Зигзаг

— Но почему именно мы? Мы всего лишь студенты-выпускники…

— Наверняка тут все дело в Бланесе. — Валенте развернулся и что-то набрал на клавиатуре. На экране появились уравнения «теории секвойи». — Это как-то связано с ним или с его лекциями, но я понятия не имею, что именно это может быть… Может, какой-то проект, в котором он работает… Сначала я думал, что все дело в его теории, в каком-нибудь практическом ее применении или связанном с ней эксперименте, но понятно, что это тут ни при чем… — Он часто стучал по клавише указательным пальцем, и уравнения плыли по экрану. — Теория у него очень красивая, но совершенно бесполезная. — Он обернулся к Элисе. — Как некоторые девушки.

Она снова сдержала желание оскорбиться.

— Ты имеешь в виду проблему решаемости уравнений? — уточнила она.

— Конечно. Она упирается в непреодолимый тупик. Сумма тензоров на конце «прошлое» бесконечна. Я все просчитал, видишь?.. И поэтому, несмотря на твой хитроумный ответ о петлях сегодня утром (который мне тоже приходил в голову), изолировать струны как индивидуальные частицы невозможно… Это все равно что спрашивать, представляет ли собой море одну каплю или триллионы. С точки зрения физики, ответ всегда один: в зависимости от того, что мы понимаем под словом «капля». Без конкретного определения все равно, существуют струны или нет.

— Я это понимаю так, — сказала Элиса и склонилась, чтобы указать на одно из уравнений на экране: — Если считать, что переменная времени бесконечна, результаты выходят парадоксальные. Но если использовать ограниченную дельту t, какой бы большой она ни была, например, если взять период времени после Большого взрыва, то в уравнениях получаются конкретные результаты.

— Такой подход неприемлем в принципе, — сразу ответил Валенте. — Ты сама устанавливаешь искусственное ограничение. Это все равно что заменить в примере на сложение цифру, чтобы получился нужный результат. Это абсурд. Почему нужно использовать время начала вселенной, а не любое другое? Глупо…

Он прямо на глазах преобразился, и Элиса сразу это заметила: вся его холодность и насмешливость исчезли, и его охватило волнение. Ага, зацепило.

— Ты ничего не ловишь, правда, дорогуша? — совершенно спокойно ответила она. — Если мы можем выбрать переменную времени, мы получаем конкретныерешения. Это процесс перенормировки. — Она заметила, как Валенте скривился, и оживленно продолжила: — Я говорю не о том, чтобы использовать универсальную переменную времени. Я говорю об использовании переменной в качестве затравочной величины для перенормировки уравнений. Например, время, прошедшее с момента возникновения Земли, около четырех миллиардов лет. Концы «прошлого» временных струн истории Земли завершаются в этой точке. Это дискретные величины, которые можно просчитать. Менее чем за десять минут можно получить конечные решения, применив преобразования Бланеса–Гроссманна–Марини, я уже это проверила.

— И что тебе это дает? — Теперь в голосе Валенте звучала озлобленность. Его обычно мертвенно-бледные щеки горели. — Что тебе дает твое дурацкое частное решение? Это все равно что сказать: «Зарплаты мне на жизнь не хватает, но, гляди-ка, сегодня утром я нашел пару центов». На хрена тебе частное решение, подходящее только к Земле? Это идиотизм!

— Скажи-ка мне одну вещь, — спокойно улыбнулась Элиса. — Почему, когда тебе нечего сказать, ты сразу переходишь к оскорблениям?

Последовало молчание.

Элиса наслаждалась видом Валенте. Она подумала, что в мире отношений с ближними он, может, и хитрая змея, но в мире физики она — настоящая акула и готова ему это доказать. Она понимала, что ее знания далеки от совершенства (она была всего лишь ученицей), но понимала также, что никто не победит ее в этой сфере простыми оскорблениями.

— Ясное дело, что я могу доказать, — пробормотал Валенте. — Более того, доказательство скоро будет налицо. До конца курса осталась всего неделя. В следующую субботу состоится международная встреча специалистов, приедут Хокинг, Виттен, Зильберг… Ну, и Бланес, конечно, тоже. Ходят слухи, что состоится что-то вроде покаяния в отношении «теории секвойи»: где мы ошиблись, почему… А до этого мы сдадим свои работы. И посмотрим, кто из нас двоих ошибается.

— Хорошо, — согласилась она.

— Давай поспорим, — предложил он, вновь улыбаясь. — Если твое частное решение приемлемо, я сделаю все, что ты скажешь. Например, откажусь от намерения уехать работать с Бланесом и уступлю это место тебе, если, конечно, Бланес выберет меня. Или сможешь приказать мне сделать что-нибудь еще. Все, что хочешь, все равно что — я все сделаю. Но если выиграю я, то есть если твое частное решение с переменной ни черта не решает, приказывать буду я. А ты будешь выполнять. Что бы я ни приказал.

— Такое пари я не принимаю, — сказала Элиса.

— Почему же?

— У меня нет ни малейшего желания тебе приказывать.

— Ты очень ошибаешься.

Валенте нажал несколько клавиш, и уравнения сменились картинками.

После холодной страницы с цифрами их вид шокировал так же, как контраст между картиной с обнаженной женщиной и портретами известных физиков. Они сменяли друг дружку сами по себе, без вмешательства со стороны Валенте, который повернулся к ней и, улыбаясь, изучал ее реакцию.

— Очень интересные фотографии хранятся в твоих секретных файлах… И чаты, в которых ты участвуешь…

Элиса не могла вымолвить ни слова. Это вмешательство в ее личную жизнь казалось ей неслыханным, но то, что он еще и показывалей это, было еще более унизительным.

Будь очень осторожна с Риком.

— Пойми меня правильно, — сказал Валенте, в то время как целый год ее интимной жизни проплывал на экране, словно цепочка грязного нижнего белья. — Твои способы оторваться после книжек меня мало волнуют. Скажем прямо: на твои оргазмы в одиночку мне плевать с высокой башни. Я тоже собираю такие фотографии. Даже иногда сам их снимаю. И фильмы тоже. Видела в той комнате мою студию? У меня есть подружки, девчонки, которые делают что угодно… Но пока мне не попадался никто, кто разделял бы… О, это классная фотка, — указал он.

Элиса отвела глаза.

Будь очень осторожна.

— Кто разделял бы страсть к крайностям, я хотел сказать, — закончил он и убрал с экрана фотографии еще одним нажатием клавиши. Снова появились уравнения. — Вот оно, я нашел в тебе родственную душу по нездоровой тяге к запретному, что, в общем, радует, потому что я уже, честно говоря, думал, что тебе нравится только выпендриваться перед Бланесом, как глупой маленькой девчонке. Я просто хотел, чтобы ты знала, что ошибаешься: тебе определенно есть что мне приказать. Например, чтобы я не совал нос в твою жизнь. Или никому не говорил, как это сделать.

«Кто он? — мелькнуло у нее в голове. — Что он за чудовище?» Она взглянула на его угловатое лицо, белое, как раскрашенный череп, с женственным носом и губами и глубокими, как целые миры, глазами цвета джунглей, скрытыми под ломкими соломенными волосами. Единственное, что она в данный момент ощущала по отношению к Валенте, было отвращение. И вдруг она поняла, что преодолела наваждение одного из проявлений его волшебной силы: она уже могла реагировать на его слова.

— Так что, согласна? — спросил он. — Твое повиновение против моего?

— Согласна.

Она заметила, что Валенте такого ответа не ожидал.

— Предупреждаю, я говорю серьезно.

— Ты мне уже это продемонстрировал. Я тоже.

Теперь, казалось, колебался он.

— Ты правда думаешь, что твое частное решение верно?

—  Оно верно. — Элиса поджала губы. — И я уже придумала пару вещей, которые прикажу тебе выполнить.

— Можно поинтересоваться, какие?

Элиса покачала головой. Внезапно ей показалось, что она что-то поняла. Она медленно поднялась, не сводя с него взгляда.

— Ты предупредил меня о слежке не для того, чтобы мне помочь, — сказала она. — Ты сделал это, чтобы мне навредить.Но я еще не понимаю, каким образом…