Страница 128 из 181
Мойра отряхнула свою юбку. У нее было такое ощущение, что пыль въелась даже в ладони.
— Это не жилой дом, Тереза, — сказала она, — ты не можешь направить туда бригаду уборщиков с ведрами и швабрами.
Тереза продолжала, не обращая на нее внимания:
— Деревья надо подрезать почти до самых корней и до нового года починить разбрызгиватели. Сад не так плох, как кажется, однако пару сезонов, а может, и больше урожая не будет.
София всплеснула руками:
— Пару сезонов? А что мы будем делать в это время? Ну, вычистим мы доки, пакгаузы и корабли — а дальше-то что? У нас же нет продукции. Это безумие! Мама права: мы не сможем начать сначала.
— А мы и не будем начинать! — огрызнулась Тереза. — Мы просто готовимся к продаже. И я не желаю слышать мнение мамы. Это по ее вине мы оказались в таком положении. Если она хочет помочь нам из него выбраться, скажи ей — пусть найдет тот счет в швейцарском банке, на котором лежит наше наследство! Я могу продолжать?
София вздохнула, и Тереза жестом строгой школьной дамы постучала карандашом по столу.
— У меня есть список всех экспортных компаний Палермо. Мы свяжемся с ними и тогда, возможно, увидим, насколько реальны наши планы. Надеюсь, вы не думаете, что я собираюсь снова открыть компанию и начать выпускать продукцию? Я прекрасно знаю наше финансовое положение и понимаю: это невозможно. Мы сориентируемся в ценах и решим, что нам выгодней: продать компанию или сдать площади в аренду. У нас есть лицензии на экспорт, у нас есть склады в Нью-Йорке, которыми заведовал Альфредо, у нас есть транспортная компания по перевозке и доставке грузов. В конце концов, у нас есть имя Лучано — а это вкупе с остальным стоит гораздо больше того, что нам предлагали до сих пор. Ну что, вы согласны? Я пытаюсь придать фирме товарный вид и заставить тех, кто уже обращался к нам с предложениями, поднять цену. Когда продаешь, к примеру, квартиру, надо сначала привести ее в порядок, чтобы получить максимальную прибыль. Вот именно это я и хочу сделать.
Никто не спорил. Никто не сказал больше ни слова. Тереза, довольная, села за стол.
— Я разработала четкий план. Вам нужно лишь его выполнять.
После долгого восхождения в гору, к мужскому монастырю, Пирелли истекал потом, несмотря на то что дул холодный, пронизывающий ветер. Брат Гвидо любезно проводил его в ту же самую комнату рядом с воротами. Он сказал, что отец Анджело скоро придет и что брат Томас тоже желает с ним поговорить.
Взгляд Пирелли привлек небольшой книжный шкаф под распятием. Чтобы чем-то заняться, он стал рассматривать старые молитвенники в потертых кожаных переплетах. Взяв один в руки, он провел пальцем по золотому тисненому кресту и хотел поставить его на место, но тут одна книжка упала с полки на пол, раскрывшись на первой странице. Он увидел надпись: «Джорджио Каролла, тысяча девятьсот семьдесят четвертый…»
В комнату шаркающей походкой вошел брат Томас. Он нес в руке коричневый конверт — мятый и порядком истрепанный.
— А я думал, когда же вы вернетесь, комиссар. В прошлый раз, когда вы здесь были, я не имел возможности с вами поговорить. Прошу вас, давайте присядем. Я брат Томас. Вас интересует Лука? Лука Каролла?
Пирелли сел. От рясы старика несло тяжелым, затхлым запахом, да и сам монах выглядел довольно неопрятно: черные ногти, немытые ноги в плетеных сандалиях. Маленькие грязно-зеленые глазки брата Томаса были похожи на две горошины. Он смотрел на Пирелли, хитро прищурясь, и все его манеры были какими-то вороватыми. Он то и дело поглядывал на закрытую дверь и говорил, доверительно понизив голос, шумно втягивая воздух беззубым ртом.
— Я всегда знал, что он плохой, лжец. Знаете, однажды он стащил куриную ножку…
Пирелли очень терпеливо внимал бессвязному рассказу старика о краже, совершенной Лукой в сиротском приюте. Он не мог понять, где начало, а где конец этого путаного повествования. Как только они услышали чьи-то медленные приближающиеся шаги, Томас вложил в руку Пирелли потрепанный конверт и велел никому о нем не говорить.
Гвидо привел еле волочившего ноги отца Анджело и усадил его в кресло. С каждой минутой Пирелли все больше падал духом, но не показывал виду. Томас оказался совершено бесполезным собеседником, а уж от этого дряхлого старца и вовсе не будет проку!
— Оставь нас, Гвидо.
Пирелли сел на место. Голос старика хоть и дрожал, тем не менее был четким, а глаза — ясными и живыми. Когда за Гвидо закрылась тяжелая дубовая дверь, отец Анджело сложил руки на груди.
— Итак, вы хотите узнать про нашего сына Луку, верно?
— Да, преподобный отец, это крайне важно.
Отец Анджело кивнул и чуть повел рукой.
— Мне начать с самого начала — с той минуты, как он здесь появился?
— Если вы не возражаете. Чем больше я буду знать о нем, тем лучше.
Постиранная постель Луки была еще в сушильном барабане, и София взялась ее выгружать. Складывая наволочку, она заметила на ней какие-то темно-коричневые пятна и бросила ее в мусорный бак, решив, что это кровь. Однако в тот же вечер, когда она зашла в комнату к спящему Луке, то обнаружила, что его волосы стали гораздо светлее, чем были раньше. Она нагнулась ниже, но тут вошла Роза, и София, вздрогнув, отскочила от кровати.
— Как ты меня напугала!
Роза посмотрела на нее, подозрительно сощурившись.
— Что ты делаешь?
София приложила палец к губам, дав знак Розе молчать. Лука по-прежнему спал.
— Подойди-ка сюда, посмотри… Видишь? У него крашеные волосы. Он блондин.
Роза нагнулась над кроватью, чтобы получше рассмотреть, потом согласилась.
— Зачем он красится? — прошептала она.
София не ответила. Они тихонько вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Лука открыл глаза, легко встал с кровати и принялся мерить шагами комнату. Вспомнив подслушанный разговор женщин, он глянул на себя в зеркало. У корней на самом деле стали отрастать светлые волосы. Он тихо выругался.
Пора уходить. Больше нельзя здесь отсиживаться! Лука размял пальцы левой руки. Боль еще чувствовалась, но он осторожно снял бинты и начал упражняться…
Пирелли облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, а в комнате был лишь один стакан, и он промолчал. Он ждал, что еще скажет отец Анджело, но тот безмолвно уставился на голую стену.
— Пожалуйста, продолжайте, преподобный отец… Простите, если эти воспоминания вас расстраивают.
— Больше Лука сюда не возвращался. Я получил от него много писем. Я принес их вам — можете почитать, если хотите. Я подписал документы на усыновление, которые освободили его из-под нашей опеки. Я думал, так будет лучше. Мне казалось, что Луке сильно повезло… — По лицу старика покатились слезы. — С тех пор я его не видел. Он пришел только в этом году… — Он взял стакан с водой и сделал несколько маленьких глотков. — Вы можете сказать, почему вас интересует мой сын Лука? Вы полагаете, он совершил какое-то преступление?
Пирелли кашлянул и вновь облизнул губы.
— Да, преподобный отец, я так полагаю.
— Он приходил ко мне, приходил сюда за помощью — теперь я это понял. Видите ли, в детстве, совершив нехороший поступок, он всегда старался загладить его работой: красил, копал и прочее… Он пришел и работал здесь какое-то время. Я знал, знал: он сотворил что-то страшное.
Пирелли позвонил в звонок у двери, чтобы отца Анджело увели. Ему не хотелось больше его расстраивать. Он помог старику подняться и поставил перед ним его подпорку для ходьбы.
— В нем всегда таилась какая-то… какая-то темнота. Я всегда это чувствовал, но не мог до нее добраться. Когда он был совсем маленьким, его изнасиловали… Понимаете?
Пирелли кивнул, поглядывая на дверь. Гвидо вошел в комнату и услышал последние слова старика.
Отец Анджело продолжал, не обращая внимания на Гвидо:
— Лука был запуганным, агрессивным. Когда он появился в монастыре, первые несколько лет мы не могли заставить его войти в часовню. Я думаю, над ним надругались в каком-то святом месте. Да простит меня Господь.