Страница 50 из 88
Это не мой Сверрир, это чужой, он поворачивается ко мне и грубо кричит:
– Чего ты тут стоишь?
– Я стою и обдумываю сагу, которую однажды напишу о конунге Норвегии…
Он поднимается и идет, возможно, чтобы всадить в меня меч. Так мы и стоим, глаза в глаза, а люди молча сидят вдоль берега.
Тут прибегает дозорный с хребта Фимрейти, он кричит, что во фьорд заходит чей-то флот.
Это я потом узнал от Эрленда из Сокнадаля, брата Хельги:
Дует ветер с моря, большой флот конунга Магнуса тяжело продвигается вдоль берега. Эрленд лежит на дне в собственной рвоте, люди смеются. Море над рифами белое, все на веслах, Эрленд из тесной долины Согна давится рвотой, но гребет. Ты, пересекший страну, чтобы узнать великого конунга Магнуса, теперь разочарован. Ты его увидел: на расстоянии ста шагов, увидел фигуру конунга в окружении стражи, услышал голос конунга, – но что он сказал и что тебе от того, что он сказал? Ты мог владеть усадьбой. Теперь ты владеешь половиной сундука. Твои ничтожные делишки оттеснены прочь тем, который не уважает тебя. Точи оружие! Шевели веслами!
Жди харчей у котла. Греби и греби, – брань и грубая речь, – мокни насквозь от морских брызг, спи на островах в прохудившейся палатке, стой в дозоре, вглядываясь в завесу дождя и тумана, и клюй носом. Таково житье у конунга Магнуса.
Ты простился в горах со своим братом, брел через пустоши на юг, в страну данов. Конунг Магнус сразу же снялся оттуда. На север, в Конунгахеллу, – но что ты там видел: стоял в дозоре. На север, в Тунсберг, – но что ты там видел: пока конунг пировал, ты стоял в дозоре. Отправились в Гимсей – ты грузил на борт точильные камни, груды камней из Телемарка, конунг взял их с собой как метательное оружие, ты грузил и получал за это брань и немного еды, – лучше, чем лежать в собственной рвоте, когда все смеются.
Прибываем в Бьергюн. Ты рвался в бой, пока корабль бороздил море. Но когда ты последним спрыгнул на землю, всех немногих людей конунга Сверрира в Бьёргюне уже зарубили. Трупы лежали на улицах, конунг Магнус велел, чтобы они лежали до следующего появления Магнуса в Бьёргюне. Пусть узнают все, кто держит сторону конунга Сверрира, что теперь ему и его людям смерть. Лежат на съедение лисам и воронам. Ты идешь по улицам и смотришь – жарко, начинают распространяться запахи, тебя рвет. Прежде ты видел смерть. Но не знал запаха смерти. Он нехорош. У одного из людей конунга Сверрира отрублена голова. Голова исчезла.
Тебя осеняет, что это может быть Хельги, твой брат, ибо кто узнает брата, если отрублена голова? Ты вскрикиваешь и бежишь, набираешься мужества и возвращаешься, поворачиваешь безголовое тело и ищешь в куртке что-нибудь, что может помочь тебе опознать брата. Но ничего не находишь.
Ты поднимаешься на борт и желаешь, чтобы конунг Магнус плыл к Согнефьорду – победить или потонуть там. Но с того дня ты больше не страдаешь морской болезнью.
Вечером конунг Магнус держит речь к людям. Ты стоишь дальше всех и не слышишь, что он говорит.
Флот входит в Согнефьорд.
У нас с собой нет лошадей, конунгу приходится взбираться на гору пешком. Я бегу следом и замечаю, как он еще скор на ногу, как глубоко дышит и полон сил, которые сейчас ему пригождаются. Когда мы стоим там – я уже возле него, и остальные его ближние подходят —он опять новый Сверрир. Фьорд открыт. Вокруг высокие горы. В устье фьорда лежит серо-голубая дымка. Солнце чертит полосы в тумане. Тут мы видим корабли. Они медленно вплывают.
Может статься, это купец заходит во фьорд, чтобы торговать с местными бондами. Но мы сразу понимаем, что сегодняшние гости коварнее, если рискнули приплыть сюда, где встал конунг Норвегии со своими мрачными стругами. Сверрир оборачивается ко мне и говорит с быстрым смешком:
– Сегодня один из конунгов отправится в Хель.
Мы торопливо возвращаемся к кораблям. Конунг приказывает сдвинуть их как можно плотнее к суше. Люди встают рядами по борту или собираются на берегу. Конунг поднимается на камень, и каждый в несметной рати слышит все его слова. Он вырастает, когда говорит, прогоняет прочь уныние, он снова муж среди мужей, – но сильнее, мудрее, чем они.
Он говорит, что мы некрасиво обошлись со здешними бондами, прогнали их и запалили все дворы. Скоро они вернутся, чтобы беспощадно ударить нам в тыл. Знайте же, что отступление – путь к смерти, где разгневанный бонд на каждом шагу. Всем им есть за что мстить: за сожженную усадьбу, за погибшую женщину, за ребенка, у которого не хватило сил выжить. Их возмездие обрушится на нас.
А вот корабли перед нами, спускаются сюда! Это корабли конунга Магнуса. Их больше, чем нас. Так бывало часто. Возможно, у них лучше оружие. Так было всегда. Но мы есть мы. Для нас бегство – смерть. Для нас победа – единственное, что дарует жизнь. Давайте же победим.
Нет-нет, не взывайте ко мне, не приветствуйте! Мы были малодушны вчера, станем же отважны сегодня, пронзим их мечами, поразим секирами, вышвырнем за борт. Но не бросайте оружия, не кидайте ни единого камня, если не убьете ими врага. Вцепитесь в них зубами, если лишитесь оружия, задушите их, если выбиты зубы. Знайте, либо они убьют нас, либо мы их. Или спасемся бегством…?
Мы можем бежать? Можем спалить наши корабли здесь. В таком случае я никогда больше не построю корабля в этой стране. Мы можем перебраться через горы на север, в Нидарос. В окружении разгневанных бондов, с волками конунга Магнуса по пятам, голодные и оборванные, истекающие кровью, гонимые как бесчестные люди. Но это мы можем выдержать. Побежим – или сразимся сегодня?
В толпе нарастает рев, этому невозможно помешать. Он спрыгивает с камня и вновь взбирается, снимает куртку, стоит в одной рубахе, воздевает руки, глаза горят. Он читает своим мощным голосом «Аве Мария» для людей – пока они безмолвствуют вокруг.
Соскакивает с камня.
Идет к ручью и медленно совершает омовение, скоро ему на праздник. Из толпы людей ни звука.
Потом он возвращается и раздает приказания.
Корабли вошли в устье фьорда.
Гонец мчится с хребта Фимрейти:
– Корабли входят!..
На Мариином корабле и на всех кораблях конунга подняты фальшборты. Забивают гвозди, кому-то попали по ногтю, человек кричит, все ругаются, достают кожаные ремни и оборачивают ими фальшборты, чтобы были крепче. Люди встают цепью и грузят на борт камни с берега. Камни не должны быть слишком крупными, круглыми или гладкими, старые бойцы с опытом многих битв за плечами находят нужные. Юноши грузят – бросать с корабельного настила нельзя – камни с острыми краями лучше всего, но не такие, которые проносятся, отклоняясь он курса, и падают мимо. Корабли тяжело осели в воду. Вдруг на сушу выскакивает парнишка, живот расстроился, приседает за кустом, мимо идет другой, видит это и говорит:
– Сегодня ты наложишь в последний раз.
В тот же миг его самого объял страх, он тоже скрючивается. Дурно пахнет, мимо проходит старый биркебейнер, сегодня он босой, чтобы не поскользнуться на досках палубы, если их зальет кровь. Он фыркает, увидав присевших парней, плюет в их сторону и говорит:
– Сегодня вы наложите в последний раз.
Два корабля еще не вернулись из Сокнадаля. Спешит пара шхун с известием, гребцы сломали весло, корабли повстречались им на выходе из фьорда. На борту Эйрик Конунгов Брат. Он подбадривает своих людей. Как на гребной гонке, Эйрик выкрикивает ритм, корабли едва не сталкиваются, в горлах гребцов все резче кровавый привкус, это отвлекает мысли от той крови, которую они скоро увидят. Вдруг от берега отделяется лодка, в ней женщина, она снует меж кораблей и хочет переплыть на другую сторону фьорда. Она едва не тонет. Женщина пугает воинов: ведь говорили встарь, что встреча с женщиной перед битвой – к беде. Весь флот конунга Сверрира в сборе. Слух проносится из уст в уста, как огонь в траве. Люди из Сокнадаля встретили женщину в лодке… Это капля, которая может переполнить рог, – рычаг весов не должен накрениться. Слух достигает конунга. Он тоже знает, что говорили встарь. Поднимается на палубу Марииного корабля, с него льет пот, он возвышает голос и вещает с кормы. Этот голос разносится далеко. Даже сейчас он сохраняет свое горделивое спокойствие, свою красоту и силу, он возносит молитву Господу и возвращает его заверение: