Страница 21 из 82
Это был долгий и тонкий труд — через узкую щель считать или, точнее, чувствовать многочисленные слои, цилиндрами идущие один за другим. И буравчик очень кстати пришел на помощь. Этим буравчиком мастер сверлил ствол по кругу. Круги следовали один за другим на расстоянии полуметра или метра в зависимости от размера лодки и ловкости тесла, и в каждом круге было по шесть — восемь отверстий. В отверстия тут же вставлялись круглые деревянные шпонки, шпонки имели определенную длину (эта длина соответствовала толщине будущего дна и будущих бортов), и теперь мастеру не приходилось считать годовые кольца. Теперь с большей свободой он выбирал древесину и следил только за тем, чтобы тесло не забралось дальше вбитых в отверстия шпонок.
Шпонки из отверстий не выбивались, они оставались, набухали и прочно закрывали доступ воде, казалось бы, в такую дырявую посудинку. Иногда шпонки вылетали при разводе, но их возвращали на место по окончании самого сложного и ответственного процесса в изготовлении лодки.
Развод лодки, точнее, развод бортов происходил над не очень жарким костром. Жаркий костер мог быстро потянуть за собой сырую древесину и разорвать тонкую скорлупу. Осиновые борта расходятся постепенно, разворачиваясь на огне, как разворачиваются у нас под локтем плохо упакованные листы чертежной бумаги.
Лодка готова, осталось вернуть на место недостающие шпонки, установить шпангоуты и сиденье, которое мы называем беседкой.
Наши лодки не назовешь слишком плохими. Своей устойчивостью они напоминают на первых порах индейские каноэ, в борьбе с волнами превосходят последние, но наши лодки все‑таки отстают от своих североамериканских собратьев, и отстают только в одном отношении — наши лодки нельзя долго нести на плече. Правда, они без особого труда далеко затягиваются на берег одной рукой и свободно переносятся двумя рыбаками, и в отличие от индейских каноэ, сделанных из бересты, наши долбленки можно сколько угодно тянуть волоком за лошадью по лесной тропе. Наблюдая такой способ транспортировки, я однажды задумался: а не эта ли лошадь и помешала жителям заонежской тайги воспользоваться для изготовления лодок берестой?
С берестой местные жители умели справляться идеально. Заплечники, черпаки, солонки, ножны и даже футбольные мячи выполнялись из бересты с изумительным изяществом. Широкие полосы бересты применялись и для починки лодок, пробитых при встрече с подводными препятствиями.
Такие встречи обычно происходили в тумане, в темноте или в большую волну и сопровождались неожиданным глухим ударом и предательской струйкой воды под ногами. Не один раз, затыкая пробоину сорванной с головы шапкой, я вспоминал шитые из досок прочные лодки и не раз сожалел, что таких средств передвижения нет на наших озерах. Но шитые прочные суда забывались, когда из озера в озеро приходилось пробираться по узким лесным ручьям. Вместе со шлюпками забывались в ручьях и легкие берестяные каноэ индейцев… Нет, Иван Михайлович, наверное, сумел бы сделать лодку и из бересты, но сколько раз пришлось бы латать берестяную лодку только за одну дорогу по заваленному лесом ручью…
Долбленую лодчонку вместе с веслом один человек делает не более трех дней. Если человек пришел на озеро, где нет ни лодки, ни избушки, ни печки, то следом за лодкой он обязательно примется сбивать печь. Для ухи, для чая и просто для тепла на берегу озера всегда можно обойтись костром, но для промысла нужна печь. В печи и сушат ту самую рыбу, которая затем у людей принимает качество общественно полезного продукта. Сухая рыба называется сушником, и для сушника‑то и нужна хорошая жаркая печь.
Когда при ночлеге человек обходится без крыши, то печь сбивается просто на берегу озера под широким берестяным навесом. Навес спасает глину от дождей и годами хранит в лесу сооружение. В изготовлении печей много больших и малых хитростей. Плохо сделанная печь как следует не высушит рыбу. Такая рыба называется плохим сушником или испорченным продуктом, такой суш ник не разойдется в чугунке, а человеку, изготовившему плохую печь, следует снова пройти забытую или недостаточно усвоенную науку… О печах я расскажу как‑нибудь потом, когда окончится летний рыбный промысел и начнутся длинные октябрьские вечера. Я расскажу вам о печах и душных и легких, об огне, расскажу о дровах и сказках углей, но этот рассказ будет уже потом, когда для него останется время рядом с нежным теплом березовых поленьев…
А сейчас я только что затопил печь в избушке на берегу Долгого озера. Дым из печи выходит прямо в помещение, сейчас еще открыта дверь, дым валит в это серое от дыма отверстие, дым еще не устоялся, не нашел свою правильную дорогу к прорези в стене под потолком, которая в курной избушке и называется трубой.
Курная избушка появилась в лесу не от желания людей жить в копоти. Боров, отвод — все эти необходимые части настоящей печи можно сложить только из кирпича. Кирпич надо делать — это не такой быстрый процесс. Для кирпича нужна определенная глина. А если такой глины нет, а если и до печи рыбак уже потратит не один день на изготовление лодки и избушки? Вот поэтому и появилась в лесу обычная курная печь. Такую печь или просто сбивают — лепят — из любой подвернувшейся под руку глины, или складывают из угловатых камней. Настоящую и курную печи сближает только одна общая деталь — очаг. И тут и там в этот очаг укладываются дрова, и тут и там разводится огонь, но дым из курной печи уходит не вверх по системе ходов, а просто тянется по потолку к прорези в стене. Такой ровный дым по потолку называется устоявшимся, он не задевает человека и не оставляет на тебе копоти. Устаивается дым всего три — пять минут. За это время с непривычки можно и покашлять, но зато потом, присев на нары, можно долго любоваться этим же самым дымом…
Дым в избушке уже не вертится клубами, он давно поднялся с пола и теперь живыми слоями тянется к прорези в стене. Слои дыма тонкие, цветные, к потолку они все плотней и плотней. Лучи солнца через прорезь в стене расцвечивают эти слои редким золотым веером, и мягкие стрелы веера качаются в потоке слева направо… А дым все течет и течет в солнечных лучах, течет легкой сизой пеленой.
Когда дым устоится, я закрываю дверь в избушку и принимаюсь разделывать рыбу. Рыбу разделываешь на столе. Маленький, прочный столик появился в избушке еще до моего прихода. Его тоже сделали руки рыбака, и по этому столику, да и, пожалуй, по всей мебели, начиная с лавочки из осинового полена и кончая кошелкой из дранки, можно представить, кто жил здесь до тебя…
Иногда среди охотничьих избушек попадаются неуютные, неладные жилища. Здесь как‑то неаккуратно сложена из камня печь, небрежно положены на нары доски, да и вся мебель своей неопрятностью бросается в глаза, и тогда тебе верится, что делал эту избушку торопливый, безалаберный человек, который, пожалуй, не собирался оставаться здесь слишком долго. После такой избушки может появиться чувство брезгливости даже к самому озеру, и ты вряд ли снова заглянешь сюда…
Хорошие, умные избушки тянут к себе опрятностью и тем особым теплом, которое оставил после себя другим людям человек, срубивший ладный лесной домик. Это тепло живет и в аккуратно сложенной печи, и в крепком столике, и в удобной лавочке перед печью. Ты сразу узнаешь такое тепло и старательно пытаешься разобрать на прокоптившейся стене инициалы того человека, который жил здесь до тебя.
Оставлять инициалы на стенах избушки — это лесной обычай. Но этот обычай не имеет ничего общего с желанием некультурных людей оставлять свои подписи на произведениях природы и искусства. Человек, расписавшийся на стене избушки, совсем не собирался тремя начальными буквами своего полного имени заявить последующим зрителям о своей близости к лесу или воде, как заявляют о своем приобщении к историческим и реликтовым местам любители стихотворных или прозаических автографов.
Лесной обычай «расписаться на стене избушки» начинаешь понимать, когда еще только подходишь к двери северного дома. И сейчас на дверях такого дома, как правило, нет замка. Когда хозяин отлучается, он всего–навсего припирает дверь батожком или старым косьевищем, то есть ручкой от косы. Задача такого замка — объявить гостю, что хозяев пока нет дома. Если у тебя есть время, можешь подождать. А если тебе что‑нибудь надо попросить у хозяина дома, то можешь войти, взять нужную вещь, но по прибытии хозяина туг же доложить об этом.