Декстер в деле

В сумерках движение в Гаване сделалось еще хаотичнее.

Я приоткрыл окно в машине, чтобы видеть, слышать и обонять город, и был вознагражден изменчивыми, но не смолкающими всплесками музыки, раздававшейся из каждой двери и каждого окна на нашем пути и подхваченной множеством уличных музыкантов.

Музыка звучала то громче, то тише, по всему городу, и всякий раз докатывалась до наших ушей патриотичным мотивом «Гуантанамеры».

Такси ехало по каким-то кочкам, по грубо вымощенной улице, сквозь толпы людей, неумолчно поющих, чем-то торгующих и, как ни странно, играющих в бейсбол. Я очень быстро запутался в кривых переулках, и к тому моменту, когда такси остановилось у заграждения из массивных железных шаров поперек дороги, давно уже забыл, откуда мы приехали. Чатски повел меня через площадь к перекрестку, у которого стоял… как будто бы отель. Здание сияло ярко-оранжевым в свете заходящего солнца. Я проследовал за Чатски внутрь, через бар с пианино и мимо нескольких портретов Эрнеста Хемингуэя, стилизованных под детские рисунки.

В дальнем конце фойе была шахта старинного лифта; мы прошли туда, и Чатски позвонил в звонок. Сбоку стояли какие-то шкафы с сувенирами; в витринах красовались пепельницы, кружки и другие предметы с изображениями Эрнеста Хемингуэя, более умело выполненными, чем детские рисунки в фойе.

Приехал лифт; мрачный старик оператор сдвинул массивную металлическую решетку. Мы с Чатски вошли. Вслед за нами втиснулись еще несколько человек, оператор вернул решетку на место и перевел внушительную рукоять в положение «Вверх». Клеть лифта дернулась и медленно поползла на пятый этаж. Здесь оператор снова повернул рукоять, и кабина рывком остановилась.

— Комната Хемингуэя! — объявил старик, открыл кабину, и остальные пассажиры высыпали наружу.

Я вопросительно взглянул на Чатски, но он помотал головой и жестом показал наверх, так что я остался в лифте. Кабина рывками поднялась еще на два этажа вверх. Лифт замер. Старик открыл металлическую дверь, и мы наконец-то вышли в небольшую комнатку. Откуда-то поблизости доносилась музыка. Чатски взмахом руки пригласил меня на крышу и повел на звук.

Трио музыкантов исполняло песню про ojos verdes [31]; мы их увидели, когда зашли за перегородку, — трех мужчин в белых штанах и традиционных рубахах навыпуск — гуаяберах. Позади них, у стены, располагался бар, а с двух других сторон внизу под нами распростерся город — Гавана в оранжевом свете заката.

Чатски подвел меня к низкому столику в окружении мягких кресел, и мы присели.

— Ничего видок, а?

— Очень красиво, — согласился я. — Мы сюда окрестностями пришли любоваться?

— Нет, я же тебе сказал. У нас тут встреча с другом.

Не знаю, шутил он или нет; Чатски явно не собирался продолжать разговор. Во всяком случае, в этот момент у нашего столика появился официант.

— Два мохито, — заказал Чатски.

— Вообще-то я, пожалуй, лучше пива выпью, — произнес я, припомнив, как уже заснул сегодня днем после мохито.

Чатски пожал плечами.

— Попробуй местный «Кристал», вполне терпимо.

Я кивнул официанту; уж выбор пива Чатски точно можно доверить. Официант кивнул мне в ответ и направился к бару за напитками, а музыкальное трио завело «Гуантанамеру».

Мы едва успели сделать по глотку, как к нашему столику подошел довольно низенький человек в коричневых слаксах и лимонно-зеленой гуаябере, с портфелем в руках.

Чатски вскочил с места и протянул руку.

— Ии-ваан! — вскричал он, и я даже не сразу понял, что это не внезапный приступ синдрома Туретта, а просто имя незнакомца на кубинский манер — Иван.

Ии-ваан тоже протянул руку, а потом они с Чатски обнялись.

— Кам-Бейл! — воскликнул человечек, и я опять не сразу вспомнил, что Чатски нынче зовут преподобным Кемпбеллом Фрини.

Пока в мозгах у меня закипало, Иван уже вопросительно обернулся ко мне.

— Ах да! — встрял Чатски. — Это Дэвид Чарси. Дэвид, это Иван Эчеверрия.

— Mucho gusto [32], — отозвался Иван, пожимая мне руку.

— Приятно познакомиться, — ответил я по-английски, потому что не знал, говорит ли «Дэвид» хоть сколько-нибудь по-испански.

— Ну, садись! — предложил Чатски своему гостю и махнул официанту. Тот поспешил к нашему столику и принял у Ивана заказ: мохито.

Потом Чатски и Иван принялись потягивать коктейли и весело болтать на стремительном кубинском диалекте испанского. Я бы мог, наверное, ухватить нить разговора, если бы постарался и вслушался, но стоит ли таких усилий обычная дружеская беседа, приятные воспоминания о былых деньках… Да и, честно говоря, даже если бы они обсуждали что-нибудь поинтересней, чем «помнишь, как мы?..», я бы все равно отключился — ведь уже совсем стемнело и из-за крыш поднималась огромная, красновато-желтая, раздутая, самодовольная и жаждущая крови луна, от одного только появления которой каждый дюйм моей кожи покрылся ледяным ковром мурашек, каждый волосок у меня на загривке и предплечьях вздыбился и завыл, и по всем закоулкам Замка Декстер побежал крошечный темный лакей с наказом Рыцарю Ночи: «Пора! Вперед!»

Увы, ничему такому сбыться не суждено. Этой ночью выпустить «себя» было нельзя; этой ночью требовалось, к сожалению, залечь на дно. Этой ночью полагалось прихлебывать теплое пиво и притворяться, что наслаждаешься музыкой; этой ночью нужно было вежливо улыбаться Ивану и ждать, когда все закончится. Эту ночь следовало перетерпеть и надеяться, что однажды, совсем скоро, я схвачу нож в одну руку, а Вайсса — в другую.

А до той поры — лишь глубоко дышать, потягивать пиво и любоваться восхитительным видом. Тренируй улыбку, Декстер!

Способен оскаливаться? Очень хорошо. А теперь спрячь клыки. Можешь растянуть губы, чтобы было похоже на улыбку, а не гримасу страшной боли?

— Эй, парень, ты чего? — окликнул меня Чатски.

Кажется, я случайно изобразил не ту гримасу.

— Все нормально. Просто… да нет, все нормально.

— Вот как? — недоверчиво пробормотал он. — Пожалуй, нужно отвезти тебя в отель.

Они с Иваном встали и обменялись рукопожатиями, потом Иван вновь уселся, а Чатски подхватил свой портфель, и мы пошли к лифту.

Обернувшись, я увидел, как Иван заказывает себе еще коктейль, и вопросительно посмотрел на Чатски.

— А, — понял он. — Мы не хотели вместе выходить. Ну, понимаешь, одновременно.

Что ж, наверное, в этом был какой-то смысл, поскольку мы теперь явно играли в шпионов, как в кино, так что по пути вниз я внимательно осматривал других людей, чтобы не упустить агентов какой-нибудь Корпорации Зла. Очевидно, в лифте никого из врагов не было, поскольку мы без происшествий спустились с крыши и вышли на улицу. Потом стали осматриваться в поисках такси и случайно прошли мимо повозки с лошадью… совершенно напрасно! Как же это я не заметил, я ведь никогда животным не нравился!.. Вот и эта лошадь вздыбилась, хотя коняга была замученная, старая, стояла и что-то меланхолично жевала, пока мы не приблизились. Маневр вышел не особо впечатляющий, на кадр из вестерна никак не тянул, но кобыле по крайней мере удалось взбрыкнуть обоими передними копытами и фыркнуть в мою сторону, перепугав собственного возницу ничуть не меньше, чем меня самого. Я поспешил прочь, и в итоге нам удалось сесть в такси, избежав нападения летучих мышей или чего-нибудь подобного.

Назад в гостиницу мы ехали молча. Прижав к себе портфель, Чатски смотрел в окно, а я пытался не внимать жирной, сокрушительной луне. Вот только получалось у меня не очень-то — луна была на каждой улице, по которой мы проезжали, на всех открыточных видах Гаваны, такая яркая, такая вожделенная, навевающая восхитительные мысли… И отчего же мне нельзя сегодня поиграть? Но нет, нельзя. Оставалось только улыбаться ей в ответ и повторять: «Я скоро! Очень скоро!»

Как только отыщу Вайсса.

Глава 32

В номер мы вернулись без происшествий, по дороге едва ли перемолвившись друг с другом дюжиной слов. Неразговорчивость оказалась невероятно привлекательной чертой характера Чатски, поскольку чем меньше он говорил, тем меньше интереса к его рассказам мне приходилось изображать и лицевые мышцы не напрягались. Причем то немногое, что он таки говорил, было настолько приятно и увлекательно, что я был практически готов испытывать к Чатски симпатию.

31

Зеленые глаза ( исп.).

32

Очень приятно ( исп.).