Страница 1 из 37
Клайв Стейплз Льюис
Плавание «Утреннего Путника»
1. КАРТИНА В СПАЛЬНЕ
Жил-был мальчик, которого звали Юстас Кларенс Скрабб, и, по-моему, он того заслуживал. Родители его звали Юстасом Кларенсом, а учителя называли Скраббом. Я не могу вам сказать, как обращались к нему друзья, потому что друзей у него не было. Своих папу и маму он не звал папой и мамой, а Гарольдом и Альбертой. Они были весьма современными и прогрессивными людьми. Они были вегетарианцами, трезвенниками, не курили и носили особое белье. В их доме было очень мало мебели и очень мало простынь на кроватях, а окна были вечно открыты.
Юстас Кларенс любил животных, особенно жуков, если они были мертвые, наколотые на картон. Ему нравились книги, если они были познавательными и поучительными, а на картинках были изображены элеваторы для зерна или толстые иностранные дети, занимающиеся зарядкой в образцовых школах.
Юстас Кларенс не любил своих кузенов, четверых Пэвенси: Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси. Однако он даже в некотором роде обрадовался, когда узнал, что Эдмунд и Люси приезжают в гости. В глубине души Юстас любил командовать и задираться, хоть он и был маленьким тщедушным человечком, который в драке не смог справиться даже с Люси, не говоря уже об Эдмунде, он знал, что существует множество способов испортить людям жизнь, если ты находишься у себя дома, а они всего лишь гости.
Эдмунд и Люси вовсе не хотели гостить у дяди Гарольда и тети Альберты, но тут уж пришлось, ничего не поделаешь. Их отца в то лето пригласили на шестнадцать недель в Америку читать лекции, и мама должна была поехать с ним, потому что она уже десять лет по-настоящему не отдыхала. Питер усердно готовился к экзамену и должен был провести каникулы в занятиях с репетитором, старым профессором Кирком, в доме которого давным-давно, в годы войны, эти четверо детей пережили чудесные приключения. Если бы он по-прежнему жил в этом доме, то забрал бы к себе всех четверых. Однако, c годами он как-то обеднел и жил теперь в маленьком коттедже, где была только одна спальня для гостей. Взять в Америку всех остальных детей было бы слишком дорого, и поэтому поехала Сьюзен. Взрослые решили, что она самая хорошенькая из всего семейства, и, к тому же, она отнюдь не блистала успехами в учебе, хотя во всех других отношениях ее считали слишком взрослой для ее возраста, так что мама сказала, что Сьюзен «вынесет из путешествия в Америку гораздо больше, чем младшие». Эдмунд и Люси старались не завидовать удаче Сьюзен, но перспектива проводить летние каникулы в доме тети была поистине ужасна. «Но мне гораздо хуже», – сказал Эдмунд, – «потому что у тебя будет хотя бы отдельная комната, а мне придется спать в одной спальне с этим потрясающим вонючкой Юстасом.»
Наш рассказ начинается в послеобеденный час, когда Эдмунд и Люси украдкой проводили наедине несколько драгоценных минут. Конечно же, они говорили о Нарнии (так называлась их тайная страна). Я думаю, что у большинства из нас есть свои тайные страны, но для многих они существуют только в воображении. В этом отношении Эдмунду и Люси повезло больше, чем другим. Их тайная страна действительно существовала. Они уже дважды побывали там, не во сне или играя, а на самом деле. Конечно, они попадали туда с помощью Волшебства – это единственный путь в Нарнию. И в самой Нарнии им было обещано, или почти обещано, что в один прекрасный день они вернутся туда. Можете себе представить, как много они говорили об этом, когда представлялся случай.
Они сидели на краешке кровати в комнате Люси и рассматривали картину на противоположной стене. Это была единственная картина во всем доме, которая им нравилась. Тете Альберте она совершенно не нравилась, именно поэтому ее и повесили в маленькой задней комнатке наверху, но избавиться от нее она не могла, потому что это был свадебный подарок от кого-то, кого она не хотела обидеть.
На картине был изображен корабль – корабль, плывущий чуть ли не прямо на вас. Нос его был сделан в форме головы дракона с широко открытой пастью и позолочен. У него была только одна мачта и один большой квадратный парус яркого пурпурного цвета. Бока корабля, точнее, та их часть, которая была видна там, где кончались позолоченные крылья дракона, были зелеными. Корабль только что взбежал на гребень великолепной синей волны, край которой, пенясь и пузырясь, спускался к вам. Было ясно, что веселый ветерок быстро гонит корабль, слегка наклоняя его на левый борт. (Кстати говоря, если вы вообще собираетесь читать этот рассказ, то вам лучше прямо сейчас запомнить, что левая сторона корабля, когда вы смотрите вперед, это левый борт, а правая – правый борт.) Солнце падало на корабль слева, и вода с этой стороны была полна зеленых и пурпурных отблесков. У другого борта, в тени корабля, вода была темно-синей.
– Вопрос в том, – сказал Эдмунд, – не становится ли тебе еще паршивее, если ты смотришь на Нарнианский корабль, но не можешь попасть туда.
– Даже просто смотреть и то лучше, чем вообще ничего, – ответила Люси. – А это настоящий Нарнианский корабль.
– Все еще играете в свою старую игру? – сказал Юстас Кларенс, который подслушивал под дверью, а теперь, ухмыляясь, вошел в комнату. В прошлом году, когда он гостил у Пэвенси, ему удалось услышать их разговоры о Нарнии, и он обожал их этим дразнить. Он, конечно, думал что они все выдумали, а так как сам был слишком глуп для того, чтобы выдумать, то такие вещи не ободрял.
– Ты здесь не требуешься, – кратко ответил Эдмунд.
– Я пытаюсь сочинить шуточное стихотворение, – сказал Юстас. – Что-нибудь вроде:
Дети, игравшие в Нарнию, Свихивались все более и более -
– Ну, для начала, Нарния и «более» не рифмуются, – сказала Люси.
– Это ассонанс, – объяснил Юстас.
– Не спрашивай его, что такое асси – как его там, – предупредил Эдмунд. – Он же жаждет, чтобы его спросили. Ничего не говори, может, тогда он уберется отсюда.
Большинство мальчиков, столкнувшись с таким приемом, либо тут же удалились бы, либо пришли бы в ярость. Юстас не сделал ни того, ни другого. Он просто продолжал болтаться в комнате, ухмыляясь, и через минуту снова начал разговор.
– Нравится тебе эта картина? – спросил он.
– Ради Бога, не давай ему повода заводиться об искусстве и всем прочем, – поспешно сказал Эдмунд, но Люси, которая была очень правдивой девочкой, уже ответила:
– Да, она мне очень нравится.
– Это дрянная картина, – заявил Юстас.
– Если ты выйдешь отсюда, то не будешь ее видеть, – сказал Эдмунд.
– Почему она тебе нравится? – спросил Юстас у Люси.
– Ну, прежде всего, – сказала Люси, – она мне нравится потому, что корабль выглядит так, будто он по-настоящему плывет. А вода – словно она по-настоящему мокрая. А волны – словно они действительно поднимаются и опускаются.
Конечно, на это Юстас знал множество ответов, но он ничего не сказал. Причина заключалась в том, что в этот самый момент он взглянул на картину и увидел, что волны, похоже, действительно поднимаются и опускаются. Он плавал на корабле только раз, и то только до острова Уайт, и у него была жуткая морская болезнь. От вида волн на картине ему снова стало плохо. Он позеленел, но все же попытался поднять глаза. И тут дети, все трое, застыли с открытыми ртами.
Возможно вам трудно поверить в то, что они увидели, когда вы просто читаете об этом, но и самим детям, видевшим все происходящее своими глазами, было также трудно в это поверить. Изображение на картине двигалось. Причем все это было совсем не похоже на кино: краски были слишком естественными и чистыми, как на открытом воздухе. Нос корабля опустился в волну, и вверх взметнулся большой фонтан брызг. Затем волна поднялась позади корабля, стали видны его корма и палуба, а затем, когда подкатилась новая волна, они снова исчезли из виду, и нос корабля опять взлетел вверх. В тот же момент учебник, валявшийся на кровати рядом с Эдмундом, зашелестел, поднялся в воздух и поплыл к стене у него за спиной. Люси почувствовала, что волосы хлещут ее по лицу, как в ветреный день. А это и был ветреный день, только ветер дул из картины по направлению к ним. Внезапно вместе с ветром стал слышен шум: свист волн, шум воды, бьющей по бокам корабля, скрип и над всем этим постоянный рев воздуха и воды. Но именно запах, свежий соленый запах моря убедил Люси в том, что она не грезит.