Имя Звезды

— Полицейские утаили от прессы подробности того, что случилось с тобой, — пояснил папа. — В твоих же интересах.

Да, они поступили именно так, как и говорил Стивен, — придумали версию, которую люди в состоянии переварить. Даже бросили в воду какое-то тело, чтобы водолазы могли его вытащить. Я посмотрела репортаж о том, как его поднимают на поверхность.

Потом я выключила телевизор, мама оттолкнула его в сторону.

— Рори, — сказала она, отводя мне волосы со лба, — что бы там ни случилось, теперь ты в безопасности. Мы поможем тебе все это забыть. Хочешь прямо сейчас рассказать, что с тобой произошло?

Я чуть не расхохоталась.

— Да все так и было, как сказано в новостях, — ответила я.

Сколько-то этот ответ продержится — хотя вряд ли долго, но хотя бы несколько дней, пока я не очухаюсь. Я похлопала глазами и притворилась, что страшно устала, — просто чтобы отвлечь их.

— Тебе придется полежать здесь еще несколько часов, — сказал папа. — На ночь мы забронировали номер в гостинице, ты там отдохнешь, а завтра мы все поедем в Бристоль. Тебе там понравится, вот увидишь.

— В Бристоль?

— Рори, ты не можешь здесь оставаться. После всего этого...

— Так все же кончилось, — напомнила я.

— Ты должна быть с нами. Мы не можем...

Мама упрямо мотнула головой, папа кивнул и умолк. Так они сговорились без слов. Выступили единым фронтом. Дурной знак.

— Это на первое время, — осторожно произнесла мама. — А если ты хочешь домой... что ж, поедем. Нам совершенно не обязательно оставаться в Англии.

— Я хочу остаться, — сказала я.

Еще один бессловесный сговор — на сей раз с помощью взгляда. Бессловесные сговоры всегда свидетельствовали об одном: они это всерьез и спорить бесполезно. Я еду в Бристоль. Брыкаться бессмысленно. Теперь они ни за что никуда меня не отпустят — мне ведь вспороли живот прямо в школьном туалете. Некоторое время за мной будут пристально наблюдать, и если им покажется, что я утратила равновесие, меня живенько затолкают в самолет до Нового Орлеана, а там я мигом окажусь в кабинете у психотерапевта.

А мне все это сейчас было совсем некстати. Англия стала моим вторым домом. В Англии работали мои коллеги, тут меня понимали. Но разобраться во всем этом с ходу было сложновато.

— Можно мне еще укол? — спросила я. — Больно.

Мама побежала искать сестру. Вернулась в сопровождении другой, та впрыснула что-то еще в мою капельницу. Но это в последний раз, предупредила она. Потом, перед выпиской, мне дадут с собой болеутоляющих таблеток.

Весь день я то дремала, то просыпалась, смотрела с родителями телевизор. Почти все передачи по-прежнему были про Потрошителя, но некоторые каналы решили, что можно уже начинать показывать и что-то другое. На экраны телевизоров медленно возвращалась нормальная жизнь — идиотские ток-шоу, повествования о всяких древностях, рассказы про уборку. Английские сериалы, которых я никогда не могла понять. Бесконечная реклама автомобильных страховок и удивительно аппетитная реклама сосисок.

Сразу после четырех в дверях показались две знакомые фигуры. Я знала, что рано или поздно они появятся. Не знала другого — что я им скажу. У них и у меня теперь были разные версии реальности. Они церемонно пожали руки моим родителям, потом подошли к кровати и улыбнулись слегка испуганными улыбками — так выглядят люди, которые не знают, как начать разговор.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Джаза.

— Щекотно, — сказала я. — И будто пьяная.

— Могло быть и хуже, — сказал Джером, пытаясь скроить улыбку.

Родители, видимо, сообразили, что моим друзьям нужна минутка, чтобы сказать то, что они хотят сказать. Они налили желающим чая и кофе и удалились. Но даже после их ухода в палате еще несколько секунд висело напряженное молчание.

— Я хочу извиниться, — сказала наконец Джаза. — Можно?

— За что? — спросила я.

— Ну... за... просто... что я не... То есть я тебе поверила, но...

Она собралась с мыслями и начала все сначала:

— В ночь того убийства, когда ты сказала, что видела мужчину, а я его не видела. Я поначалу решила, что ты это выдумала, даже когда появились полицейские. То есть ты выступила свидетелем — а потом он на тебя напал. Прости меня... Я больше никогда... прости.

В первую секунду я едва удержалась — чуть не выложила им все от начала до конца. Нет, нельзя. Мистер Торп прав. Нельзя, никогда, ни за что.

— Да ладно, — сказала я. — Я бы на твоем месте подумала о себе то же самое.

— А уроки по-прежнему отменены, — сообщил Джером. — Но пока не разогнали всех репортеров, мы сидели по своим норкам. Просто цирк. Последний выход Потрошителя произошел именно в Вексфорде...

— Шарлотта, — вдруг вырвалось у меня. — Я про нее забыла. Как она там?

— Нормально, — сказал Джером. — Обошлось парой швов.

— А она делает вид, что пострадала не меньше тебя, — с отвращением произнесла Джаза.

Шарлотту несколько раз ударил по голове невидимка. Я все готова была ей простить.

— А ты стала знаменитостью, — поведал Джером. — Когда ты вернешься...

Он осекся, подметив выражение моего лица.

— Значит, ты не вернешься? — спросил он. — Тебя забирают из школы, да?

— Бристоль как, ничего? — спросила я у обоих.

Джером облегченно выдохнул.

— Все лучше, чем Луизиана, — сказал он. — Я-то думал, ты произнесешь именно это слово. До Бристоля хоть поезда ходят.

Джаза все это время молчала. Она взяла мою руку, и слова стали совсем не нужны. Я знала, о чем она думает. Старого не вернешь, но я осталась жива. Все мы остались живы. Мы все пережили Потрошителя, а уж со всем остальным как-нибудь сумеем управиться.

— Я жалею только об одном, — сказала Джаза после паузы. — Я жалею, что не видела, как ее бьют лампой по голове.

38

Так вот, у дяди Вилли в свободной спальне на втором этаже восемь морозилок, — кажется, ему пришлось укреплять пол. Морозилки забиты всеми мыслимыми продуктами. Одна — мясом. Другая — овощами и полуфабрикатами. В одной, сколько мне известно, всякое там молоко, масло и йогурт. У него даже есть замороженное арахисовое масло в пластмассовых банках, замороженные сушеные бобы и замороженные батарейки, потому что он где-то вычитал, что так они дольше хранятся.

Я без понятия, положено ли замораживать арахисовое масло и батарейки, но я знаю точно: я ни за что не буду нить молоко трехлетней давности, хотя дядины мотивы мне понятны. Все это потому, что он пережил с десяток (а может, и больше) больших ураганов. Ураган «Катрина» разрушил его дом до основания. Сам дядя едва спасся. Он вылез через окно и сумел надуть плот, а потом его подобрал вертолет. Пес его погиб во время наводнения. Тогда дядя перебрался к нам поближе, купил маленький домик и набил его морозилками.

Понятное дело, когда налетает ураган, электричество отключают, так что, скорее всего, у дяди на руках окажется восемь морозилок со стремительно портящимися продуктами, но дело не в этом. Я не знаю, что он там увидел, когда вода вокруг поднималась все выше и выше, но увиденное заставило его приобрести восемь морозилок. Бывают настолько непереносимые вещи, что, если вы раз это пережили, вы дальше уже будете действовать без оглядки на чужое мнение.

Все эти мысли проносились у меня в голове, когда наше большое черное такси въехало на площадь перед Вексфордом, протрюхало по булыжнику и остановилось перед Готорном. Я могла бы попросить родителей забрать мои вещи — просто повернуться к Лондону спиной и больше никогда его не видеть. Но что-то в этом было не так. Я должна подняться в свою комнату. Должна сама уложить вещи. Должна еще раз посмотреть на это место, вспомнить, что здесь произошло. Да, на меня будут пялиться, но мне плевать.

Впрочем, быстро оглядевшись и проверив, который час, я сообразила, что с этим проблем не будет. Семь утра, суббота. Почти все окна в Готорне были темными. Две фигурки брели через лужайку в направлении столовой, больше я никого не видела. Никто еще не встал. Рядышком стояли два телевизионных фургона, но они уже складывали свои причиндалы. Шоу закончилось.