Шифр Шекспира

Я встрепенулась. «Что это?» — всплыли слова меньшей давности. «То я замкнула в сердце, — ответила она, — а ключ возьмешь с собой».

Тогда я еще подумала: «Неуместная цитата». Убедила себя, что она относится к коробочке. Только сейчас до меня дошло: это тоже был код, путеводная нить! Я выудила из кармана цепочку. Мне в ладонь легли пять ключей, среди которых один был темнее, увесистее и длиннее остальных, — ключ от кабинета Роз. Я взяла его, уходя, и все три года хранила, обещая себе отдать по первой же просьбе. Роз так и не попросила. Это было не в ее характере.

Меня осенило. Я подняла голову. Путь к разгадке лежит через ее кабинет!

Мрачный Синклер, любитель планшетов и допросов с пристрастием, наверняка связался с полицией Гарварда, чтобы те опечатали рабочее место Роз как имеющее отношение к убийству. Ее британский кабинет, несомненно, уже прикрыли. Однако про каморку в библиотеке могли — предположительно — забыть. В конце концов, в «Уайденере» время движется странно, чуть ли не зигзагами. Профессора скрываются здесь от университетской кутерьмы, от бесконечных совещаний, докладов, надоедливых студентов, чтобы посвятить себя тому, что манит и будоражит их с самой юности: кладоискательству научной работы. Скорее всего никто из британского филиала не знал, где находится библиотечная комната Роз.

Однако, как только широким кругам станет известно, что ее смерть не была несчастным случаем, власти рано или поздно вспомнят о существовании комнаты. Скорее всего вспомнят рано, учитывая, что Синклер будет стоять у них над душой. Была, правда, лазейка, но и она стремительно исчезала.

Молча извинившись перед сэром Генри, я подобрала сумку, промчалась по двору и, прыгая через ступеньки, снова поднялась в библиотеку.

10

Махнув на вахте карточкой, я направилась дальше, но не в цоколь, а к основным залам. Пока туристы протаптывали колеи в полу мавзолея, студенты и сотрудники Гарварда бороздили полый колодец, что его окружает, — десятиэтажный лабиринт, шесть уровней которого располагались над землей. Кабинет Роз находился на пятом. Я взбежала по лестнице, вышла в коридор и замерла в растерянности.

Стеллажи! Я уже забыла их строгую мощь. Им несвойственны ни бахвальство читален и публичных залов, ни близорукая яркость подвальных хранилищ. Почти не замечая людской суеты, они поглощены жизнью книг. Воздух вокруг них пропах прелью древности и слегка горчит — так дает о себе знать война кислорода с бумагой, медленное, но неумолимое тление, которое однажды сокрушит эту империю в пыль.

Придя в себя, я поспешила в южное крыло библиотеки, где шеренги стальных полок сворачивали за угол и таяли вдалеке, словно идущая на фронт армия. Тусклые проходы соединяли два широких коридора. Я выбрала внешний, зажатый между высокими окнами и библиотечными кабинками. В погожий летний полдень посетителей было немного, если не считать двух-трех студентов, корпящих над книгами. И все- таки уединением это не назовешь.

Притворись я, что вправе здесь находиться, меня бы запросто пропустили: аспирантка как аспирантка или, может, младший преподаватель. Хотя, если подумать, младшие преподаватели не имеют своих «закутков» в «Уайденере» — эта роскошь позволена только старшим членам, причем наиболее важным. Вроде Мэттью Морриса. Он терпеть не мог библиотек и всего несколько раз появлялся в отведенном ему кабинете. Однако уступить его нижестоящему или конкуренту — Боже упаси! Подобное считается мерилом престижа.

Набрав воздуха в грудь, я решительно двинулась по коридору. Никто из читателей даже не оглянулся. Сворачивая в проход между стеллажами, я пошла в сторону внутреннего коридора, что обрывался точно напротив двери Роз с квадратиком матового стекла.

Ключ подошел. Дверь открылась, я шагнула внутрь.

У меня ёкнуло сердце. Казалось, я была здесь только вчера. Все три стены — точно как на моей памяти — снизу доверху занимали полки, с небольшим промежутком под высокий комод-картотеку и письменный стол напротив. На столе, по соседству с клавиатурой, скромно свернулись висячие серьги индейской работы из серебра с бирюзой, что я подарила много лет назад. Рядом стояла фотография Вирджинии Вулф в металлической рамке. Бюст Шекспира удерживал кипу бумаги. На стене красовалась обширная карта Британии, а рядом — еще одна, времен Поэта. На полу — все тот же старинный ковер с проплешиной там, где Роз придвигала и отодвигала глубокое кресло, обитое вытертым ситцем. Сейчас оно пряталось в углу между стеллажом и окном.

Зато вид из окон изменился. В мой последний приезд сюда они смотрели вниз, на унылый библиотечный двор, открытый лишь птицам и случайному сору, занесенному ветром. Теперь же за ними расположился большой, весь в огнях, читальный зал. Тут я и вспомнила, что еще попало под последнюю волну перемен. Университет закрыл двор-колодец вокруг мавзолея стеклянной крышей, а пространство под ней превратил в два роскошных читальных зала.

Итак, встав посреди кабинета, я оказывалась как на ладони для всякого, кому вздумалось бы поднять голову. Тихо выругавшись, я подошла к столу, поставила сумку на пол и упала в кресло, лихорадочно соображая, как быть дальше.

Если я посижу тут и почитаю, никто, посмотрев вверх, не заподозрит неладного. С тем же успехом можно пошарить в компьютере — едва ли это кого-то насторожит, тем более что профессора часто доверяют свои материалы ассистентам. Особенно Роз, которая не очень полагалась на компьютеры. Свои первые статьи и книги она писала от руки, а потом отдавала секретарям. Значит, пока весть о ее смерти сюда не проникла, компьютер в моем распоряжении.

Загвоздка была в том, что меня интересовали как раз книги. Роз, по обыкновению, расставила их одной ей свойственным способом: в два ряда по всем полкам, причем те, которыми пользовалась чаще всего, спрятала вглубь. Большинство людей делают наоборот — ради собственного удобства, но Роз это не нравилось. «Так кто угодно может зайти и угадать твои мысли», — говорила она. Фасад полок, составленный из работ ее коллег и друзей, новых работ восходящих звезд шекспироведения, расхолаживал пронырливых посетителей. В этом ряду недоставало лишь тех книг, которые давали хоть какое-то представление о противоречивом, извилистом ходе ее мысли. Хуже: они были попросту погребены. «Чтобы откопать «Елизаветинский театр», — думала я, — мне потребуется перерыть все полки, сдвинуть каждый том. Со стороны это будет выглядеть по меньшей мере странно, а времени займет столько, что умножит шансы попасться на глаза».

Среди ручек и карандашей в стаканчике у компьютера торчал карманный фонарик. Я его вытащила. «Уайденер», как и прежде, закрывался в десять. Библиотекари и вахтеры уходили около одиннадцати-двенадцати. Оставалось шесть-семь часов, во время которых можно не бояться чужих взглядов — до самого утра, пока служащие не вернутся открыть библиотеку к восьми. Я улыбнулась большим и печальным глазам миссис Вулф. Что не удалось белым днем, придется отложить на ночь. Нужно будет только запереться изнутри. Перед экраном компьютера Роз стояло современное издание первого фолио. Я взяла его, забрала сумку и вышла, отыскала свободную кабинку и положила том перед собой.

За долгие часы ожидания я проверила все до последней страницы — нигде ни пометки. Наконец в девять тридцать послышался голос, усиленный мегафоном: «Библиотека закрывается через пятнадцать минут. Через пятнадцать минут библиотека закрывается». В девять сорок пять лампы погасли, и самые стойкие мои коллеги вырвались на свободу и чистый воздух. Я подождала, пока не услышала мегафон двумя этажами ниже. Тут только я встала и потянулась, разминая затекшие от долгого сидения ноги. По лондонскому времени была глубокая ночь, но поспать мне не светило — работы предвиделось не на час и не на два.

Я вышла в коридор и огляделась. В этом крыле и раньше было не людно, а теперь оно полностью опустело. Я закрыла книгу и двинулась назад, к кабинету Роз. В этот раз ключ стучал в замке — меня слегка трясло. Открыв дверь ровно настолько, чтобы втиснуться боком, я просочилась внутрь. Читальный зал за окном тоже опустел, сотрудника за стойкой не было. Выпутываясь из сумочной лямки, я плюхнулась на пол. Достала мобильный, отключила звонок. Потом целый час сидела, прислушивалась, как в библиотеке стихают последние шорохи. В темноте все кругом пахло Роз. Ее запах проникал в каждую мою пору. Меня распирало от тоски по ее голосу, ее смеху.