Стеклянный ключ

Андрей не сразу поехал к любимой женщине. Примерно на полпути он резко развернул машину и направился к себе домой. Марина оказалась дома, впрочем, позвонить он от волнения не догадался, так что можно сказать, что ему сопутствовала удача.

На кухне пахло сигаретами и кофе, но его это уже не заинтересовало.

— Что случилось? — испуганно спросила Марина, увидев выражение его лица.

— У тебя есть немного времени, чтобы собраться с духом и рассказать мне всю правду, — предложил молодой человек.

— Ты ненормальный. Все время тебе нужно что-то рассказывать и что-то доказывать. Я уже устала от этого.

— А я устал от твоей наглой лжи. Ты полагаешь, что у меня старческий маразм, и я не помню, на какое количество вопросов ты так и не ответила? И про фотографии, и про ребенка.

— Ты меня убиваешь! — схватилась она за сердце.

— Да нет, — Трояновский усмехнулся, — тебя еще не убивали по-настоящему, вот ты и кривляешься. Значит, так, завтра едем к врачу, и я не отхожу от него ни на шаг, пока он не делает все анализы. Очень хочу сам убедиться в своем счастье.

— Андрей, ты потом пожалеешь, но будет поздно, — предупредила девушка.

— Если ты так возмущена, то отчего не бросишь меня?

— А я не хочу портить свою жизнь в угоду этой… твоей…

Андрей вылетел из квартиры, на ходу звоня на Музейный, но там ему ответили, что Татьяны нет и неизвестно, когда она будет. В бешенстве он отправился, куда глаза глядят.

Даже в этом состоянии Марина здраво рассудила, что ей больше не к кому обращаться, кроме как к Вадиму Григорьевичу. Его номер телефона она и набрала, находясь в состоянии, близком к панике.

— Вадим! — закричала она так, что ее абонент, поморщившись, отодвинул трубку от уха. — Он будто взбесился, хочет потащить меня завтра к врачу.

— Здравствуйте, Мариночка, — ответил его спокойный голос. — В чем дело?

— В чем? В чем?! — возмутилась она, пребывая в полной уверенности, что и так все ясно. — Делайте что-нибудь. Иначе он живо раскусит меня.

Вадим ласково улыбнулся, хотя она, естественно, увидеть этой улыбки не могла.

— Меня умиляет ваша убежденность, что все на свете вам должны. И господин Трояновский, и его семья, и Татьяна Леонтьевна, и вот почему-то я.

— Но вы же сами… — оторопела на секунду девушка. — Слушайте, это в ваших интересах.

— Девочка моя, — четко выговаривая каждое слово, пояснил Вадим, — я сам прекрасно могу понять свой интерес. Так вот, вы себя не оправдали. Цели моего работодателя в данный момент несколько изменились. В ваших скромных услугах он более не нуждается. А общение с вами, признаться, становится несколько утомительным. Поэтому больше не звоните на этот телефон.

В трубке раздались равнодушные короткие гудки.

А Вадим с сожалением посмотрел на трубку и кивнул проходившему мимо охраннику:

— Сделай мне завтра новый номер, лады?

Алексей излагал известные ему перипетии «мыльного сериала» минут около двадцати, в течение которых его пассажир похмыкивал и покрякивал от удовольствия в особо завлекательных местах.

— Да, сюжетец, — признал он, когда помощник умолк.

— Так что надо бы переменить тактику, — заметил тот.

— Эх, — с сожалением сказал пассажир, поправляя неудобные черные очки, — потрясти бы этих божьих одуванчиков.

Алексей разочарованно причмокнул:

— Я уже думал. Специфика центра. Ты знаешь, сколько там ментов? В спальном районе мы бы их выпотрошили и забыли, а тут… Правительственная трасса, музей. Рехнуться можно.

— Выманить куда-нибудь.

— Не ходят они никуда. Только до центрального магазина и обратно. Дед еще в парк таскается, этюдики писать. Так по нему часы проверять можно. И все с ним здороваются. И в кафешке этой, и служащие парковые, и продавщицы. Иногда идешь за ним и кажется, что сейчас фонари ему кивать начнут. Его просто так не ухитишь. Плюс еще здание парламента — в трех домах выше по улице. Охрана на каждом шагу.

— А этот, придурок их? — не унимался собеседник.

— Катастрофа ходячая? — уточнил Алексей. — Тупой-тупой, а тоже не лыком шит. Ему, видно, в голову крепко вбили, что он придурок, так он теперь сохраняется каждые три минуты.

— Но ты уверен, что у нее что-то есть?

— Если Влад тратит бешеные деньги и столько времени на старости лет, чтобы это добыть, то я уж и не знаю…

— Ладно, согласен. Логично. Действуй по обстановке. Вот то, что ты просил. — И он подал Алексею невзрачный пузырек из темного стекла. — Только осторожно, слышишь? Тут столько, что на стадо слонов хватит.

Тот бережно спрятал пузырек в карман, предварительно завернув его в носовой платок.

— Ну что, пошел я, — сказал пассажир. — Попетляй потом минут десять — береженого Бог бережет.

Алексей поморщился: он не любил, когда ему указывали на очевидные вещи, но спорить не решился.

— Удачи.

И они расстались.

Откровенно говоря, после милого рандеву с его матерью самого Андрея Тото видеть тоже не слишком хотела. Но он сидел у парадного, на привычной лавочке, в привычной позе, и от этого факта легко отмахнуться не получалось. Завидев ее, он встал со своего места, подошел и сухим, официальным тоном произнес:

— Добрый вечер, Татьяна.

— Здравствуйте, здравствуйте. Какая неожиданная встреча!

— Надеюсь, не менее неожиданная, чем встреча у Александра Сергеевича, — атаковал он, рассчитывая смутить ее, застать врасплох.

Но ни один мускул не дрогнул на ее безмятежном лице.

— Не стоит возлагать надежды на такие безделицы, — произнесла она глубоким голосом, слегка отдающим в хрипотцу. Он смотрел и поражался тому, что перед ним, в сущности, женщина, которую он совершенно не знает. И ему стало страшно. Она глядела на него с любопытством и плохо скрытой иронией.

— Я же спрашивал тебя, неужели трудно было ответить, — пробормотал он.

— Ты спрашивал о родственниках, и я ответила тебе сущую правду. Ты же ничего не объяснял мне. А самое главное, я очень не люблю оправдываться. Я ведь ничего плохого тебе еще не сделала.

— Я думал, мы с тобой откровенны друг с другом, а ты… — Он хрустнул пальцами. — А ты игралась со мной! Весело, да?

— Не кричи, милый, — попросила она. — Чем громче человек кричит на другого, тем больнее ему самому. Я это всегда помню, но не всегда учитываю.

— Да ты слова доброго не стоишь! Ты, твои безумные бабки и твоя квартира… Я обалдел — сидит в кафе, разговаривает со своей подругой, и ни звонка, ни ответа, ни привета. Будто меня нет на свете. Да и зачем я, когда такой магнат рядом? Конечно, Александр Сергеевич — это что-то. Только я в толк не возьму, зачем ты на меня бросилась?

Она помолчала. А когда разлепила губы, голос ее был все так же спокоен:

— Спокойной ночи, Андрюша. Я не думаю, что у нас получится нормальный разговор. И зачем портить чудесные воспоминания?

Он схватил ее в отчаянии за плечи и принялся трясти.

— Так я уже стал воспоминаниями? Засчитала себе еще одну безмолвную фигуру на скамейке?

Татьяна внезапно обняла его, принялась гладить по плечам, по взъерошенным волосам, целовать любимое лицо:

— Что случилось? Что? Где так болит?

Андрей опустился перед ней на колени:

— Прости, прости, милая моя. Я так намучился за эти дни… Я черт знает что передумал.

— Ну, идем в дом, — попросила она, — нечего здесь устраивать бесплатный спектакль для наших соседей…

Спустя два часа они лежали в постели и каждый думал о своем. Андрей — счастливый и расслабленный — мечтал о том, как все утрясется каким-нибудь образом и они съездят на море. Приближается бархатный сезон, отчего бы не воспользоваться этим и не провести недели две с любимой женщиной, вдали от всех.

Она понимала, что это последний их вечер, и лежала, впитывая ощущения всеми порами кожи. Она вдыхала запах его волос, притрагивалась легко, стараясь запомнить эти прикосновения. Если бы он заговорил о будущем, спросил, она бы рассказала ему, что случится с ним дальше. Но он молчал, и Тото не стала нарушать драгоценные минуты тишины скорбными предсказаниями. По идее ей должно было быть больно, но не было. Боль и горе — чувства иного порядка, их вызывают другие события. Андрей жив, здоров, с ним все хорошо — чему же болеть? Отчего?