Коварные пески

У меня возникло настойчивое желание изобличить это «привидение»и положить конец дурацкой шутке. И в немалой степени из-за того, что мне нужно было узнать, каким станет Нейпьер, когда над ним не будет нависать тень прошлого. На какой-то момент тогда в саду вопреки своей обычно трезвой и разумной оценке людей я оказалась вдруг готова наделить Нейпьера теми качествами, которых у него, по всей видимости, нет.

«В тебе говорит материнский инстинкт», — сказал бы Пьетро. Однажды был случай, когда он высмеял меня за нечто подобное. Я была очень обеспокоена тем, что он гулял под дождем несколько часов, обдумывая какое-то трудное место в пьесе, которую тогда репетировал.

«Дело не в том, чтобы ты перестала обо мне волноваться, Кэра, — сказал он мне. — Но ты не должна проявлять свою заботу так бурно и явно. Беспокойся обо мне, но так, чтобы я не знал об этом. Заботу нужно оказывать очень деликатно, так, чтобы она была незаметна. Навязчивая женщина — собственница — может вызвать у меня только глубокое отвращение».

Уходи, Пьетро. Оставь меня в покое. Дай мне забыть тебя. Дай мне возможность освободиться от прошлого.

И я слышу его голос, как всегда насмешливый: «Никогда, Кэра, никогда».

Вдруг я увидела через окно то, что заставило меня тотчас забыть о Пьетро. Чья-то темная фигура, отделившись от кустарниковой изгороди, оказалась на несколько секунд в лунном свете, и я узнала в ней Оллегру.

Она быстро пробежала по лужайке, держась ближе к кустарникам, и исчезла в доме.

Неужели это действительно Оллегра? Не она ли и есть то «привидение», что бродит по развалинам часовни?

Я с новым интересом вглядывалась в Оллегру, пока она, спотыкаясь почти на каждой ноте, играла этюд Черни.

— Ну, как же так, Оллегра! — не выдержав, воскликнула я.

Оллегра с усмешкой обернулась ко мне, а затем, снова вперив нахмуренный взгляд в ноты, продолжила мучить Черни.

На последней ноте она облегченно вздохнула и сбросила руки с клавиатуры. Я тоже вздохнула. И тут она рассмеялась.

— Я же говорила вам, что от меня мало толку, миссис Верлейн.

— Ты просто не прикладываешь усилий.

— Нет, я стараюсь.

— Оллегра, ты ходила прошлой ночью к сгоревшей часовне? — решилась спросить я ее.

Она пораженно на меня посмотрела и тут же опустила, взгляд на клавиатуру.

— О, миссис Верлейн, я бы ни за что не решилась это сделать. Там бродит привидение, разве вы не знаете?

— Я знаю, что там кто-то ходит и чем-то светит.

— Да, иногда там появляется свет. Я видела.

— Ты знаешь, чья это проделка?

— Да. Наверное…

— Так чья же?

— Говорят, это привидение моего дяди Бо.

— Говорят? Кто?

— Ну… почти все.

— Но что ты сама думаешь?

— А что я должна думать?

— Тебе самой не приходило в голову, что это чья-то шутка?

— О, нет, миссис Верлейн, никогда. — Оллегра посмотрела на меня с неподдельной тревогой. — Я не понимаю, о чем вы, миссис Верлейн.

— Вчера ночью в часовне был свет. Элис показала мне его. Немного позже я увидела, как ты шла из парка в дом.

Оллегра, покусывая губу, смотрела вниз.

— Ты же не будешь отрицать, что ходила куда-то вчера вечером.

Оллегра покачала головой.

— Значит…

— Как вы можете думать, что я!..

— Единственное, что я думаю, это то, что если кто-то устраивает подобные шутки, то сэру Уилльяму небезынтересно будет узнать об этом.

Оллегру эти слова заметно встревожили.

— Миссис Верлейн, я вам скажу, где я была. Накануне я взяла шарф у миссис Линкрофт и забыла его в доме настоятеля. Поэтому вечером я пошла за ним.

— Тебя видел настоятель или мистер Браун, или миссис Ренделл?

— Нет, только Сильвия.

— Но почему ты не подождала до утра, когда все равно пошла бы туда заниматься?

— Миссис Линкрофт могла бы обнаружить пропажу. Она уже говорила мне, что, если я возьму что-нибудь без спроса, она обязательно сообщит об этом моему деду.

Я взяла этюды Черни, нашла нужные ноты и поставила их перед Оллегрой.

— Давай, попробуем вот это, — сказала я.

У меня не было доверия к Оллегре, и я подумала, что за ней стоит понаблюдать.

В тот же день я решила поговорить с Сильвией. Из всех своих учениц я меньше всего знала эту девочку. Она казалась мне хитроватой. Не могу сказать точно, почему у меня сложилось такое впечатление, хотя, возможно, от того, что я заметила, как меняется ее поведение в присутствии матери, но, вероятно, я была несправедлива к ней. Ее можно было бы только пожалеть. Перед такой властной женщиной, как миссис Ренделл, трудно не испытывать, трепет особенно тому, кто постоянно находится под ее присмотром.

Сильвия была очень старательная ученица и несомненно прилагала все усилия, чтобы хорошо учиться, но с ее способностями от этого было мало толка.

— Ты видела вчера вечером Оллегру? — спросила я ее, когда она с трудом добралась до конца этюда Черни.

— Оллегру? А почему я должна была ее видеть вечером?

— Она приходила к тебе? — настаивала я на ответе. — Попытайся вспомнить. Мне это важно знать.

Сильвия уставилась на свои ногти, которые были у нее всегда обкусаны. Казалось, она судорожно ищет, как ей лучше ответить на мой вопрос.

— Если бы ты ее видела вчера вечером, ты бы об этом вспомнила, верно?

— Ах, да! Она действительно приходила к нам, — сказала Сильвия.

— Она часто приходит вечером?

— Э-э… нет.

— Что сказали твои родители на то, что она пришла так поздно?

— Они… они ее не видели.

— Значит, она пришла тайком.

— Это из-за шарфа. Понимаете, Оллегра взяла его без спроса. Он принадлежит миссис Линкрофт, и Оллегра боялась, что, если миссис Линкрофт обнаружит пропажу, то скажет сэру Уилльяму. Поэтому Оллегра пришла, чтобы забрать его, и никто не должен был знать об этом.

Значит, это правда. Все сошлось. Если Оллегра была в доме настоятеля, то она никак не могла быть в часовне в то время, когда там появился свет.

В этот день я обедала у миссис Линкрофт. Когда Элис ушла, миссис Линкрофт попросила меня задержаться.

— Я сварю вам кофе, — предложила она. — Мне нравится самой это делать. Я очень требовательна, когда дело касается приготовления чая или кофе.

Я смотрела, как она двигается по комнате — изящно, легко, мягкой поступью. Как, должно быть, хороша была эта женщина в молодости. Хотя и сейчас она еще далеко не стара, но самый расцвет ее уже прошел. В ней ощутим был аромат увядающей красоты, и я вдруг подумала: что за человек был ее покойный муж, мистер Линкрофт.

Когда кофе был готов, миссис Линкрофт внесла поднос и, поставив его на маленький столик, села рядом со мной.

— Надеюсь, кофе вам понравится, миссис Верлейн. Пожив во Франции, вы, конечно, понимаете толк в кофе. Какая, должно быть, увлекательная жизнь была у вас с мужем.

Я согласилась с этим.

— И затем вы так рано остались вдовой!

— Вам это тоже знакомо.

— О, да…

Я подумала, что сейчас последуют какие-нибудь сердечные излияния, но ошиблась. Миссис Линкрофт принадлежала к тем редким женщинам, которые не любят говорить о себе.

— Вы прожили с нами несколько недель, и я надеюсь, вы уже освоились здесь, — вновь заговорила обо мне миссис Линкрофт.

— Да, я уже здесь недели три…

— Вы уже узнали немного эту семью. Кстати, как вы находите Эдит? Она хорошо выглядит?

— На мой взгляд, да.

Миссис Линкрофт кивнула.

— С ней произошли изменения… Вы не заметили? Ну, да… вы же раньше ее не видели. Могу сообщить вам, что она ждет ребенка.

— Ах, вот оно что!

— Да, по всем признакам это так. И я очень надеюсь, что это подтвердится. Тогда все будут счастливы. Если родится мальчик, это принесет сэру Уилльяму большое утешение.

— Конечно, это очень радостное событие.

Миссис Линкрофт улыбнулась.

— Все изменится к лучшему. Прошлое забудется.