Конь и его мальчик

– Тогда придется сильно кружить, боюсь заплутаться. В глубине страны – большие дороги, возделанные земли… Нет, пойдем вдоль берега. Тут нет никого, кроме овец, кроликов и чаек, разве что пастух-другой. Что ж, тронемся?

Шаста оседлал коня и с трудом сел в седло, ноги у него очень болели, но Игого сжалился над ним и до самых сумерек шел шагом. Когда уже смеркалось, они спустились по тропкам в долину и увидели селение. Шаста спешился и купил там хлеба, лука и редиски, а конь, обогнув селение, остановился дальше, в поле. Через два дня они снова так сделали, и через четыре – тоже.

Все эти дни Шаста блаженствовал. Ноги и руки болели все меньше. Конь уверял, что он сидит в седле, как мешок («Стыдно, если нас увидят!» – говорил он), но учителем был терпеливым – никто не научит ездить верхом лучше, чем сама лошадь. Шаста уже не боялся рыси и не падал, когда конь

останавливался с разбегу или неожиданно кидался в сторону (оказывается, так часто делают в битве). Конечно, Шаста просил, чтобы конь рассказал ему о том, как сражался вместе с тарханом; и тот рассказывал, как они переходили вброд реки, и долго шли без отдыха, и бились с вражьим войском; боевые кони, самой лучшей крови, бьются не хуже воинов: кусаются, лягаются, и умеют, когда надо, повернуться так, чтобы всадник получше ударил врага мечом или боевым топориком. Но рассказывал он реже, чем Шаста о том просил.

– Ладно, не надо, – говорил он, – Сражался я по воле Тис-рока, словно раб или немая лошадь. Вот в Нарнии, среди своих, я буду сражаться, как свободный! За Нарнию! О-го-го-го-о!

Вскоре Шаста понял, что после таких речей конь пускается в галоп.

Уже не одну неделю двигались они вдоль моря и видели больше бухточек, речек и селений, чем Шаста мог запомнить. Однажды, в лунную ночь, они не спали, ибо выспались днем, в путь вышли под вечер. Оставив позади холмы, они пересекали равнины. Слева, в полумиле, был лес. Море лежало справа, за низкой песчаной дюной. Конь то шел шагом, то пускался рысью, но вдруг он резко остановился.

– Что там? – спросил Шаста.

– Тиш-ш! – сказал конь, насторожив уши. – Ты ничего не слышал? Слушай!

– Как будто лошадь, к лесу поближе, – сказал Шаста, послушав с минутку.

– Да, это лошадь, – сказал конь. – Ах, нехорошо!..

– Ну, что такого, крестьянин едет! – сказал Шаста.

– Крестьяне так не ездят, – возразил Игого, – и кони у них не такие. Неужели не слышишь? Это настоящий конь и настоящий тархан. Нет, не конь… слишком легко ступает… так, так… Это прекраснейшая кобыла.

– Что ж, сейчас она остановилась, – сказал Шаста.

– Верно, – сказал конь. – А почему? Ведь и мы остановились… Друг мой, кто-то выследил нас.

– Что же нам делать? – тихо спросил Шаста. – Как ты думаешь, они нас видят?

– Нет, слишком темно, – сказал конь. – Смотри, вон туча! Когда она закроет луну, мы как можно тише двинемся к морю. Если что, песок нас скроет.

Они подождали, и сперва – шагом, потом легкой рысью двинулись на берег. Но туча была уж очень темной, а море все не показывалось. Шаста подумал: «Наверное, мы уже проехали дюны», как вдруг сердце у него упало: оттуда, спереди, послышалось долгое, скорбное, жуткое рычанье, В тот же миг конь повернул и понесся во весь опор к лесу, от берега.

– Что это? – еле выговорил Шаста.

– Львы! – на скаку отвечал конь, не оборачиваясь. После этого оба молчали, пока перед ними не сверкнула вода. Конь перешел вброд широкую мелкую речку и остановился. Он весь вспотел и сильно дрожал.

– Теперь не унюхают, – сказал конь, немного отдышавшись. – Вода отбивает запах. Пройдемся немного.

Пока они шли, он сказал:

– Шаста, мне очень стыдно. Я перепугался, как немая тархистанская лошадь. Да, я недостоин называться говорящим конем. Я не боюсь мечей и копий, и стрел, но это… это… Пройдусь-ка я рысью.

Но рысью он шел недолго; уже через минуту он пустился галопом, что неудивительно, ибо совсем близко раздался глухой рев, на сей раз – слева, из леса.

– Еще один, – проговорил он на бегу.

– Эй, слушай, – крикнул Шаста, – та лошадь тоже скачет!

– Ну и хо-хо-хорошо! – выговорил конь. – У тархана меч… Он защитит нас.

– Что ты! – сказал Шаста. – Тебе все львы, да львы! Нас могут поймать. Меня повесят как конокрада!

Он меньше чем конь боялся львов, потому что никогда их не видел.

Конь только фыркнул в ответ и прянул вправо. Как ни странно, другая лошадь прянула влево, и вслед за этим кто-то зарычал – сперва справа, потом слева. Лошади кинулись друг к другу. Львы, видимо, тоже – они рычали попеременно, с обеих сторон, не отставая от скачущих лошадей. Наконец, луна выплыла из-за туч, и в ярком свете Шаста увидел ясно, как днем, что лошади несутся морда к морде, словно на скачках. Игого потом говорил, что таких скачек в Тархистане и не видывали.

Шаста уже не надеялся ни на что. Он думал лишь о том, сразу съедает тебя лев или сперва играет, как кошка с мышкой, и очень ли это больно. Думал он об этом, но видел все (так бывает в очень страшные минуты). Он видел, что другой всадник мал ростом, что кольчуга его ярко сверкает, в седле он сидит как нельзя лучше, а бороды у него нет.

Что-то блеснуло внизу перед ними. Прежде, чем Шаста догадался, что это, он услышал всплеск и ощутил во рту вкус соленой воды. Они попали в узкий рукав, отходящий от моря. Обе лошади плыли, и вода доходила Шасте до колен. Сзади слышалось сердитое рычанье и, оглянувшись, Шаста увидел у воды темную глыбу, но одну. «Другой лев отстал», – подумал он.

По-видимому, лев не собирался ради них лезть в воду. Кони наполовину переплыли узкий залив, другой берег уже был виден, а тархан не говорил ни слова. «Заговорит, – подумал Шаста. – Как только выйдем на берег. Что я ему скажу? Надо что-нибудь выдумать…»

И тут он услышал два голоса.

– Ах, как я устала!.. – говорил один.

– Тише, Уинни! – говорил другой. – Придержи язычок!

«Это мне снится», – подумал Шаста. – «Честное слово, та лошадь заговорила!»

Вскоре обе лошади уже не плыли, а шли, а потом – вылезли на берег. Вода струилась с них, камешки хрустели под копытами. Маленький всадник, как это ни странно, ни о чем не спрашивал. Он даже не глядел на Шасту. Но Игого вплотную подошел к другой лошади и громко фыркнул.

– Стой! – сказал он. – Я тебя слышал. Меня не обманешь. Госпожа моя, ты

– говорящая лошадь, ты тоже из Нарнии!

– Тебе какое дело? – вскрикнул странный тархан, и схватился за эфес. Но голос его кое-что подсказал Шасте.

– Да это девочка! – догадался он.

– А тебе какое дело? – продолжала незнакомка. – Зато ты – мальчик! Грубый, глупый мальчишка! Наверное – раб и конокрад.

– Нет, маленькая госпожа, – сказал конь. – Он не украл меня. Если уж на то пошло, я его украл. Что же до того, мое ли это дело – посуди сама. Земляки непременно приветствуют друг друга на чужбине.

– Конечно, – поддержала его лошадь.

– Уж ты-то молчи! – сказала девочка. – Видишь, в какую беду я из-за тебя попала!

– Никакой беды нет, – сказал Шаста. – Можете ехать, куда ехали. Мы вас не держим.

– Еще бы! – вскричала всадница.

– Как трудно с людьми!.. – сказал кобыле конь. – Ну просто мулы… Давай, мы с тобой разберемся. Должно быть, госпожа, тебя тоже взяли в плен, когда ты была жеребенком?

– Да, господин мой, – печально отвечала Уинни.

– А теперь ты бежала?

– Скажи ему, чтобы не лез, когда не просят, – вставила всадница.

– Нет, Аравита, не скажу, – ответила Уинни. – Я и впрямь бежала, Не только ты, но и я. Такой благородный конь нас не выдаст. Господин мой, мы держим путь в Нарнию.

– Конечно, – сказал конь. – И мы тоже. Всякий поймет, что оборвыш, едва сидящий в седле, откуда-то сбежал. Но не странно ли, что молодая тархина едет ночью, без свиты, в кольчуге своего брата, и боится чужих, и просит всех не лезть не в свое дело?

– Ну, хорошо, – сказала девочка. – Ты угадал, мы с Уинни сбежали из дому. Мы едем в Нарнию. Что же дальше?