Страница 71 из 93
— Все в порядке, — сказал Фейсал, не сводя глаз с правого кармана Джона. — Он согласен. Не скажу, что счастлив, но согласен.
— Хорошо. — Джон вынул руку из кармана и открыл дверцу машины:
— Выходи, Вики.
Мой вид радости другу Фейсала не добавил. Он разразился долгой тирадой на арабском языке, размахивая при этом руками. Я на всякий случай одарила его обворожительной улыбкой и спросила:
— Что это ему так не понравилось?
— Все, — ответил Фейсал, — и я его не осуждаю. Ситуация ухудшается, если это в принципе возможно. Они разворачивают блокпосты уже на этом берегу. И вдоль шоссе, ведущего к Красному морю.
— Это обнадеживает, — холодно констатировал Джон. — Значит, они не знают, по какой дороге мы поехали.
— Скоро узнают, если вы не двинетесь дальше. Сюда, за мной.
Мы последовали за нашим не слишком гостеприимным хозяином на задний двор его дома, где был припаркован джип, вернее, ржавый остов джипа. Дверцы держались на веревочках. Я залезла в кузов через борт, отметив по ходу дела, что от рессор кое-что все же осталось. Одна уж во всяком случае.
Фейсал побросал на меня наш скудный багаж и повернулся к Джону:
— Сколько у нас денег?
— Пара сотен фунтов, а что?
— Нам нужно кое-чем запастись: водой, одеялами, бензином. Нет, Джонни, не спорь, просто слушай. Луна скоро зайдет, ехать по такой дороге в полной темноте я не решусь. Нам придется залезть в какую-нибудь нору и просидеть там остаток ночи, а может быть, и весь следующий день. Полагаю, ты не хочешь приехать на место при свете дня?
— Но речь всего о каких-то тридцати — сорока милях...
— Если лететь, как оса. Ты здесь не ездил, а я ездил. Ты не знаешь местности, а я знаю.
В лунном свете лицо Джона казалось лишенным всяких красок, словно вытравленная кость. В порыве сочувствия я сказала:
— Джон, тебе нужно отдохнуть перед тем, что нам предстоит.
Он обернулся ко мне:
— Я же сказал, чтобы ты вела себя тихо.
— Сам веди себя тихо. Фейсал, сколько еще... Фейсал отмахнулся:
— Не спрашивайте. Не задавайте больше никаких вопросов, вы оба. Предоставьте теперь решать мне.
Наш вынужденный пособник все откровеннее показывал, как не нравится ему происходящее, но в обмен на оставшиеся у нас деньги, ворча, снабдил нас несколькими канистрами бензина, парой одеял, судя по запаху, снятых с ослов, несколькими бутылками воды и упаковкой из шести банок чего-то, что оказалось газированной содовой с лимонным привкусом. Я хотела было поблагодарить, но мужчина лишь покачал головой и устало побрел прочь.
После нескольких неудачных попыток мотор все же удалось завести. Грохот был устрашающим. Если к тому времени кто-то в деревне еще не проснулся, то теперь уж наверняка бодрствовали все, но нигде не зажглось ни огонька.
Пока Фейсал набирал скорость, я открыла банку воды, половина ее выплеснулась мне на лицо. Подпрыгивая, машина двинулась через равнину; наверное, это была наезженная дорога, но я бы этого не сказала. Я стиснула зубы, чтобы не прикусить язык, и воздерживалась от комментариев, так как понимала, почему Фейсал гонит машину, причиняя пассажирам подобные неудобства. Нам нужно было поскорее отъехать как можно дальше от деревни и найти убежище, чтобы отсидеться там до утра. Меня не покидало неприятное ощущение, что я знаю и другое — почему Фейсал не хочет ехать в темноте. Мои подозрения оправдались, когда я увидела, что мы направляемся прямо к скалам, которые отвесно возвышались впереди, преграждая нам путь.
В этих местах их называют «вади» — каньоны, прорезанные водой в каменных массивах пустыни. В результате наводнений и естественной эрозии вся поверхность земли здесь оказалась усеяна камнями разных размеров — от гальки до огромных валунов. Вади, в которое, не сбавляя скорости, въехал Фейсал, поначалу было достаточно широким и посередине пролегала какая-никакая колея, а камни не превышали размеров небольшой сырной головки. Мы ударялись о каждый из них, и я все же прикусила язык.
Очень скоро лунный свет начал бледнеть, а каньон — сужаться, скалы подступали все ближе с обеих сторон. Фейсал включил фары, но от них было мало толку: одна перегорела, другая тоже вот-вот собиралась погаснуть. Проехав еще немного, Фейсал резко остановился, при этом я заскрежетала зубами. Он выключил свет и зажигание.
— Ну все, — сказал он, — дальше дорога будет еще хуже, я не хочу сломать ось в темноте.
— Еще хуже?! — сдавленно воскликнула я.
Наши голоса отзывались в тишине жутковатым эхом. Было так темно, что я не различала даже силуэтов, только услышала, как застонали рессоры, когда Джон изменил позу.
— Сколько нам еще ехать? — спросил он усталым, безразличным голосом.
— Какая разница? — так же устало ответил Фейсал. — Все равно сейчас мы никуда не можем двигаться. Давайте отдохнем. Вики, дайте-ка пару одеял, а сами можете свернуться на заднем сиденье.
— Свернуться — это хорошо, — ответила я, — однако предпочитаю спать на камнях.
Фейсал расчистил самый большой валун, освободив ровно столько места, сколько требовалось, чтобы мы могли улечься втроем, прижавшись друг к другу, — так теплее. Я ожидала, что Джон отпустит по этому поводу какую-нибудь скабрезную шуточку, но он вообще не разговаривал. Думаю, стиснул зубы, чтобы не стучать ими. Мы все дрожали: воздух был холодным, а тонкие одеяла никого не могли согреть. Не сговариваясь, мы с Фейсалом положили Джона в середину. Он заснул мгновенно. Ни жесткая постель, ни ослиный дух, ни холод не могли и мне помешать уснуть. В полудреме я успела лишь с тоской подумать о просторном белом меховом манто Сьюзи.
Несмотря на все тревоги последних дней, я проспала более шести часов и проснулась от жары. От жары и ощущения какого-то неудобства. Разлепив спекшиеся веки, я поняла, что во сне изменила позу: теперь голова Джона покоилась у меня на плече, а левая рука, которой я обнимала его за плечи, онемела. Джон был похож на неплохо сохранившуюся мумию: кожа на скулах и висках натянулась, глаза запали, и резко обозначились глазницы, губы потрескались.
Я услышала булькающий звук, подняла голову и сквозь распустившиеся и упавшие на лицо волосы увидела Фей-сала, стоявшего надо мной. Он выглядел немногим лучше Джона — и, догадываюсь, меня. Вытирая рот рукавом, он предложил мне бутылку воды. Я сглотнула, вернее, попыталась сглотнуть — горло у меня пересохло, как песок в пустыне, — но покачала головой.
Джон проспал еще с полчаса. Когда он открыл глаза, я бодро крякнула: «Доброе утро!» Освободившись от моего вялого объятия, он сел и уткнулся головой в колени.
— Не помню, говорил ли я тебе, что одна из наименее привлекательных черт твоего характера — это то, что ты так отвратительно бодра с утра пораньше.
— Ты сам бываешь достаточно отвратительно бодр и прыток с утра.
Джон поднял голову:
— В том случае, на который ты намекаешь, у меня были весьма веские причины, чтобы...
— Прекратите, — приказал Фейсал. — Давайте позавтракаем, чем богаты.
Мы были богаты зачерствевшим хлебом, апельсинами и яйцами, сваренными вкрутую. Даже если бы у нас были чай или кофе, мы не имели никакой возможности вскипятить воду, но их у нас и не было. Пережевывая черствый хлеб, я изучала окрестности: под ногами — каменная пустыня, вокруг — поднимающиеся уступами скалы. Ни травинки, ни деревца, даже высохшего. Белый известняк утеса напротив сверкал, как сахарная головка, в солнечных лучах.
— Ну, хоть дождя нет, и то хорошо, — пошутила я. Джон окинул меня взглядом, в котором смешались насмешка и раздражение. А вот Фейсал ничуть не веселился.
— Молите Бога, чтобы дождя и не было, — сказал он. — Дожди здесь идут нечасто, но уж если идут, то такие ливни, что все эти вади заполняются водой, а такой потоп означал бы для нас конец.
— Скажите что-нибудь приятное, — попросила я.
— Стараюсь изо всех сил, — угрюмо ответил Фейсал. — Ладно, давайте определим, где мы находимся. — Расчистив и разровняв ладонью площадку на песке, он достал из кармана ручку и ее обратным концом начертил приблизительную карту. — Вот река, вот вади, в котором мы находимся. А вот — то, к которому нам предстоит ехать. Оно тянется вдоль Хатнабских каменоломен и выходит прямо на равнину близ Амарны, возле южных гробниц.