Фреон

— Идите… — буркнуло в динамике, и мы понеслись. А впереди, на вышке Периметра, начал мощной стальной скороговоркой долбить спаренный «Корд», и над головой застонало, запело, пахнуло горячим воздухом от лохматых огненных верёвок.

— Пригнись, чучело. — Я слегка ткнул бегущего Философа в затылок. — А то башку снесёт, потом в горсть не соберёшь!

На секунду обернувшись, я увидел яркие жёлтые астры попаданий в кирпичный бок разрушенного дома, как в брызги разлетелся коммуникатор, и пластик на столбе немедленно занялся языком пламени, как взлетают и опадают комьями фонтаны грязи, как оторвало большую, вздутую голову заодно с плечом у белёсой шатающейся фигуры.

Овальную дверь открыли, когда наш пятисотметровый спринт уже подходил к концу. Из двери буквально выкатились четыре бойца с «Абаканами», и к звонкому грохоту крупного калибра присоединился злобный треск коротких очередей.

— Нашли, блин, время, мать вашу! — грозно рыкнул один из вояк. — Сталкерьё чёртово! Бегом! Ну, всё, ребята, закрываем.

— В следующий раз заявитесь ночью — пеняйте на себя. Вас, уродов, не жалко, а оборудование попортили, — добавил он же, когда мы уже переводили дух в пропускнике.

— Слушай, сержант… ты поаккуратнее с выражениями. Где ты здесь уродов увидел? — Я показал пропуск. — И если у тебя и твоих… бойцов не хватает ума на то, чтоб впустить людей в ночное время, то урода в другой стороне поищи. Хотя бы в зеркале.

На скулах сержанта вздулись желваки, а глаза сузились.

— Поговори у меня, сталкерюга.

Я промолчал. И военный молчание понял правильно. Иногда случалось, правда, очень редко, что особо рьяные и недалёкие офицеры, щемившие сталкеров, кончали жизнь самоубийством. Или умирали от странных болезней, сходили с ума. Со сталкером дружить надо, он в большинстве своём человек пусть и не совсем нормальный, но для окружающих вполне безобидный. Но травить, в угол загонять его не надо. Потому что, кроме нужных и хороших, попадаются в Зоне совсем не полезные штуковины, от которых жил человек и вдруг помер или, гукая, начал слюни пускать или пулю себе в лоб. И концов не найдёшь, зацепок никаких. Я про это знаю, военный тоже знает. Знает и то, что не прав он в этой ситуации, а лицо перед бойцами терять не хочется. Кивнул слегка, мол, извини. Я тоже кивнул, дав понять, что извинения принимаются. Зона, нервы у всех шалят, такое уж тут место.

— Та-ак… кличка Философ, он же Ересь. По неподтверждённым данным вроде как Соломатин Эдуард, сынок одного бывшего шишки, ныне сидящего. Опять-таки вроде и в банде твой Философ был. Неблагонадёжный у тебя напарник, — подал голос дежурный, до этого что-то щёлкавший на клавиатуре. — Данные неточные, но… придётся тебе завтра в НИИ сходить, а пока пусть у нас посидит.

— Встал на путь исправления, ошибки молодости. — Я покосился на Ересь. — И сидеть ему у вас нежелательно. Будет со мной и никаких безобразиев не сделает.

— Задараствуй, мая Му-урка, задараствуй, дара-хая! — развязно, хлопнув ладонями по бёдрам, исполнил Философ, глумливо покосившись на военных. — Задраствуй, мая Му-уурка, и паращщща-ай!

Ну, тварюка… подведёт под монастырь. Но дежурный просто отвернулся, брезгливо поморщившись, махнул рукой.

— Ладно. Забирай своего… придурка. Но если завтра не будет бумажки, обоих сдам.

Схватив «придурка» за шиворот, я поспешил к камере «очистки и дезинфекции» — чтоб постоять под сильным воздушным потоком, замеряться стационарным дозиметром и окропиться специальным раствором с каким-то резким, «медицинским» запахом. Эту процедуру проходили все, кто возвращался из Зоны на маленький, но тоже огороженный высоким Периметром и строго охраняемый кусочек Большой земли — Чернобыль-7.

— Ты чего глумишь? — спросил я, как только затих шум четырёх мощных «Ветерков» и начались замеры на радиацию.

— А мне по фигу, сталкерок. Я тя предупреждал. — Ересь ухмыльнулся и тут же скривился от боли — синяки у него были всё ещё впечатляющие. Я едва удержался от желания добавить к старым «фонарям» парочку свежих, собственноручно выпеченных фингалов.

«Радиоактивный фон в норме, — сообщил приятный женский голосок из динамика. — Дождитесь, пожалуйста, окончания процедуры дезинфекции. Рекомендуется закрыть глаза до звукового сигнала».

Я почувствовал на лице капельки тумана, остро пахнущего больницей. Сквозь закрытые веки пробился яркий свет, повеяло почти солнечным теплом.

— Ах, ё! — вякнул Ересь. Ага… говорили тебе глаза закрыть. Раствор сам по себе жгучий, а тут ещё и ультрафиолетом досталось. И это правильно. Слушайся, дурак, когда тебе умные советы дают.

Наконец пискнул зуммер, зашипела, открываясь, герметичная дверь и — «процедура окончена. Вы можете пройти к выходу».

— Пошли… «Мурка», блин…

И Ересь, натирая покрасневшие глаза и негромко бубня что-то нецензурное, поплёлся вслед за мной к Бару.

В кои-то веки Фреон в Бар пустым заявился. За весь путь до «Ростка» и обратно ничего мне Зона не подарила, кроме, пожалуй, жизни. Лежат, правда, в рюкзаке башка и щупалы кровососа-юмориста, но Бивню оно неинтересно, в отличие от Барина «дичь» он не покупает, а НИИАЗ сегодня уже закрыт, ночь на дворе. Ладно, завтра… благо, щупальца по неделям не тухнут даже в тепле, а из башки я завтра на свалке за корпусами «суп» сделаю. В смысле, выварю и очищу, потом залакирую, и — вуаля — сорок тысяч рубликов с какого-нибудь «туриста» или журналюги при самом скромном варианте. Эффектно он выглядит, жутковато даже, череп кровососа, только что варить придется часов шесть, мясо на нём крепкое, как резина с покрышки. И ещё интересно, как бумагу на бывшего фактически вора у учёных выписать. А ещё ведь как-то вооружить надо, двустволка — пушка для Зоны не слишком подходящая. Комбинезон у него имеется, новый, хотя и паршивенький, — «Покров-4», моя ветошь и то лучше защищает. Навыков жизни в Зоне — ноль целых ноль десятых, денег — примерно такое же количество, впрочем, как и у меня. И за душой у меня сейчас ничего вообще, ни тайника в Зоне, ни заначки какой за половицей. Гол как сокол. Да ещё и с таким привеском.

Бивень, едва меня узрел, даже в лице поменялся. Как только стакан не раскокал, протирая. Странно, чего это он таким смурным и задумчивым вдруг стал. Вроде денег он мне не должен, бяки я ему не делал.

— Ты чего, Бивень, такой грустный сегодня?

— А, м-мнэээ… это. Да не, всё там чего… путём. Привет, Философ. Как сходил?

— Ништяк сходил. Спасибо. — Ересь облокотился на стойку. — Ваще зашибись.

— Пойдём, — вдруг очень серьёзно сказал Бивень и махнул рукой, приглашая в подсобку Бара. — Поговорим.

Интересно. Пойдём. Похоже, не от моего появления скис бармен.

— Договоримся? — просто спросил Бивень, глядя мне в глаза.

— Не понял…

— А я растолкую. — Ересь ухмыльнулся, подмигнул. — Это ведь он вслед за Лунём кодлу отправил. При мне им за бабки всю инфу слил, сколько хороших вещичек сталкер прикупил и куда примерно направился. А мне заливал тогда, что это, мол, его друганы, команда Луня, значит. И меня с ними отправил как отмычку — всё равно никто в команду не брал. Я тогда и повёлся, как лох, и на сказочки, и на сказочников. Ну, чё скажешь? Не так было?

Бивень побелел и тяжело уселся на табурет.

— Нет… не так… уф…

— А мозгой раскинул потом, когда уже на «Росток» пришли. Или Лунь бы их положил всех со мной вместе, или они Луня, и я тогда тоже не жилец — им отмычка нужна была, а не свидетель, потому меня и оставили подальше от перестрелки и на обратном пути бы шлёпнули. И ты чистый, доказательств никаких, а бандосы народ в этом плане тихий, ты для них курочка, что золотые яички несёт и краденое скупает.

— Ты… — Бивень начал задыхаться. — Урод… бандита не пустят… ты чё бред несёшь?

— Я урод? Ну, ты ваще… а что не пустят — был у тебя в доле такой сталкер, Саранча, для связи. Его тоже Лунь завалил. Хитрая ты сука, да не рассчитал одного — не убил меня Лунь тогда, хотя и знал, в чьей я был кодле. И в Зоне не бросил, а до «Ростка» довёл. Вот я и вернулся, чтобы спасибо сказать.