Кольцо из Камелота

Возможно, в этот момент и на этом месте завершилась бы ее короткая карьера, если бы кузен не стряхнул с себя мертвое оцепенение и не завершил начатое. Пуля ушла в землю рядом с ногой Фредди, который отрывисто выругался и со злостью добавил:

— Тогда давай держи ее, кретин. Если она начнет визжать среди ночи, клянусь, я ее закопаю.

Кузен Джон прыгнул к Джесс и перехватил ее в тот момент, когда она уже нацелилась ногтями в лицо Фредди. Началась борьба. Чрезвычайное нервное напряжение придало Джесс сил, а Джона сдерживал принятый в его кругу моральный кодекс, запрещающий насилие по отношению к леди, хотя леди была не в состоянии оценить его сдержанность. Фредди, с циничным любопытством наблюдавший за битвой, посоветовал:

— Вмажь ей от души. Или давай я.

— Если ты... научился выражаться... как в американском... гангстерском фильме, — пропыхтел кузен Джон, — постарайся, пожалуйста... уф!.. придержать свой жаргон... до поры... до времени... Стойте, Джесс! Мне не хочется... О-о-о! Вот дрянная девчонка!

Фраза завершилась болезненным криком, ибо Джесс впилась зубами ему в руку. Выведенный из себя, он занес кулак, и у Джесс искры из глаз посыпались. Обвиснув на руках кузена, она услышала, как он сказал:

— Посмотри на него, Фред. Если ты убил парня...

— Нет, не убил, — ответил Фредди с некоторым сожалением, — он дышит.

— Слава Богу! Сильно он ранен?

— Не могу определить, — на редкость равнодушно заявил Фредди.

— Ну так выясни! Если ему понадобится врач...

— Он его не получит.

Джесс пребывала в странном состоянии, не столько от удара, нанесенного кузеном в челюсть, который был не так уж силен, сколько от шока. Ее потрясенный мозг совершенно не отреагировал на известие о том, что Дэвид дышит, точно так же, как и на факт его гибели. Она слышала, как ее сердце бешено бьется в грудной клетке, и знала, что больше не способна ни на сопротивление, ни на борьбу. В смятении она пропустила мимо ушей часть дальнейшей дискуссии и только слегка шелохнулась, почувствовав, что ее поднимают.

— Хорошо, что она маленькая, — заметил кузен. — Но я все равно не уверен, что смогу нести ее всю дорогу.

— Придется. Мне нельзя его оставлять, вдруг очнется. Принеси одеяло, или носилки, или что-нибудь, чтобы его нести.

Джесс и раньше носили на руках, но лишь знакомые представители мужского пола, желавшие продемонстрировать силу мускулов. Положение, когда голова, руки и ноги болтаются на весу, оказалось на редкость неудобным. Она начала постанывать и попыталась поднять голову.

— Она приходит в себя, — тревожно заметил кузен Джон.

— Так стукни ее еще разок, задница, — велел Фредди. — О Господи, ты безнадежно некомпетентен. Сейчас...

Фредди трудно было упрекнуть в некомпетентности. Когда он что-то делал, то делал это хорошо. Джесс почувствовала короткий резкий взрыв боли, а потом перестала что-либо чувствовать.

Пробуждаться было еще больнее. В голове что-то пульсировало и шумело, чьи-то грубые руки сжимали ей горло. Откуда-то шел свет, тусклый, грязный и серый, как бледное свечение грибков, растущих в сырых пещерах...

Первым, что увидела Джесс, было лицо Дэвида, огромное и расплывчатое, парящее в воздухе в нескольких дюймах перед ее глазами. Верхнюю половину этого лица покрывала запекшаяся кровь, нижнюю — черная отросшая щетина. Глаза налиты кровью, губы потрескались. Прекраснее не было ничего на свете.

Джесс села, не обращая внимания на пронзительную пульсирующую боль в голове. Лежала она на куче грязного тряпья, валявшегося на голом деревянном полу. Свет был слабее, чем ей казалось. Он просачивался сквозь стекла, черные от пыли и поэтому полупрозрачные, забранные решетками, в свою очередь преграждавшими путь свету. Окна, маленькие и высокие, прорезаны в холодных каменных стенах, суровость которых смягчали только огромные свисающие серые кружева паутины. Стены выгибались. Она знала, что это должно что-то означать, но в данный момент не могла сообразить, что именно. Она могла осознать лишь основные факты: каменные стены, решетки — тюрьма и безумие, по определению Лавлейса [51]. И Дэвид — живой и в своем уме, хотя и в то, и в другое трудно было поверить.

— Они стреляли в тебя, — вскричала она, цепляясь за него. — Куда они выстрелили?

— В плечо, конечно. Куда еще ранят героев? — Он усмехнулся. Эффект был ужасающий до невозможности.

— В ногу, — предположила Джесс.

— Ног не было видно. Если не очень задумываться, плечи — самое логичное место, куда можно попасть. Они занимают большое пространство. Из ручного оружия на расстоянии нелегко поразить...

— О, Дэвид, не будь идиотом, замолчи, наконец!

Учитывая обстоятельства, объятия ее оказались излишне страстными. Все еще улыбаясь, Дэвид согнулся и повалился назад. Она подхватила его, стараясь уберечь голову от удара об пол, и упала с ним вместе, а руки ее остались зажатыми между грязным полом, черноволосой головой и отяжелевшим раненым плечом.

Она взглянула на его лицо, болезненно бледное под разнообразными синяками и шрамами, и собралась с силами.

— Пока ты у меня беспомощный, — шепнула она и нежно поцеловала его. Потом распрямилась, села и осмотрела помещение.

С первого взгляда можно было составить о нем практически исчерпывающее представление: в комнате почти ничего не было. Единственную мебель составляли кровать с грубыми простынями, которые, судя по их относительной чистоте, доставили в заброшенную комнату недавно, и небольшой инкрустированный столик — элегантная полировка выглядела здесь явно неуместной. Деревянная дверь, которую Джесс даже не стала пробовать открывать. На столе стоял термос, кувшин с водой и два бокала — длинные, хрупкие хрустальные бокалы для вина. Заботливость и деликатность, которую Джесс вынуждена была оценить, проявились в присутствии единственной другой вещи, находившейся в комнате, если не считать паутины: под кроватью, скромно припрятанный, стоял круглый белый сосуд, целомудренно расписанный голубенькими незабудками.

— Я хочу положить тебя на кровать, — сказала Джесс, решив, что это сейчас самое главное.

— Я на ней уже был. — Дэвид старался помочь, они общими усилиями переместили его на постель, куда он безвольно свалился, лишившись сил.

— Что произошло? Ты что-нибудь помнишь? — Джесс рылась в карманах. Носового платка при ней не было. Она сняла свитер и блузку, снова натянула свитер — в комнате было сыро и прохладно, — оторвала кусок блузки, смочила его водой и принялась вытирать лоб Дэвида.

— Ничего, с того самого момента, как этот мерзавец меня подстрелил, и до того, как очнулся в этой комнате ужасов и увидел тебя лежащей на полу рядом со мной. Я предположил самое худшее, поэтому ты и застала меня за причитаниями, когда я тебя ощупывал. Я утратил обычное хладнокровие.

— Ты, разумеется, сам не свой. Они даже не позаботились перевязать тебя? Будь они прокляты. Пара расчетливых...

— Наверно, они были заняты другими мыслями, — рассудительно заметил Дэвид. — Нет, Джесс, оставь. Кровь, по крайней мере, остановилась, а если ты растревожишь рану... Ты знаешь, где мы?

— Мы можем быть только в одном месте. В доме.

— Правильно. Очевидно, в одной из башенных комнат. Я понимаю, ты сама вся разбита, но не попробуешь ли подобраться вон к тому окну?

Она попробовала, встала на цыпочки, но почти ничего не увидела. Решетки торчали в нескольких дюймах от стекол и были чересчур плотными, сквозь них мог пройти только палец, и ей не удалось даже протереть стекло.

— Вижу двор, — доложила она, скосив глаза. — Это какая-то из задних башен. Дэвид, светает. Мы пробыли здесь всю ночь.

— Через окна нельзя выбраться?

Джесс потрясла решетку. Она не поддавалась.

— Ну, попробуй дверь. Просто для смеха.

Дверь была заперта. Снаружи Джесс не услышала ни звука, даже приложив ухо к створке. Пол, хоть и старый, тоже был прочным, а к каменным стенам она не сочла нужным даже подступиться.

51

Лавлейс Ричард (1618 — 1658) — английский поэт, участник многих сражений времен Английской буржуазной революции, сидевший в тюрьме и писавший о ней стихи.