.

— Чушь! Меня не станут судить.

— Холломен станет. Вас допрашивало ФБР?

— Бесконечно. Именно поэтому я жаждал видеть ваше лицо, капитан. В нем есть определенное романское благородство, которое у фэбээровцев начисто отсутствует. Наверное, единственный, кто не примчался ради меня из Вашингтона, — это сам Джордж Эдгар Гувер, но я не много потерял — он, говорят, толстый и обрюзгший.

— Внешность бывает обманчива. Вам предъявили обвинение?

— В шпионаже? Да, но дальше они не пойдут. — Смит ощерился, показывая пожелтевшие в больнице зубы. — Я потерял свою удачу. Она разбилась о вашу.

— Мужчинам вашего возраста не следует гонять на спортивных автомобилях с двенадцатью цилиндрами. Шел дождь, дорогу размыло, вы ехали слишком быстро и были невнимательны. Вот и все.

— Не бередите рану. Я сто раз ездил по той дороге в аэропорт. Наверно, слишком разволновался, что наконец полечу на собственном самолете.

— Мистер Смит, я обвиняю вас в убийстве Диди Холл. Мы нашли окровавленный комбинезон и бритву.

Глаза Смита сверкнули ненавистью; тело напряглось, он попытался приподняться, но застонал от боли.

— Грязная ничтожная шлюха! Она заслуживала смерти, как и все шлюхи. Собаке собачья смерть!

— Меня интересует, почему Диди не убегала и не сопротивлялась.

— Мне нужна медсестра, — со стоном сказал Смит.

Кармайн нажал кнопку вызова.

— Смотрите, что вы наделали! — упрекнула его медсестра, вводя шприцем лекарство в капельницу.

— Не лезь не в свое дело, дура! — прошептал Смит.

Негодующе вскинув голову, женщина удалилась.

— Я хотел бы знать, почему Диди вы убили собственноручно, — сказал Кармайн.

— Хотели бы? Вопрос в том, хочу ли я вам об этом рассказывать. — Теперь, когда боль утихла, Смит поудобнее устроился на подушках. — Мы одни? У вас нет магнитофона?

— Мы одни, и магнитофона нет. К тому же запись может считаться доказательством, только если она велась с вашего согласия и при свидетелях. Когда я предъявлю вам официальное обвинение, со мной будут свидетели, и я зачитаю ваши конституционные права.

— Столько беспокойства, и все ради моей скромной персоны! — съязвил Смит. Его глаза затуманились. — Хотя… почему бы нет? Вы — помесь мастифа и бульдога, но в вас есть и что-то кошачье. Вы патологически любопытны, как говорила Эрика. Она вас боялась.

Его веки опустились, он задремал. Кармайн терпеливо ждал.

— Диди! — внезапно произнес Смит, открыв глаза. — Подозреваю, вы искали мою дочь в Корпусе мира?

— Искал, но не нашел.

— Добрые дела ради мира во всем мире Анну не интересовали, — продолжал Смит. — Ее наклонности были разрушительными, а не созидательными, и в Америке они нашли благоприятную почву. Здесь общество не применяет к трудным подросткам практически никаких мер воздействия. Наш переезд из Западной Германии в Бостон, а затем в Холломен пришелся очень некстати. Скучная, однообразная жизнь в Европе — и вдруг вседозволенность, разнузданность, бесстыдство. Все одно к одному — трудный возраст, трудный ребенок, неподходящее место… — Смит умолк.

Кармайн ничего не говорил и даже не шевелился. Смит сам все расскажет, постепенно, когда будет готов.

— Школа? Что школа? В нее можно вообще не ходить. Анна и не ходила. Нам с Натали не оставалось ничего другого, как заявить, что мы учим ее дома. Мы были совершенно бессильны, а она окончательно отбилась от рук. Смеялась, издевалась над нами. Мы не могли ей доверять. Это все равно что иметь врага в доме — с четырнадцати лет Анна стала понимать, что мы что-то скрываем. В конце концов мы с Натали решили дать ей столько денег, сколько она пожелает, и пусть делает, что хочет. — Смит мрачно усмехнулся. — Не странно ли: почти никто не знал, что у нас есть дочь, — так редко она бывала дома. Мы смирились с тем, что потеряли ее, и продолжали выполнять свой социалистический долг.

Снова пауза. Смит дремал, Кармайн смотрел на него.

— В четырнадцать у нее появился парень. Двадцатилетний мелкий уголовник по имени Рон Дэвид — чернокожий! — Смит буквально выплюнул последнее слово, заставив Кармайна вздрогнуть. — Она помешалась на сексе, спаривалась с тем парнем, где можно и где нельзя, в любое время суток. У него была квартира в гетто на Аргайл-авеню — мерзкая клоака с полчищами крыс, куда он таскал шлюх, включая Диди Холл. Рон познакомил Анну с Диди, а Диди познакомила Анну с героином. Вас это ужасает, капитан Дельмонико? Не торопитесь ужасаться! Самого гнусного я еще не рассказал. Анна и Диди стали любовницами. Они были неразлучны. Неразлучны…

«О Господи, — подумал Кармайн, — я не хочу этого слышать. Отдохните, мистер Смит, поспите еще немного. Любили ли вы свою своенравную дочь, была ли она такой никчемной оторвой? Кто вас разберет?»

Смит продолжал:

— И героин, и Диди стали для Анны жизненно необходимы. От Рона она перебралась в квартиру Диди. — Снова зловещая усмешка. — Ему это, конечно, не понравилось. Деньги Анны теперь доставались Диди. Думаете, я не предлагал дочери уехать куда-нибудь на западное побережье и жить там вместе с Диди в хорошем доме? Еще как предлагал. Но нет, это было бы слишком удобно для ее родителей! Ей с Диди нравилось жить в хлеву! Героин достать не проблема, а остальное не имеет значения.

— Как долго Анна и Диди были вместе? — спросил Кармайн.

— Два года.

— Это происходило в самом начале пятидесятых?

— Да.

— Значит, Диди была немногим старше Анны. Обе совсем еще дети.

— Не смейте их жалеть! И меня тоже! — закричал Смит.

— Я и не думал жалеть вас, но их мне действительно жаль. Что произошло потом?

— Рон ворвался в квартиру Диди с опасной бритвой, намереваясь свести счеты. Я плохо разбираюсь в жаргоне, но думаю, он был, что называется, «совсем укуренный». В результате бритвой воспользовалась Анна. Перерезала ему горло от уха до уха. Диди позвонила мне домой и все рассказала. Я тогда как раз… начал выполнять свой социалистический долг в «Корнукопии». Пришлось заниматься еще и этим кошмаром. Рон исчез — не надейтесь найти его тело, капитан! Оно далеко от Коннектикута.

— Где теперь Анна?

— В Сибири, в лагере, где нет ни героина, ни секса, ни шлюх, — ответил ее отец. — Ей тридцать один год.

— И все эти годы вы копили злобу на несчастную, беззащитную проститутку? — недоуменно спросил Кармайн. — Бог мой, неужто вам никогда не приходило в голову, что часть вины, возможно, лежит на вас самом?

Второй вопрос Смит пропустил мимо ушей.

— Несчастную, беззащитную — чушь! — закричал он. — Диди Холл — симптом болезни, разъедающей гниющую зловонную тушу Америки! Таких, как она, нужно расстреливать или отправлять на каторгу! Шлюхи, наркотики, евреи, гомосексуалисты, черные, подростковая распущенность!

— Меня от вас тошнит, мистер Смит, — невозмутимо сказал Кармайн. — Вы не социалист и патриот, вы — нацист. Маркс и Энгельс оба были евреями, и они плюнули бы вам в лицо! Когда вы присвоили себе личность настоящего Филипа Смита? Он был полковником армии США, но темной лошадкой. Ни с кем особенно не общался, куда-то уходил, приходил. Сослуживцы по его западногерманской базе считали его агентом одной из секретных служб. Удивляетесь, откуда мне это известно? Ведь даже ФБР пришло к выводу, что он из ЦРУ, и прекратило наблюдения. Элементарно, мистер Смит! В войну я служил в военной полиции — по старым каналам могу разузнать о ком и о чем угодно. В сорок шестом, выполняя секретное задание, один Филип Смит был похищен и застрелен, другой занял его место. Этот второй Филип Смит, то есть вы, возвратился в начале сорок седьмого года из Германии в Америку вместе с женой-иностранкой. Тогда это была не редкость. Так вы появились в Бостоне — полковник в отставке с семьей.