Банкир дьявола

— Вы остались живы только потому, что другой человек закрыл вас от взрыва собой.

— Кто? Кто спас меня?

— Не знаю. Мне сказали, что вас вытащили из-под какого-то тела. И вообще, мне не положено разговаривать с вами на такие темы, но я понимаю, вы… — она помолчала, чуть прищурив умные глаза, словно рассматривая что-то странное или таинственное, — вы не такой, как все. — Она вдруг поднялась, заправила за ухо выбившуюся прядь и как-то суетливо убрала стетоскоп обратно в карман. — В коридоре вас ждут люди из ФБР. Видела их удостоверения. Впечатляет. Сказала им, что вы еще очень слабы и должны оставаться под моим присмотром дня два как минимум, а затем неделю отдыхать дома. Но они хотят забрать вас сейчас. Решайте сами.

— Значит, никто больше не выжил? — Чапел попытался перехватить ее взгляд в надежде на новый ответ. Хорошийответ.

Доктор Бак медленно покачала головой:

— Завтра утром придете на прием. Ровно в десять. Нужно сделать перевязку. Я скажу агентам ФБР, чтобы приходили через час: по-моему, вам нужно немного времени…

— Нет, я готов. Зовите их сюда.

— Вы уверены?

Чапел кивнул, а ее лицо как-то помрачнело. Отведя взгляд, она снова покачала головой, словно говоря: «Ну конечно он уверен». Она была разочарована. Она в нем ошиблась.

10

Стояло раннее утро. Сара Черчилль шла по лужайке неподалеку от берега Бенгальского залива. Она удивленно смотрела то на сапфировую синеву неба, то на изумрудные воды моря, где, как жемчужины, покачивались на волнах возвращавшиеся в порт крошечные рыбачьи лодки. Красиво. Все без исключения. Странноватая улыбка не сходила с ее лица, иногда Сара даже тихонько прыскала. Естественная реакция на события вчерашнего дня на «рынке контрабандистов». И улыбка, и смех возникали сами собой, и с ними ничего нельзя было поделать — даже если бы она захотела.

Покидая отель «Мидуэй-хаус» на территории Международного аэропорта Карачи, она решила, что сегодня будет превосходный день. Ей еще никогда не приходилось гулять под таким синим небом в такой изумительный день в таком красивом городе. Мимо проносились шумные тук-туки — трехколесные крытые мотороллеры, окатывая ее волной пыли и выхлопных газов, но даже они не могли испортить ее настроение: Сара предпочитала не видеть и не слышать их. В ее мире звучала «Маленькая ночная серенада» Моцарта и все выглядело как на картинах Моне. Всего на несколько часов она хотела напрочь забыть о ЦРУ, о разведке вообще, об их борьбе за искоренение такого, казалось бы неискоренимого, зла, как терроризм.

Свой первый отчет она закончила в полночь. Она подробно изложила события последних трех дней, шаг за шагом описывая предпринятые ею действия, чтобы наилучшим образом реализовать имевшиеся у нее возможности, вжиться в образ, понять психологию своего подопечного и посмотреть на мир его глазами. Неотвеченным оставался только один вопрос, и никто не осмелился задать его: почему она не предположила, что Саид скорее умрет, чем сдастся? Но ее главная цель — установить, что деньги переводятся в Париж, — была выполнена. И если начальство улыбалось не так широко, как хотелось бы, то в этом нет ее вины. События во Франции ее не касались. Печально? Да. Трагедия? Конечно. Но за ту часть операции отвечало Казначейство США, и если их провал задевал ее за живое, то виду она не подавала. Сарина часть операции была признана успешной. Положительный результат. Минимальное число невинно пострадавших в ходе выполнения задания. Ущерб в пределах допустимого. Документы на представление ее к награде уже готовились, и по возвращении в Англию можно было рассчитывать на теплый прием, но это еще не скоро. ЦРУ признало Сару своей и желало, чтобы она вернулась к оперативной работе в течение месяца.

Ее поездка в Вашингтон (и еще более подробный отчет, предстоявший ей сразу по прибытии в Лэнгли) несколько откладывалась, и Сара получила выходной. В ее распоряжении оказался целый день и почти вся ночь — гуляй себе по городу, осматривай достопримечательности и не влезай ни в какие истории.

От синевы океана Сара повернулась к залитому солнцем белому городу, выстроенному из известняка. Паранджа давно уже была снята, и, будь на то ее воля, это мерзкое женское одеяние следовало бы просто сжечь. Его место заняли потертые классические «ливайсы», бледно-розовая рубашка поло и пара удобных, как вторая кожа, мокасин итальянской фирмы «Тод». Солнцезащитные очки модели «авиатор» фирмы «Рей Бан» заменили ее решительно немодные окуляры с вмонтированной камерой. Правда, волосы не помешало бы подрезать и уложить, но и так они выглядели неплохо благодаря шампуню, фену и муссу «Себастьян». Америка могла по праву считать ее еще одной жертвой в войне культур, но сейчас ее это вполне устраивало. Сейчас она одинокая туристка, которая бродит по Карачи в последние часы перед отлетом домой. Если у нее хватит духу, она бы даже не прочь перекусить в местном «Макдоналдсе».

Какое-то время Карачи был столицей Пакистана, но в ее глазах он и до сих пор хранил печать колониального прошлого: многочисленные памятники времен правления Британии, широкие, обрамленные газоном бульвары, построенные в викторианском стиле здания Высшего суда провинции Синд и Провинциального законодательного собрания, вежливо изъясняющееся на хорошем английском местное население. Сорок лет назад столицу перенесли вглубь страны, в Исламабад, откуда удобнее управлять дальними приграничными районами. На этом переносе настояли военные: они хотели, чтобы выборные чиновники были поближе к центральному военному командованию, — наверное, рассчитывали, что так их зычные голоса будут еще слышнее. Три военных переворота, и сейчас страной вновь управляет генерал.

Из порта Сара направилась в центр города. Свернув на Клаб-роуд, она оказалась перед высоким, ослепительно-белым современным отелем. По большому логотипу на его стене она узнала «Шератон», где в мае две тысячи второго года в результате взрыва автомобиля погибли пятнадцать французских инженеров, прибывших в Пакистан, чтобы помочь этой стране развивать подводный флот. Она тут же свернула на другую улицу и направилась в «дипломатический» квартал.

Прогулки пешком всегда были для нее лучшим лекарством. Сара выросла к северу от Лондона в небольшом родовом поместье, которое с каждым уходившим поколением становилось все меньше. Когда-то во времена герцога Веллингтона один из генералов кавалерии, ее предок по линии отца, получил в награду недурное земельное владение в графстве Шропшир — в благодарность за свои доблестные и (как позже она узнала в Кембридже) весьма нелицеприятные действия в отношении армии Наполеона в битве при Ватерлоо. К тому времени, когда родилась Сара, поместье Медоуз занимало всего-навсего сорок акров земли. Там они держали лошадей, которыми за плату могли воспользоваться наезжавшие из города дамы, которым, по определению ее отца, нравится ездить верхом так, чтобы сапожки оставались чистыми.

Однако Саре всегда больше нравились одинокие пешие прогулки по окрестным холмам, чем все сопутствующие верховой езде хлопоты: лошадей нужно чистить, седлать, и так без конца! Едва проснувшись на рассвете, она сразу надевала резиновые сапоги, дождевик и уходила на «разведку»: часами бродила в окрестных лугах, увязала в болотах, карабкалась на холмы, пробиралась через чащи и заросли чертополоха. Возвратившись вечером домой, она сидела за столом, тихо пила чай и ничего не отвечала на расспросы матери и братьев о том, где была. «Гуляла», — единственное, что им удавалось от нее добиться.

Но когда ее спрашивал о том же отец, приезжавший домой в очередной краткосрочный отпуск, она подробно описывала ему все свои приключения, начиная с первого шага за безукоризненно белую ограду Медоуза. Ее рассказы изобиловали весьма пикантными подробностями из жизни соседей. Именно она первой узнала, что Бен Битмид тайком выращивает коноплю посреди кукурузного ноля. (Полиция узнала об этом гораздо позже, и не от нее, и Бен, как выразился отец, получил возможность полгодика «отдохнуть».) Пару раз она застукала Олли Робсона, когда тот воровал газ из резервуара миссис Макмертри, и тут уж она не смолчала и позвонила Мэри Макмертри, вернее, отец позвонил. О случае с миссис Миллиган и о том, почему ее «мини-купер» в шесть утра три дня кряду стоял за домом преподобного Джилла, отец просил ее помалкивать. «Каждому требуется немного любви, — сказал он. — Давай, котенок, не будем никому говорить». И, потрепав ее широкой мозолистой рукой по голове, он посадил ее на плечи и унес в кухню, напевая гимн Королевской морской пехоты.