Конунг. Властитель и раб

Она отвергла его. Позвала на помощь.

И тогда все тот же воин конунга нашел другую. Или, может, другая сама пришла к нему, – не знаю. Это была жена башмачника из Сельбу. Мне говорили, что она покинула своего мужа и ушла к тому воину, о котором я рассказываю… – И тут конунг вскрикнул. Он пошел прямо на Филиппуса. А тот, побледнев, отшатнулся. – Мои люди пьянствуют и бегают за каждой юбкой! – прогремел конунг. – А мне нужны мужчины! Знай же, что если они покинут свои места, я казню их. Знай об этом!

– Могу ли я положиться на вас? – снова спросил он.

Мы ничего не ответили. Он спросил, словно извиняясь за эту вспышку гнева, будем ли мы с ним в эти лихие времена? Еще год-два? И откажемся ли мы от распрей и ссор? Не будем смотреть на женщин и сплотимся вокруг конунга, хотя бы еще на время?

Он встал, схватил Филиппуса за грудки и приподнял его. Ты должен служить мне там, сказал он, где я укажу. Или умереть.

Конунг отдал приказ. И Филиппус отправился, куда велено.

Я хотел уйти, но конунг вновь превратился в моего старого друга из епископской усадьбы, в Киркьюбё. Он спросил меня усталым голосом, не смогу ли я остаться с ним этой ночью. Мы вместе уселись у огня. Он замерз, и я принес плащ и накинул ему на плечи. Потом он начал рассказывать о своих сыновьях. Младший, Хакон, был особенно дорог отцу.

– Ты знаешь, – сказал он, улыбнувшись, – он похож на Астрид…

– Да, – ответил я, – а плечи у него твои.

Конунг обрадовался моим словам. Но я знал, что он хочет поговорить и о старшем сыне тоже. Немного погодя он упомянул Сигурда. Сказал, что иногда – когда Сигурд напьется и делается неучтивым – он напоминает ему Унаса. И снова Сверрир взглянул на меня.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Не знаю, – ответил он.

В ту ночь Филиппуса убили.

Филиппус со своим отрядом стоял в дозоре на пристани. Было темно и холодно. Филиппус, доверяя своим людям полностью, вскочил на коня и помчался к дому в саду Акера. Он взял с собой одного стражника. Там ждала его она: жена башмачника из Сельбу, которая бросила мужа.

И в ту ночь к берегу пристали несколько кораблей, и в темноте на сушу высадились люди.

Они убили стражников. Один из них перед смертью открыл, где их хёвдинг: в доме, который в саду Акера. Там его и нашли баглеры. Он выбежал на двор в сорочке, утопая в снегу; кружились снежные хлопья, и баглеры напали на него сзади. Он был одним из неизвестных людей конунга Сверрира. И саги о нем не сложили.

Нашли баглеры и ее, вытащив из-под овчины: она была нагая, будто только что вышла из утробы матери. Пока они забавлялись с ней, стражник Филиппуса, не тратя времени даром, успел скрыться. Он предупредил конунга.

Вовремя конунг созвал своих воинов.

Тогда пришел к конунгу башмачник из Сельбу.

– Господин, – сказал он, – в такую зиму, как теперь, твоим людям надо бы сделать шипы на подошвах. Тогда они смогут сражаться с большей силой. Я знаю, где раздобыть шипы – у местного кузнеца.

Конунг поблагодарил его и построил войско.

Это была месть башмачника.

Конунг кликнул Малыша.

Малыш вставал на скамеечку, когда помогал Сверриру облачаться. Он надел на него через голову кольчугу и зашнуровал ее по бокам; потом взял гребень и расчесал конунгу волосы: они мягко спадали на плечи. Малыш надел на конунга панцирь и завязал на нем кожаные ремешки. Конунг нагнулся, чтобы проверить, хорошо ли он облегает грудь и спину. Сверху конунг собирался надеть красное платье. Мы не советовали ему делать это. Сперва – я, а потом и Симон. Он сказал, что конунга сразу заметят в таком наряде. Зачем тебе преждевременно кичиться своей отвагой, сказал он. Она не станет меньше от того, если ты скроешь ее. Но конунгу эти слова не понравились. И он приказал Малышу подать ему красный наряд. Он сразу же делался слишком заметен. Словно бы он окровавлен еще до начала сражения. Закованный в латы, он тяжело сидел в седле. На голову он водрузил стальной шлем. Ему привезли его всадники из заморских стран. Конунг послал их за шлемом, а сам усадил потом кузнецов за работу, и они смастерили такие же шлемы для первых хёвдингов Сверрира. Затем он взял меч. Из ковкой стали, обоюдоострый, не длинный, которым можно было поразить противника наповал, если конунг окажется с ним лицом к лицу. Щита у конунга не было, ибо его защищала кольчуга. Садясь на коня, он взял в левую руку легкое копье.

Ездил он на кобыле, мышиного цвета, быстроногой, спокойной, но дикой, когда ее пришпорят. Грива ее была коротко подстрижена, чтобы не мешать в бою. Часто конунг скакал без седла. Но сегодня он оседлал ее, прикрепил копье на ремне и велел подать ему меч. Большинство его воинов были вооружены так же, как конунг.

Одного из них звали Оке. Видом своим он был как две капли воды похож на конунга Сверрира. Те же широкие плечи, прямая спина, и так же спадают волосы по бокам. Когда конунг и Оке были одинаково одеты, то трудно было отличить их друг от друга среди прочих людей. Но Оке еще не догадывался, что его ждет.

По велению конунга Малыш облачал теперь Оке в панцирь и красный наряд. Он тоже надел на него шлем, и Оке стал вылитый конунг. Теперь воин понял, в чем его долг, Но он был не самым умным среди людей Сверрира: и он позволил себе заметить, что не желает погибнуть, как конунг, не будучи им. Конунг подошел к Оке и заявил, что страхи его все равно ничего не изменят. Ты поскачешь вперед, на врага, сказал он, и будешь сражаться, пока хватит силы. Остаться в живых или пасть – это твоя забота, другим это менее важно. Но я знаю, что ты не подведешь.

Конунг послал своих воинов снять двери с церквей; он хотел, чтобы ничто не препятствовало горожанам войти в храмы. И если баглеры нападут на людей прямо там, то о них разнесется весть, что они с оружием в руках ворвались в церкви, которые не закрывались. Испуганный священник шел позади, когда уносили дверь его церкви. Он кропил ее святой водой. На сильном морозе вода замерзала, а священник отламывал с двери сосульки и сосал их, защищая себя от нелегкого часа, которого ждал впереди.

А потом пришли горожане. Они загоняли свой скот прямо в церкви. Сюда же вносили все, что было взято из дома: орудия, стулья, одежду. Мужчины снимали ножи и втыкали их в дверной косяк, чтобы войти в храм безоружными. Многие женщины плакали.

И тогда, на мгновение, я увидел женщину, которая была в Осло, но я об этом не знал: женщина с луком, она вела мальчика, и держала в руке свечу. Она вошла в церковь святого Халльварда. Меня она не заметила.

Я уехал вместе с конунгом.

Мы делили меж воинов обувь с шипами.

Епископ Мартейн пришел к конунгу. После того, как Мартейн тоже был проклят, он следовал за нами по всей стране. Он постоянно страшился огня преисподней, но странное дело: рядом с проклятым конунгом его страх уменьшался. Мартейн сказал:

– Ты, государь, требуешь, чтобы я благословил твое оружие на битву! Но разве возможно благословить его? Прежде ты никогда не просил священников благословлять оружие словом Божиим. И я не знаю, в воле ли это Господней. Воля здесь только твоя.

Конунг ответил:

– Выбирай: будешь ты другом конунгу или же нет.

И Мартейн выбрал жребий друга.

Когда воины были построены, Мартейн вышел вперед: народу было более тысячи. Он возвысил голос и прочитал молитву, потом склонил голову. Сидя верхом на коне, он воззвал к Всемогущему Господу и святому Халльварду, который покоится в этом же самом городе. Было морозно, и белый пар вырывался у Мартейна изо рта. Он говорил так:

– Боже, благослови оружие конунга Сверрира в этот день! Не часто Ты, Господи, благословляешь оружие конунгов! И если наш бой – справедливый, то он и священный: и тогда Ты благословишь оружие конунга Сверрира! Тогда люди конунга будут сражаться не ради того, чтобы миловать. Они будут биться и убивать. Мы знаем, что на то твоя воля, Господи: и каждый воин, кто струсит в бою, – лишится одной ноги. Пусть, если захочет, бежит одноногим. Благослови же сегодня оружие конунга Сверрира!