Страница 14 из 105
В одной из кабинок пришедший звонить солдатик–пограничник надрывался в трубку изо всех сил, словно ему и впрямь нужно было докричаться до своей Рязани:
― Надюх! Так ты мое письмо получила?.. Не получила?.. Значит, получишь скоро… Да! Еще зимой написал… Сейчас еще отправлю, а потом летом… Летом, говорю!.. А потом уже и все… Потом приеду, говорю!..
В этот момент дверь переговорного закутка скрипнула многострадальной пружиной, и вошел Перевалов, совершенно не изменившийся, все с такой же шевелюрой и жизнерадостно растопорщенными усами. Меня он не узнал ― я изменился с бытности своей подростком–старшеклассником. Мы еще раз познакомились, удивляясь хитросплетениям судьбы.
И вот сейчас он везет нас на своей машине на Чандыр, почти упираясь неугомонной шевелюрой в потолок кабины и тоже предвкушая неизведанное: запланированная для посещения часть Копетдага уникальна во многих отношениях.
ГАЛАКСИЙ
Сопровождаемая семью тысячами пери, Хуснапери отправилась в страну тьмы. Мало–помалу все пери, опасаясь встречи с дивами, оставили ее в одиночестве, и она сорок дней и сорок ночей летела между небом и землей…
(Хорасанская сказка)
«3 марта…. Недавно познакомился в Кара–Кале с Сашкой Филипповым. Он работает в Сюнт–Хасардаге, появился здесь из Ташкента и в Средней Азии живет уже давно.
Иногда мы ездим с ним на мотоцикле «по Млечному Пути». Это означает, что поздно вечером, далеко от Кара–Калы с ее огнями, мы разгоняемся в холмах по ночной дороге так, что когда я, сидя за его спиной, приоткрываю во время езды рот, то мои раздуваемые встречным ветром щеки сползают назад, к ушам. Мы несемся среди чернеющих по бокам дороги холмов, а звезды над нами светятся с особенной яркостью, и непонятно, что относительно чего в этой темноте движется, но зато охватывает всеобъемлющее ощущение восторга и всеобщего вселенского движения вообще. Это как практическое занятие на уроке о том, что Все Всегда Движется…»
ТУРАЧ
В течение моих многолетних странствий на юг… природа в благодарность за страстную мою любовь к ней порою дарила меня любопытными находками и возможностью наблюдать некоторые сокровенные явления в образе жизни животных…
(Н. А. Зарудный, 1916)
Поверх груды сверкающих камней красовался павлин, изготовленный из одной жемчужины размером в утиное яйцо…
(Хорасанская сказка)
«17 марта…. Впервые вечером услышал новый для себя крик: трехсложный, ритмичный и очень громкий. Я бы сказал, что явно какого‑то вида куриных, но ведь, кроме фазана, здесь нет никого с подобными воплями. Высматривал, высматривал в сгущающихся сумерках ― ничего».
«18 марта…. Все утро проторчал на Сумбаре, выясняя, кто орет. Выяснил: это турач. Почему же я считал, что его здесь нет?»
«30 мая. Всем привет!
У пытливого аспиранта большая и заслуженная аспирантская радость: собрал наконец интересное и новое по редкому виду ― по турачу. Птица изумительная по своей красоте, крикливости и трогательно–безнадежной куриной бестолковости.
Это маленький (вдвое меньше курицы) петушок темно–коричневого цвета (когда держишь в руках, видно, что оперение сочетает контрастные черный, коричневый и бежевый цвета), с оранжево–красными ногами и клювом и с белыми щеками. Обитает на Сумбаре в тугаях, по окраинам полей и в садах.
Во многих местах орущие на виноградных шпалерах самцы видны в тридцати метрах от работающих на поле людей. Настолько терпим к человеку, что выглядит порой почти домашней птицей, не уступая по шику банальным павлинам.
Турач в долине Сумбара не отмечался с 1925 года никем из бывавших здесь орнитологов и, видимо, правомерно считался здесь исчезнувшим. Он ведь обычен в Африке, но для Евразии редок; в СССР встречается лишь в Закавказье; занесен в Красную книгу. Нахождение на Сумбаре самостоятельной популяции ― несомненная удача. По свидетельству туркменов (чему можно доверять лишь частично), турач появился в окрестностях Кара–Калы лишь года за два до моего приезда.
Орут так, что в безветренную погоду слышны за километр. Не уделить внимания такому специальному виду не мог; в ущерб жаворонкам потратил массу времени на учеты и определение ареала. Надо срочно отправлять материалы В. Флинту в Москву, Р. Потапову в Питер и А. Рустамову в Ашхабад: издание Красных книг на носу».
7
В стороне от них на голой земле сидел неопрятного вида человек, который непрестанно стенал и плакал…
(Хорасанская сказка)
Это был памятный для меня сезон, потому что, как нередко бывает с пришлым белым человеком, работающим в Азии, я жестоко мучился животом, вызывая сострадательные насмешки друзей и коллег. В этой поездке мне было так плохо, что пил я преимущественно отвар из коры дуба («напиток для мужчин») и не расставался с рулоном туалетной бумаги, который носил на легкомысленной бельевой веревке, перекинутой накрест через плечо, за что мои смешливые спутники дразнили меня «матросом революции». Столь интимные детали я вспоминаю лишь для того, чтобы была понятнее важность обследования труднодоступного региона, несмотря ни на что притягивавшего мое внимание как возможное место обитания ястребиного орла.
КОНДЖО
О терпение, меня ты покинуло, ― как же мне быть?
(Хорасанская сказка)
«3 марта…. Вышел на гребень скалы и в трех шагах за ним увидел пять пустынных куропаток ― во много раз ближе критической дистанции бегства этих птиц. Они замерли, окаменев, уповая на то, что я их не замечу («Часто, застигнутая врасплох, она прямо ложится на землю и благодаря сходству оперения с окружающей почвой великолепно может исчезать из виду» ― Зарудный про этот вид).
Я тоже замер, чтобы проверить их конджо. А получилось, что проверил свое (точнее, его недостаточность): мы смотрели друг на друга без единого движения очень долго; потом ― необычно долго; потом ― удивительно долго; потом уже ― невозможно долго.
Сначала я стоял, замерев, с интересом глядя на них так, чтобы даже глаза у меня по возможности не двигались, и наслаждаясь тем, что я понимаю ситуацию, а они нет. И был уверен, что благодаря моей сознательной профессиональной неподвижности куропатки сейчас расслабятся, качнут своими куриными шеями, завертят головами и потихоньку пойдут от меня и от греха подальше. Ни фига. Я не двигался ― они тоже оставались совершенно неподвижны.
Потом я ощутил, что мне трудно сохранять равновесие в неустойчивой позе. Птицы не двигались.
Потом у меня вдруг зачесалась вся спина сразу.
Потом все тело окаменело и я перестал ощущать руки–ноги. Каменные куропатки сидели как каменные.
Потом я сам себе показался совсем уже полным дураком.
Прошло секунд сорок.
Исчерпав до остатка все свои резервы терпения, я не выдержал, сдался: сделал шаг ― птицы мгновенно сорвались со скалы и со своим обычным заунывно–веселым свирканьем улетели вниз по склону.
Точно так же, как мышца дикого животного в десять раз превосходит по силе аналогичную мышцу человека, терпение животного замешано на совсем иной субстанции, чем терпение большинства людей (мое‑то уж точно). Хотя порой и бывает иначе, когда непобедимый человеческий гений своим искусственным, интеллектуальным терпением преодолевает первородное, инстинктивное терпение животных. Но в этот раз не вышло. Видать, и с конджо, и с интеллектом у нас еще много работы впереди».
ЧЕРВЯЧОК ВРОЗЬ
― Я забылся. Пора мне подумать и о друзьях…
(Хорасанская сказка)
«5 марта…. Степной жаворонок вытянул из земли здоровенного червяка и сразу с ним тикать прочь от кормящейся стаи. Отвернулся ото всех, загородив добычу спиной, торопливо расклевал, заглотил, вытер клюв о землю и уже только после этого бегом вернулся к кормящимся согруппникам. Дружба ― дружбой, стая ― стаей, а червячок врозь…