Лед

— Я уже об этом думал. Если бы что-то было, я бы вам сказал. В таком месте, как это, всегда присутствуют какие-то шумы: лошади топчутся в боксах, деревья в лесу скрипят. Тут же лес близко, значит, тишины не бывает. Часто лают Сиско и Энцо.

— Собаки, — сказала Циглер. — А какой породы?

— Кане корсо.

— Что-то их не видно. Где они?

— Мы их привязали.

Две собаки и система сигнализации.

Два человека на территории.

Сколько весит конь? Сервас вспомнил, что говорила Циглер: больше ста килограммов. Не может быть, чтобы те, кто сюда явился, пришли и ушли пешком. Как же им удалось убить коня, обезглавить его, погрузить на машину и незаметно увезти, при этом не разбудив ни обитателей центра, ни собак? Да и сигнализация не сработала… Сервас ничего не понимал. Ни собаки, ни люди в конном центре никак не среагировали, да и охранники на станции тоже. Но такого не могло быть.

Он повернулся к Циглер, но обратился не к ней, а к Маршану:

— Можно попросить ветеринара взять у собак кровь на анализ? Той ночью они были на воле или привязаны?

— Они всегда на улице, но на длинной цепи. Никто не может пройти к боксам, миновав их клыки. Лай обязательно разбудил бы меня. Вы думаете, им тоже что-то дали, чтобы уснули? Это меня удивляет. Утром они проснулись в совершенно нормальном состоянии.

— Это подтвердит токсикологический анализ, — отозвался Сервас.

Теперь он задался другим вопросом. Почему усыпили коня, а не собак?

Кабинет Маршана оказался маленькой комнатой, заставленной этажерками со спортивными трофеями и зажатой между седельной и конюшней. Окно выходило на лес и покрытые снегом луга, разделенные сетью барьеров, палисадов, а также полосами живой изгороди. В кабинете имелся ноутбук, лампа и беспорядочное нагромождение счетов, папок с документами и книг о лошадях.

В предшествующие полчаса Сервас и Циглер обошли центр и обследовали бокс Свободного, где уже вовсю трудились техники. Дверь бокса была взломана, на полу виднелось много крови. Очевидно, Свободного лишили головы прямо здесь, скорее всего, пилой, предварительно усыпив.

Сервас обратился к конюху:

— Вы ничего не слышали прошлой ночью?

— Я спал, — ответил высокий старик.

Он давно не брился, и по возрасту, вероятно, ему уже следовало выйти на пенсию. Седая щетина торчала у него на подбородке и на впалых щеках, как колючки дикобраза.

— Ни малейшего шума? Ничего?

— В конюшне всегда полно шумов, — повторил он слова Маршана, однако его реплика вовсе не казалась заученной, как у двух охранников станции.

— Вы давно служите у месье Ломбара?

— Всегда. Сперва я работал у его отца.

У него были налитые кровью глаза, а нос и щеки отливали сизым из-за густой сети лиловатых капилляров под истончившейся кожей. Сервас побился бы об заклад, что снотворного этот тип не принимал, но под рукой всегда держал свое средство: жидкое.

— Какой он хозяин?

— Он нечасто тут показывается, но хозяин хороший. — Красные глаза конюха уставились на Серваса. — Лошадей обожает. Свободный был его любимцем, здесь он появился на свет. Королевская родословная. Месье Ломбар был просто помешан на этом коне. И он, и Эрмина.

Старик опустил голову. Сервас заметил, что девушка рядом с ним еле сдерживает слезы.

— Как вы полагаете, кто-нибудь держал злобу на месье Ломбара?

— Не мое дело об этом рассуждать. — Старик еще ниже пустил голову.

— Вы не слышали разговоров о каких-нибудь угрозах?

— Нет.

— У месье Ломбара много врагов, — вмешался Маршан.

Сервас и Циглер повернулись к управляющему.

— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался Сервас.

— В точности то, что сказал.

— Вы их знаете?

— Меня не интересуют дела Эрика. Моя забота — только лошади.

— Но вы произнесли слово «враги», а это отнюдь не безобидно.

— У меня такая манера выражаться.

— Все же?

— В делах Эрика всегда ощущалась какая-то напряженность.

— Во всем этом отчаянно не хватает точности, — не унимался Сервас. — Все-таки вы сказали так случайно или намеренно?

— Да забудьте об этом, — ответил управляющий. — Просто к слову пришлось. Я ничего не знаю о делах месье Ломбара.

Сервас не поверил ему, однако вежливо поблагодарил. Выйдя из здания, он зажмурился от яркого солнца, синевы неба и блеска подтаявшего снега. Пар шел от лошадиных голов в боксах, валил из ноздрей прыгающих через препятствия коней. Сервас застыл, подставив солнцу лицо, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями.

Две собаки и система сигнализации.

Два человека на территории.

Никто ничего не видел и не слышал, ни здесь, ни на станции. Не может такого быть!.. Абсурд.

По мере того как открывались новые детали, дело коня приобретало в его восприятии все большее значение. Он чувствовал себя судебным экспертом, который выкапывает из земли сначала палец, потом кисть, руку и, наконец, труп. Ему все больше становилось не по себе. В этой истории все было необычно и непонятно. Сервас инстинктивно, как зверь, почуял опасность. Несмотря на ласковое солнышко, его била дрожь.

7

Венсан Эсперандье поднял бровь и уставился на красного как рак Серваса, входившего в его кабинет на бульваре Амбушюр.

— Тебя хватил солнечный удар, — констатировал он.

— Это от тряски, — ответил Сервас вместо приветствия. — Я добирался сюда на вертолете.

— Ты? На вертолете?

Эсперандье уже давно знал, что его патрон не выносит ни скорости, ни высоты. При ста тридцати километрах он от страха вжимается в сиденье автомобиля.

— У тебя есть что-нибудь от головной боли?

Венсан Эсперандье выдвинул ящик стола и спросил:

— Аспирин? Парацетамол? Ибупрофен?

— Что-нибудь бодрящее.

Заместитель Серваса достал маленькую бутылку минеральной воды, стакан и протянул все это шефу. Потом положил перед ним большую круглую таблетку, а сам отпил немного из стакана и проглотил желатиновую пилюлю. Из-за приоткрытой двери раздалось очень похоже сымитированное ржание, а потом смешки.

— Банда идиотов, — проворчал Сервас.

— Они не так уж и не правы. Вызывать бригаду криминалистов разбираться с трупом лошади!..

— Она принадлежит Эрику Ломбару.

— Ого!

— Если бы ты ее увидел, то, как и я, задал бы себе вопрос: на что еще способны те, кто это сделал?

— Ты сказал «те»? Думаешь, их было много?

Сервас рассеянно взглянул на экран компьютера, на котором радостно, во весь рот, улыбалась маленькая белокурая девчушка, вокруг левого глаза которой была нарисована звезда, прямо как у клоуна.

— А ты смог бы затащить два центнера мяса на гору ночью, в одиночку, да еще подвесить на высоте трех метров от земли?

— Аргумент непробиваемый, — сдался заместитель.

Сервас пожал плечами и огляделся. На окне, за которым виднелось серое небо и крыши Тулузы, и на застекленных внутренних переборках кабинетов были спущены шторы. В соседнем помещении, которое занимала новенькая сотрудница Самира Чэн, было пусто.

— Как мальчишки? — спросил Сервас.

— Старшего поместили в камеру предварительного заключения, остальных отпустили домой.

Сервас покачал головой.

— Я говорил с отцом одного из них, страховым агентом, — сказал Эсперандье. — Он не понимает, очень расстроен, но в то же время разозлился, когда я упомянул потерпевшего. Он заявил: «Это был бродяга. Пьяный с утра до вечера! Вы же не засадите детей в тюрьму из-за какого-то бомжа?»

— Так и сказал?

— Слово в слово. Он принял меня в своем просторном кабинете. Первое, что я услышал, было: «Мой сын ничего не делал. Он не так воспитан. Это другие. Его втянул этот Жером, у которого отец безработный». Он так это сказал, будто безработный не отличается от наркокурьера или педофила.

— А кто из них его сын?

— Парень по имени Клеман.

«Средний», — подумал Сервас.