Страница 23 из 76
— У нас была усадьба у подножья Лифьялль. Но ее уничтожил огонь.
Теперь посланец знает: у них была усадьба у подножья Лифьялль, но когда дом сгорел, они оттуда ушли. Но почему они не отстроили дом заново? Посланец делает вид, что засыпает. Вскоре он тихо встает, чтобы никого не разбудить. Но те двое еще не спят. Тогда он спрашивает, сколько у них дочерей.
У них только одна дочь, голоса у них теплеют. Она добрая и хорошая хозяйка, замужем и живет у подножья Лифьялль, у нее все хорошо. Рассказывая о дочери, они оживляются. Говорят только о ней. Если у них есть сыновья, то они умалчивают об этом. Посланец говорит:
— А у меня только этот сын.
Помолчав, он повторяет:
— У меня только этот сын, он калека, вы сами видите. Я ношу его по всей стране. Не знаю, захочет ли настоятельница монастыря принять его. Я верю, что, если буду молиться за него во всех церквах святого Олава на севере и на юге, здоровье вернется к нему, и он вырастет, как все дети. Так мне сказал один священник. Но я побывал еще не во всех церквах.
— Кажется в Сельюгердире есть церковь святого Олава? — вдруг спрашивает он. — Если у человека только один сын, он пройдет, сколько угодно, лишь бы исцелить его.
Посланец замолкает, теперь надолго, муж и жена тоже молчат. Через некоторое время Магнхильд говорит, — у нее нежный голос, он звучит, как колокольчик под дождем, — что нелегко, должно быть, носить больного сына по всей стране. Но у некоторых сыновья здоровы, говорит она. Красивые, добрые сыновья — радость для родителей.
Голос ее как будто светлеет, однако в ней словно сгущаются сумерки при воспоминании о каком-то горе. Уже полночь. Посланец говорит:
— Не знаю, куда сначала пойти, чтобы молиться об исцелении моего сына, в Сельюгердир или в Квитсейд?
Они не отвечают.
Наступает день, Норсье покрыто туманом.
Посланец просит Гейрмунда и Магнхильд:
— Не перевезете ли вы меня через озеро? Я еще не знаю, куда пойду, но за озеро мне надо попасть в любом случае, и хорошо бы сегодня.
Они охотно соглашаются, в лодке плывут трое взрослых и Малыш. Когда они достигают середины озера, склоны скрываются в тумане, они гребут на солнце. Голоса летят далеко над водой, поэтому посланец говорит тихо, почти шепчет:
— Посоветуйте мне…
Нет, они боятся и молчат, тогда он повышает голос и снова испуганно понижает, услыхав, как его голос в тумане ударяется о берег:
— Вы должны дать мне совет!… Я не знаю, где лучше молиться об исцелении сына, в Квитсейде или в Сельюгердире? Помогите мне! Дайте совет!…
Но они молчат, говорить они бояться. Посланец начинает снова:
— Один большой человек, сказал мне: Ступай и молись об исцелении своего сына! Тем самым ты будешь молиться за сыновей всех добрых людей в этой стране. У нас много хороших сыновей, преследуемых и изгнанных из родных домов, которые не смеют спокойно спать по ночам. Это мне сказал не конунг Магнус, нет, нет, другой большой человек, и еще он сказал: Помни, не каждый конунг стал конунгом по воле Божьей!
Гейрмунд все гребет и гребет, он молчит, Магнхильд тоже молчит. Посланец говорит:
— Я положу сына на алтарь Господа Бога…
Тогда Гейрмунд поднимает весла, быстро и испуганно взглядывает на Магнхильд, она смотрит на посланца. Лодка скользит сама по себе, а Гейрмунд тем временем произносит над ребенком проклятие. Он говорит медленно, подыскивая слова. Это слова дьявола, слова конунга Олава Святого переиначенные из благословения в проклятие. Как эти слова могли бы спасти тебя, они послужат проклятием тебе и твоему сыну! Гейрмунд говорит долго.
— Эти слова принесут несчастье твоему сыну, если ты идешь по стране как предатель.
Лодка скользит, в тумане уже виден берег. Теперь говорит Магнхильд. Она читает Отче наш и три молитвы к Деве Марии, потом произносит тихим, теплым голосом, тяжелым от горя:
— Только если путник хороший человек, эти слова будут благословением для его сына.
Они плывут дальше. Вскоре нос лодки врезается в берег.
Посланец с сыном на плечах идет по воде, потом оборачивается и благодарит и за благословение и за проклятие. Тогда Гейрмунд говорит:
— Ступай в Сельюгердир и молись там об исцелении своего сына.
В сумерках Хагбард подходит к церкви в Сельюгердире и заходит в ограду. Он знает, здесь лик конунга Олава Святого высечен на камне, вмурованном в церковную стену, как утешение верующим и угроза всем сомневающимся. Его высек человек, которого зовут Гаут, он однорукий и бродит по всей стране. Хагбард находит этот суровый и вместе с тем добрый лик на церковной стене и преклоняет перед ним колени. Малыш сидит на камне рядом с отцом.
Молясь, Хагбард чувствует на себе чей-то взгляд. Он уже давно его чувствует. И когда шел по проезжей дороге вдоль озера, и когда лесом огибал усадьбы, чтобы его не задержали люди, чье любопытство могло оказаться слишком назойливым, уже тогда он чувствовал на себе чей-то настороженный взгляд. Он знает, что слух о нем опережает его самого. Поэтому он молится долго, делая вид, что ничего не замечает. Малыш начинает плакать и в конце концов засыпает, прижавшись головой к стене церкви. Тогда Хагбард встает с колен.
Он стряхивает со штанов землю и склоняет голову в последней молитве — неожиданно он перескакивает через ограду и хватает за руку молодого парня, который там прячется. Хагбард говорит:
— Ты должен отвести меня к Хруту.
Жребий брошен, и будь, что будет. Парень клянется, что не знает человека с таким именем. Хагбард отпускает его. Парень следует за ним, грозит, отвязывает висевший на поясе нож. Хагбард спокойно возвращается к Малышу, поднимает его и сажает к себе на плечи, потом поворачивается к парню и говорит:
— Я понимаю, ты не мог поступить иначе. Но и я тоже. А теперь ты отведешь меня к Хруту.
Парень подчиняется. Он приводит Хагбарда Монетчика в ближайшую усадьбу, там на дворе стоят два человека. С невозмутимыми лицами они говорят, что не знают человека по имени Хрут. Хагбард сожалеет, что попал не в ту усадьбу, и собирается уходить. Они не пускают его. Он спрашивает:
— Так вы все-таки знаете Хрута?
Они не обмениваются даже взглядом, видно, у них достаточно опыта в подобных делах. Хагбарду велят зайти в конюшню, и он подчиняется, чтобы не злить их. Его запирают.
Малыша они оставили у себя, мальчик плачет. Они кричат в конюшню Хагбарду, что он поступит разумно, если расскажет, зачем пожаловал в Сельюгердир.
— Охотно, — отвечает Хагбард, — но я буду говорить только со знатными людьми.
За дверью становится тихо, потом они куда-то уносят Малыша. Время идет. Наконец в конюшню являются гости.
Одного из них Хагбард знает: это Хрут, он был предводителем теламёркцев в сражении при Рэ. Хагбард говорит:
— Я буду говорить с тобой только наедине.
Хрут снимает меч и велит всем выйти из конюшни. Хагбард достает из шва под пряжкой Христово око, подносит его к свету, падающему в окно, и спрашивает.
— Узнаешь?
Хрут узнает камень.
— Первый раз ты видел его в руке монаха Бернарда, — говорит Хагбард. — Это было в монастыре на Гримсее. В трапезной были только вы двое. Вас объединяла нелюбовь к ярлу Эрлингу и его сыну конунгу Магнусу. Бернард сказал тебе: Этот камень хранит блеск Христовых очей. Когда-нибудь мы снова встретимся в его свете.
Хрут кивнул, но не сказал ничего.
— Ты веришь, что я посланец Бернарда? — спросил Хагбард.
— Ты мог и убить его, — заметил Хрут.
— Да, мог, — сказал Хагбард. — Но неужели ты думаешь, что Бернард стал бы делиться со мной своими воспоминаниями, перед тем как я зарубил его?
На это Хрут не отвечает. Он долго смотрит на блестящий камень, потом говорит:
— Это око Христово из распятия, которое люди ярла сбросили на землю и топтали ногами. Бернард вынул это око и сказал: Когда-нибудь Христос получит его обратно.