Начало

Внизу послышался грохот, и в комнату ворвался отец.

— Вампир! — ревел он, держа в руках грубо отесанный кол. Катерина с пронзительным визгом, какого я никогда не слышал прежде, корчилась от боли на полу.

— Отец! — закричал я, высоко подняв руки, когда он начал пинать Катерину ногой, обутой в тяжелый сапог. Она стонала, пытаясь отбиваться руками и ногами.

— Катерина! — бросившись на колени, я крепко обнял ее. Она завизжала, глаза ее закатились так, что виден был только белок. Губы покрылись запекшейся кровью, а изо рта пошла пена, как у бешеного животного. От ужаса я разжал руки, и ее тело с отвратительным глухим стуком упало на пол.

Не вставая на ноги, я отполз и, не в силах глянуть ни на Катерину, ни на отца, уставился в потолок в немой молитве.

Между тем отец стал тыкать Катерину колом. Издав еще один пронзительный крик, она вскочила с пеной на губах, с невидящими дикими глазами — а затем бесформенной грудой рухнула на пол.

К горлу подступила тошнота. Кто это чудовище?

— Поднимайся. — Отец поставил меня на ноги. — Видишь, Стефан? Видишь, какова она на самом деле?

Я посмотрел на Катерину. Ее спутанные темные пряди прилипли ко лбу, мокрому от пота, черные глаза расширились и налились кровью, на губах выступила пена, тело тряслось. Я не мог разглядеть в ней ни одной черты, напоминавшей ее прежнюю.

— Сходи за шерифом Форбсом. Скажи, что мы поймали вампира.

Парализованный ужасом, я не мог сделать ни шага. Сердце мое билось как сумасшедшее, в мыслях царила неразбериха. Я любил Катерину, любил. Тогда почему она… почему это чудовище вызывает у меня отвращение?

— Я не воспитывал своих сыновей слабаками, — прорычал отец и засунул пучок вербены в карман моей рубашки. — Теперь иди!

Я хрипло дышал, мне вдруг стало невыносимо душно. Я не мог дышать, не мог думать, я вообще ничего не мог. Я только знал, что не могу больше оставаться в этой комнате ни секунды. Не взглянув ни на отца, ни на вампира, корчившегося на полу, я, перепрыгивая через две ступеньки, выбежал из дома и помчался к дороге.

26

Не знаю, как долго я бежал. Ночь была холодной и ясной, я чувствовал биение своего сердца в горле, в мозгу, в ногах. Время от времени я прижимал руку к ране на шее, которая все еще кровоточила, и каждый раз меня охватывал приступ тошноты от ощущения теплой крови.

С каждым шагом в голове рождались новые образы: Катерина с кровавой пеной на губах, отец, стоящий над ней с колом в руке… Воспоминания были туманными, и я уже не мог с уверенностью сказать, было ли чудовище с налитыми кровью глазами, визжавшее на полу спальни, той же девушкой, что устремлялась ко мне с алчущими зубами, что ласкала меня в пруду, что заполонила мои сны и явь. Тело мое тряслось, я споткнулся о срубленную ветку и упал на четвереньки в грязь. Меня долго рвало, пока не исчез железный привкус во рту.

Катерины скоро не станет. Отец меня ненавидит. Я не знал, кто я, не знал, что мне делать. Мир словно перевернулся, я чувствовал слабость и тошноту, зная лишь одно — что бы я ни сделал, это приведет лишь к разрушениям. Я один был виноват. Во всем. Если бы я не лгал отцу, храня тайну Катерины…

Я заставил себя перевести дух, затем встал и снова бросился бежать.

Пока я бежал, запах лежащей в кармане вербены проник мне в ноздри. Сладкий, грубоватый, он пронесся по всему телу и, казалось, прочистил мозг, наполнив все тело живой энергией. Я свернул налево, на грунтовую дорогу, удивляясь, что выбрал именно этот путь, но впервые за несколько недель я был уверен в своих действиях.

Ворвавшись в офис, я увидел, что шериф Форбс спал сидя, положив ноги на стол. В камере громко храпел Иеремия Блэк, городской пьяница, по-видимому отсыпаясь после тяжелой ночи в салуне. Ноа, молодой полицейский, тоже клевал носом, сидя на деревянном стуле возле камеры.

— Вампиры! Вампиры в Веритас! — завопил я, привлекая к себе внимание шерифа Форбса и Иеремии.

— За мной! — приказал шериф, прихватывая дубинку и мушкет. — Ноа! — добавил он. — Бери фургон и следуй за нами.

— Есть, сэр, — сказал Ноа, вскакивая на ноги. Он снял с крючка дубинку и передал ее мне. В этот момент я услышал пронзительный звук и понял, что шериф Форбс снаружи бьет в тревожный колокол. Колокол звонил и звонил.

— Я хочу помочь. Пожалуйста, — заплетающимся языком попросил Иеремия, обеими руками держась за решетку. Ноа отрицательно покачал головой и побежал по коридору, стуча башмаками по бревенчатому полу. Я последовал за ним, а затем остановился, наблюдая, как он торопливо запрягает двух лошадей в длинный железный фургон.

— Поехали, — взяв кнут, нетерпеливо позвал Ноа.

Я запрыгнул на сиденье рядом с ним и смотрел, как он щелкает кнутом, заставляя лошадей с головокружительной скоростью галопом мчаться вниз по холму. На полном ходу мы въехали в город. Люди стояли возле своих домов в ночных одеяниях и спросонья терли глаза, некоторые уже запрягали лошадей в повозки и экипажи.

— Нападение на поместье Сальваторе! — снова и снова выкрикивал Ноа, пока не охрип. Я понимал, что должен ему помогать, но не мог. Ветер дул мне в лицо, а сердце терзал страх. Я слышал вдали конский топот, видел, как распахиваются двери, и все новые люди в ночных рубашках хватаются за ружья, штыки и любое другое подвернувшееся под руку оружие. Проезжая мимо аптеки, я заметил, что она закрыта. Возможно ли, что Анна с Перл сейчас дома? Если да, то я должен как-то предупредить их.

— Нет.

Это слово так убедительно прозвучало в моем мозгу, будто отец сам прошептал мне его на ухо. Я должен делать то, что правильно для меня и для всего рода Сальваторе. Единственными людьми, чьи судьбы меня заботят, были отец и Дамон, и если с ними что-нибудь случится…

— Нападение на поместье Сальваторе! — срывая голос, закричал я.

— Нападение на поместье Сальваторе! — вторил мне Ноа, и его слова звучали как призыв. Я взглянул на небо. Луна выглядела тонким серпом, а облака не пропускали света звезд. И вдруг, как только мы поднялись на холм, я увидел ярко освещенный Веритас. Дом окружала по меньшей мере сотня людей, они кричали и размахивали факелами на ступеньках крыльца.

Пастор Коллинз, стоя на качелях, выкрикивал слова молитвы, несколько человек молились, стоя на земле на коленях. Неподалеку Онория Фелл громко рассказывала всем, кто хотел слушать, о демонах и покаянии. Старик Робинсон так размахивал факелом, что рисковал сжечь все поместье.

— Стефан! — позвала Онория, когда я выпрыгнул из фургона, не дожидаясь, пока он остановится. — Вам для защиты, — она протянула мне ветку вербены.

— Прошу прощения, — хриплым голосом извинялся я, при помощи локтей пробираясь сквозь толпу. Поднявшись по лестнице гостевого домика, я услышал сердитые голоса, доносившиеся из спальни.

— Я заберу ее! Мы уедем, и ты больше никогда нас не увидишь! — Голос Дамона был низкий и зловещий, как подступающий раскат грома.

— Неблагодарный! — взревел отец, и послышался отвратительный хруст. Я пролетел оставшиеся ступеньки и увидел Дамона, оседавшего на пол в дверном проеме. Из его виска сочилась струйка крови. Дверь треснула под тяжестью его тела.

— Дамон! — воскликнул я, падая рядом с братом на колени. Дамон попытался подняться на ноги. Я вздрогнул, увидев кровь, сочащуюся из его виска. Он повернулся ко мне, и в его глазах полыхнула злость.

Отец стоял с колом в руке.

— Спасибо, что привел шерифа, Стефан. Ты поступил правильно. В отличие от твоего брата.

Отец подошел к Дамону, и я затаил дыхание, ожидая нового удара. Но вместо этого он протянул Руку:

— Вставай, Дамон.

Дамон с силой оттолкнул протянутую руку, сам поднялся на ноги и тыльной стороной ладони вытер с головы кровь.

— Дамон, послушай меня, — продолжил отец, не обращая внимания на неприкрытую ненависть и отвращение, написанные на лице Дамона. — Вы были околдованы демоном… этой вашей Катериной. Но сейчас она исчезнет, и вы сможете стать на сторону добра. Я простил вас, но эти люди… — Отец жестом указал на бушующую под окном толпу.