Страница 7 из 8
В результате всего этого Гасдрубал Барка, столкнувшись с таким изменением соотношения сил, был вынужден перейти в наступление. Сципион, укрепив свои позиции, охотно принял вызов, ибо он давал ему шанс сразиться с одной армией противника, прежде чем к ней присоединились остальные. Но, твердо помня о принципе безопасности, он еще более укрепил свои силы, учитывая возможность, что придется сражаться более чем с одной армией. Он приказал вытащить свои корабли на берег в Тарраконе и добавил их экипажи к армии. Это было допустимо, поскольку карфагенские корабли были выметены с моря, а Сципион собирался двигаться в глубь страны. Предусмотренное заранее использование мастерских Нового Карфагена дало ему обширные запасы оружия, чтобы снабдить им моряков.
Пока Гасдрубал еще готовился к походу, Сципион уже двинулся. На марше с зимних квартир к нему присоединились Андобал и Мандоний со своими войсками. Сципион вернул вождям их дочерей, которых он, очевидно, оставил у себя — ввиду ключевой важности их отцов, — в отличие от других заложников Картахены. На следующий день он заключил с вождями договор, существенной частью которого было то, что они должны были следовать за римскими командирами и повиноваться их приказам. Очевидно, Сципион высоко ставил важность единства командования. Армия Гасдрубала располагалась в округе Касталон, близ города Бекула, в верхнем течении Бетиса, ныне Гвадалквивира. Когда римляне приблизились, Гасдрубал перенес свой лагерь в восхитительную оборонительную позицию — на маленькое, но высокое плато, достаточно глубокое для целей безопасности и достаточно широкое для развертывания своих войск, труднодоступное с флангов и с рекой, защищающей тыл. Плато, однако, состояло из двух ступеней, и на нижней Гасдрубал расставил свои легковооруженные войска — нумидийских конников и балеарских пращников, — а на верхней гряде за ними был поставлен укрепленный лагерь.
На мгновение Сципион замешкался перед такой сильной позицией, но, не смея медлить ввиду возможного подхода двух других карфагенских армий, он изобрел план. Он послал своих велитов и других легковооруженных пехотинцев на штурм первой ступени вражеской позиции, и, несмотря на трудный скалистый подъем, град камней и дротиков, их решимость и опыт в использовании прикрытий позволили им захватить гребень плато. Как только плацдарм был обеспечен, их превосходящее оружие и мастерство в рукопашной дали им преимущество над карфагенскими бойцами, обученными использованию метательного оружия при обширном поле для отступления. Так карфагенские легкие войска были в беспорядке отброшены назад, на более высокий уступ плато.
Сципион, который держал остальные войска наготове, но не выпуская из лагеря, теперь «послал вперед все свои легкие войска с приказом поддержать фронтальную атаку» и, одновременно разделив тяжелую пехоту на два отряда, сам повел одну половину солдат вокруг левого фланга вражеской позиции, а Лелия послал со вторым отрядом вокруг правого фланга, поручив ему найти хороший подъем на плато. Благодаря более короткому обходу воины Сципиона поднялись на плато первыми и бросились на фланг карфагенян, прежде чем те успели развернуться, ибо Гасдрубал, полагаясь на силу своей позиции, не спешил вывести свои главные силы из лагеря. Не успев построиться, находясь еще в движении, атакованные карфагеняне смешались, и в разгаре беспорядка Лелий, поднявшись на плато, ударил на их правый фланг. Можно отметить, что Ливий, в противоположность Полибию, говорит, что Сципион вел левое крыло, а Лелий — правое: расхождение, очевидно, объясняется тем, оценивается ли позиция с точки зрения атакующих или обороняющихся.
Полибий говорит, что первоначально Гасдрубал в случае поражения намеревался отступить в Галлию и, набрав там как можно больше туземных рекрутов, присоединиться к своему брату Ганнибалу в Италии. Будь то догадка или факт, но, как только Гасдрубал понял, что битва проиграна, он поспешил убраться с плато со своей сокровищницей и слонами. Собрав по дороге столько беглецов, сколько смог, он отступил вверх по реке Таг (Тахо) в направлении Пиренеев. Но предпринятый Сципионом двойной охват, а еще более его предусмотрительность — ибо он заранее выслал две когорты, чтобы блокировать две главные линии отступления, — поймали основную массу карфагенских войск как в сеть. Восемь тысяч было перебито, двенадцать тысяч взято в плен. В то время как африканские пленники были проданы в рабство, Сципион еще раз показал свою политическую мудрость, отослав испанских пленников по домам без выкупа.
Полибий пишет, что «Сципион не думал, что разумно было бы преследовать Гасдрубала, ибо он боялся быть атакованным другими полководцами», и для военного критика это звучит убедительно. Было бы глупо забираться в глубь гористой страны, имея за спиной две превосходящие по силе вражеские армии, способные окружить его или отрезать от базы. Простая постановка этой военной проблемы уже дает исчерпывающий ответ тем историкам — в основном штатским, — которые ставят Сципиону в вину, что он позволил Гасдрубалу покинуть Испанию и двинуться в Италию в неудачной попытке соединиться с Ганнибалом. Интересно отметить, что Гасдрубал следовал по пути Веллингтона после Виттории, направляясь к северному побережью Испании, и перешел Пиренеи у нынешнего Сан-Себастьяна, через западный проход, где горы понижаются к морю.
Думать, что Сципион, останься он в обороне, мог бы блокировать этот проход, абсурдно, ибо его база была на восточном побережье. Либо одна из двух оставшихся карфагенских армий смогла задержать его, — в то время как Гасдрубал ускользнул бы через один из многочисленных западных проходов, — либо, если бы он рискнул предпринять столь дальний марш через дикую горную страну, он не только оставил бы без прикрытия свою базу, но просто напросился бы на катастрофу. Если бы не наступление Сципиона и победа при Бекуле, Гасдрубал мог бы вступить в Галлию со всеми силами и, следовательно, избежать двухлетней задержки — столь фатальной для судьбы карфагенян, — к которой он был принужден необходимостью набирать рекрутов и реорганизовывать армию в Галлии, прежде чем следовать дальше.
События после Бекулы, как и после Нового Карфагена, содержат два случая, освещающие характер Сципиона. Первый произошел, когда испанские союзники, старые и новые, все приветствовали его как царя. Эдекон и Андобал сделали это, когда присоединились к нему на марше, и в тот момент он обратил на это мало внимания. Но когда титул повторили все вожди, он принял меры. Созвав их на собрание, он «сказал им, что он желал бы, чтобы его именовали по-царски и вести себя по-царски, но он не желал быть царем и быть названным царем кем бы то ни было. Сообщив это, он велел им именовать себя полководцем» (Полибий). Ливий, рассказывая об инциденте своими словами, добавляет: «Даже варвары чувствовали величие духа, который с такой высоты может презирать титул, который у остального человечества вызывает благоговение». Без сомнения, перед нами ярчайший пример достоинств ума и духа Сципиона: в блеске первого триумфа юный завоеватель смог сохранить власть над собой и уравновешенность.
Только за свой характер, помимо своих достижений, Сципион заслуживает быть названным величайшим воплощением римских доблестей, гуманизированных и расширенных греческой культурой, однако устоявших против ее разлагающего влияния.
Второй случай, объясняется ли он единственно душевной чуткостью и проницательностью, которые особенно отличали Сципиона, или его дипломатической дальновидностью, которая сделала этот дар столь неисчислимо ценным для его родины, столь же показателен. Квестор, продававший африканских пленников, дошел до красивого мальчика и, узнав, что он был царской крови, отправил его к Сципиону. В ответ на вопросы последнего мальчик рассказал, что он нумидиец по имени Массива и прибыл в Испанию со своим дядей Масиниссой, который собрал конное войско, чтобы помогать карфагенянам. Ослушавшись дядю, который счел его слишком юным для битвы, «он потихоньку взял коня и оружие и, не известив дядю, отправился на поле битвы, где при падении коня был сброшен и взят в плен». Сципион спросил его, не желает ли он вернуться к Масиниссе, и, когда тот, со слезами радости, ответил утвердительно, подарил юноше «золотое кольцо, халат с широкой пурпурной каймой, испанский плащ с золотой застежкой и полностью снаряженного коня, а затем отпустил его, приказав конному отряду эскортировать юношу так далеко, как тот пожелает».